Моя тетушка — ведьма - Джонс Диана Уинн. Страница 27

— Взял, — сказала я, — но теперь это неважно. Что делает эта шкатулка? Из-за чего ты решил остаться здесь и никому не говорить?

Зря я задала оба вопроса разом. Папа не ответил ни на тот ни на другой — прямо как Крис не отвечал мне, когда я расспрашивала его о призраке. Он сказал:

— Когда встречаешь старую подружку, Мидж, которая, когда ты видел ее в последний раз, была голенастой девчонкой… в общем, сама понимаешь. Вот тебе один ответ, а второй тебе, не сомневаюсь, даст старый Нат Фелпс. А я уже сказал…

Пока он говорил, на парковку с ревом влетел «лендровер», и все лобовое стекло у папиной машины забрызгало грязью и забросало мелкими камешками. «Лендровер» резко затормозил в нескольких ярдах справа от нас. От его фар все кругом внезапно потемнело, по лобовому стеклу сползала грязь, но все равно я различила, что из «лендровера» выскочили Эстер Бейли и Зенобия Бейли. Они замаршировали к папиной машине совсем по-элейновски.

Я тут же открыла свою дверь. И сказала:

— Пойду-ка я.

— Давай-давай, — сказал папа. Голос у него был ужасно нервный, и мне стало его жалко. — Передай Бетти, что я по-прежнему в царстве живых, — добавил он полушепотом.

— Ага, а ты скажи этим, что у тебя опять прихватило живот, — шепнула я в ответ. — Не выдавай меня. Пожалуйста.

— О’кей, — отозвался он.

Я думаю, это было настоящее обещание. То есть надеюсь. Он точно ничего им не сказал, пока я ползла на четвереньках по грязному гравию, прижимаясь к ограде. Но потом — странная мысль! — я подумала, ведь папа теперь зомби и, наверное, боится меня не меньше, чем Зенобии Бейли.

Я слышала, как она открыла водительскую дверь и сказала:

— Грег! В чем дело? Мы с мамой чуть с ума не сошли, когда ты не приехал вовремя!

Папа пробормотал что-то со словом «живот».

Эстер Бейли сказала:

— Если дело только в этом, отец, конечно, подберет ему какое-нибудь лекарство. — По голосу было понятно — у нее прямо гора с плеч свалилась.

Зенобия заворковала:

— Ой, бедненький мой мальчик! Подвинься, я поведу.

Я ползла и ползла вдоль ограды, и колготки, и юбка у меня промокли до нитки. Я была рада, что эти тетки поверили папе. Мне не хотелось подводить его, а если бы они меня увидели, было бы только хуже. Вставать на ноги я не решилась, пока обе машины не уехали. Потом я побежала обратно к дому тетушки Марии, стуча зубами, и проскочила в заднюю дверь. После ухода миссис Ктототам тетушка Мария всегда перебазируется в темную гостиную, поэтому она меня не видела. Мне пришлось переодеться с ног до головы. Даже со свитера и то капало.

— Где тебя угораздило так промокнуть? — спросила мама.

— Бродила по городу, думала, как помочь Крису — ответила я. Напоминать ей я не перестала. — Кстати, папа жив. Я его видела.

— Ах, Мидж, опять ты со своими счастливыми концами! — рассмеялась она. — Ты же понимаешь — даже если он вот сейчас войдет в дверь, ни к чему это не приведет, правда?

Я обдумала ее слова. И ответила:

— Да. Понимаю.

Когда я была маленькая, то воспринимала маму с папой как одного человека — маму-и-папу — или как небо и землю, части одного пейзажа. Теперь я знаю, они — отдельные люди, которые не ладят между собой. Разница между ними в том, что я по-прежнему напоминаю маме про Криса, поскольку от этого может быть толк. Но папе я про Криса даже и заикаться не стала. Он просто оборвал бы меня, а потом разозлился бы и выпихнул из машины.

Мама тоже думала про папу. Она чистила картошку, передвинувшись к сушилке, — пустила меня прополоскать грязные колготки над раковиной. Подняла голову, посмотрела на меня со своим бодрым и храбрым видом и сказала:

— Перед тем как ты родилась, Мидж, я упала с лестницы. Скатилась до самого низа. Я ужасно испугалась, что навредила тебе, закричала, позвала Грега. Он пришел, поглядел и сказал: «Тоже выдумала, с лестницы падать», — и ушел. Я просто ушам своим не поверила. Но ведь он такой, Мидж. Если все идет, как он рассчитывал, — все нормально, а если нет — не желает об этом знать.

— Я понимаю! — воскликнула я. Лишь бы она больше ничего не рассказывала.

А она стала рассказывать. По-моему, ей тоже надо было облегчить душу и забыть о папе. Она задумчиво проговорила:

— Надо мне было тогда от него и уйти, честное слово. Но ты была на подходе, а я всерьез надеялась, что он исправится, поймет, что людей не загонишь в рамки, или, по крайней мере, поймет, что это можно понять… А он не исправился, Мидж.

Спасибо маме за эти слова. Теперь понятно, почему Зенобия Бейли забрала над папой такую необъяснимую власть. Зенобия из тех девушек, которые за рамки никогда не выходят, это ясно по каждому ее слову.

Папе это нравится. Готова спорить, что Зенобия пользуется рамками в точности так же, как тетушка Мария, — заставляет папу чувствовать себя виноватым, а потом вьет из него веревки. Только он, наверное, по-другому не может. Мне захотелось сказать: «Бедный старина Грег!» — как папа говорил «Бедный старина Тони». И папе тоже спасибо. Теперь я знаю, кто такой призрак. По-моему, это немало.

Слышу-слышу — тетушку Марию втаскивают в дом. Лавиния, брысь. Ох, надо предупредить Криса!

Что постановили на собрании, никто не говорит, но, похоже, решили задействовать всех жителей Кренбери до единого. Хорошо хоть Криса я предупредила.

Я снова ускользнула в комнату Криса, как только мама заснула.

— Наоми, это ты? — окликнула меня тетушка Мария.

— Пойду попью молока, тетушка, — отозвалась я. — Пить хочется.

— Коврик в передней закатали? Не споткнись, дорогая!

— Закатали, а мне еще не девяносто лет! — заорала я.

Просто зла не хватает: из-за нее мне пришлось и правда тащиться в кухню в темноте, а то тетушка Мария заподозрила бы неладное. Поэтому я спустилась вниз, бродила там ощупью и на все натыкалась, но в конце концов нашла запасную свечку. Затем, в надежде, что все пойдет по плану, вытащила из холодильника кучу продуктов, чтобы потом не тратить на это времени. И потрусила наверх.

— Спокойной ночи, дорогая! — прокричала тетушка Мария.

Ну вот, теперь мне надо было пойти и лечь куда полагается — возле мамы. Я мгновенно провалилась в сон и, конечно, проспала бы до утра, если бы не Лавиния. Она почуяла Криса — и так проворно полезла ко мне под одеяло, выпустив все когти, что поцарапала мне руку. Царапины я заметила только утром. А тогда вскочила, полусонная, и помчалась вниз, в комнату Криса. Он стоял посреди комнаты, насторожив уши, и ждал меня. Я упала на колени и обняла его. Я думала, он будет совсем мокрый, но нет. Наверно, нашел себе убежище от дождя. Крис неловко положил мне лапу на плечо — показывал, что тоже рад мне.

— Ой, Крис! — сказала я. — Ну и начудил ты с багдадами! Зато смешно было — просто умора. Видел, как Адель Тейлор поскользнулась в торте?

Крис запыхтел, вывесив язык. Это он смеялся.

— Послушай, это важно, — сказала я. — Тут все говорят, что из зверинца сбежал дикий волк и покусал кого-то из клонов. Ты кусал клона? — Я положила обе руки на его косматые лопатки и заглянула ему в глаза. — Кусал?

Крис помотал головой и уставился на меня. Он хотел сказать «нет», и я поняла — он не врет.

— Ясно. Но они постановили, что ты опасен, — сказала я. — Собираются тебя искать, а то и поймать, по-моему, завтра, а может быть, и в субботу, и в воскресенье. Дай мне слово, что больше не натворишь ничего вроде багдадов. Дай слово, что спрячешься. Если тебя отдадут в зоопарк, я не смогу сделать так, чтобы ты превратился обратно!

На это Крис насторожил уши.

— Я сейчас пытаюсь разобраться, как тебя расколдовать, — сказала я. — Долго не могла ничего сообразить и всерьез взялась за дело только недавно, но я придумаю, честное слово. Только для этого веди себя благоразумно.

Крис кивнул. И уныло потерся носом о мой нос.

— Знаю, знаю, тошно тебе, — сказала я. — Ненавижу ее за это. Пошли вниз, я тебя покормлю.

Мы пошли в кухню, и Крис съел все, что я достала. Он опять умирал с голоду. Вряд ли для волчьего пищеварения полезна еда вроде хлеба, паштета с шампиньонами и варенья, но он и их съел. И все равно, хотя он умирал с голоду, ел он аккуратно и даже вежливо. Это был уже не Крис. Это был волк. Волки — звери очень чистоплотные и педантичные, что бы о них ни рассказывали. Я смотрела, как он ест, и вспоминала все книги, где говорится, что если человек слишком долго пробудет в обличье какого-то существа, он переймет его натуру, и мне стало страшно. Надо срочно расколдовать Криса.