Приключения капитана Врунгеля - Некрасов Андрей Сергеевич. Страница 42

Вот, собственно, и все, что я узнал из газет. Но, знаете, и этого достаточно, чтобы расстроиться. И так не сладко. Шутка ли! Судно потерял, а тут еще товарищ и помощник попал в такую историю. Была бы яхта, плюнул бы на Кусаки, пошел бы выручать Лома. А теперь жди, пока придем в порт назначения. И оттуда надо как-то выбираться, и в кассе у нас с Фуксом не густо, и пароход идет медленно.

Я – к капитану.

– Нельзя ли, – говорю, – прибавить ходу?

– Рад бы, – отвечает тот, – да у меня кочегаров мало, не справляются, еле пар держат.

Ну, знаете, я подумал, с Фуксом посоветовался, отдохнул еще денек, и нанялись кочегарами. Жалованье, конечно, небольшое, но, во-первых, на стол не тратиться, а во-вторых, за работой все-таки не так скучно, да и пароход скорее пойдет…

Ну, встали на вахту.

Спецовки там не дают, а у нас только и осталось, что на себе. Ну, разделись, в целях экономии остались в одних трусах. Это, впрочем, и лучше: жара там в кочегарке. А вот с обувью плохо. Под ногами уголь, горячий шлак, разуться – жарко, а обуться – жалко, последние ботинки погубишь.

Но мы, знаете, не растерялись: взяли четыре ведра, налили воды, и так-то славно получилось! Стоишь в них, в ведрах-то, как в калошах, а если уголек какой упадет, только «пшик» – и все тут.

Я в кочегарке справлялся легко, мне не впервой, а Фукс, вижу, сдает. Набил полную топку, уголь спекся корой, он его ковыряет лопатой.

– Эх, – говорю, – разве здесь лопатой что сделаешь? Здесь подломать надо. Где лом?

И вот, поверите ли, слышу – за спиной кто-то глухо так:

– Есть Лом к вашим услугам!

Обернулся, смотрю – из кучи угля вылезает мой старший помощник Лом: тощий, черный, небритый, но все же Лом собственной персоной. Я, знаете, так и сел от неожиданности!…

Ну, понятно, облобызались. Фукс даже слезу проронил. Дочистили втроем топки, уселись, и Лом рассказал о своих злоключениях.

В газете о нем все верно писали, кроме налета и злого умысла. Какой там налет – просто ветром занесло. Да. Ну, а когда колебания почвы прекратились, он спустился в город. Идет, боится, оглядывается по сторонам. И куда ни посмотри – полицейские, куда ни повернись – шпик…

Может, знаете, если бы он сохранил спокойствие, удалось бы проскользнуть незаметно, но тут столько нервных потрясений, ну и сдрейфил парень, стал прибавлять шагу и сам не заметил, как пустился бегом.

Бежит, оглядывается. А за ним бегут шпики, жандармы, полицейские, мальчишки, собаки, рикши, автомобили… Крик, гам, топот…

Ну, и куда тут податься? Он, знаете, вниз, к морю. Забрался в угольную гавань, закопался в уголь и сидит. А тут как раз этот пароход встал под погрузку. Грузят там по канатной дороге, цепляют прямо ковшом, сколько захватят, а над пароходом ковш опрокидывается.

Вот, знаете, и захватило Лома. Только он очнулся, хотел выскочить из ковша, думал, знаете, опять его ловят, а ковш уже поехал, потом перевернулся, а Лом даже ахнуть не успел и – хлоп в бункер!

Пощупал руки, ноги – все цело; уйти некуда, дышать есть чем… Ну и решил использовать вынужденное бездействие – выспаться хорошенько.

Закопался в уголь и заснул. Так и спал, пока не услышал моей команды.

Да. В общем, все к лучшему получилось. Экипаж «Беды» опять соединился, и мы стали строить планы возвращения. Тут и вахта подошла к концу, и вот я поразмыслил: мы-то с Фуксом попали на пароход законным порядком, как потерпевшие бедствие, а Лом – во-первых, «заяц», а во-вторых, вроде беглого преступника. Кто его знает, этого капитана? Пока по-хорошему – и он хорош, а узнает об этой истории, выдаст Лома властям, а потом выручай его. Словом, я посоветовал.

– Сидите, – говорю, – тут. Вы теперь привыкши. Покушать мы вам принесем, а вахту вместе будем стоять. Оно и нам полегче – все-таки тридцать три процента экономии сил. Да так и безопаснее будет.

Ну, Лом согласился без споров.

– Только, – говорит, – скучновато будет. Там темно, а я теперь выспался. Не знаю, чем заняться.

– Ну, – возражаю я, – это можно придумать. Стихи хорошо в темноте сочинять, или вот попробуйте до миллиона считать – это очень помогает от бессонницы…

– А можно петь, Христофор Бонифатьевич? – спрашивает он.

– Да как вам сказать? – говорю. – Особенно я не рекомендовал бы, но если нравится – пойте, только про себя.

Да. Ну, достояли вахту. Сменились. Лом назад в бункер полез, мы с Фуксом – на палубу. Вдруг, смотрю, вылезают кочегары как ошпаренные.

Я спрашиваю.

– Что случилось?

– Да там, – отвечают они, – в бункере, какая-то нечисть завелась. Воет, как сирена, а что воет – непонятно.

Ну, я понял сразу.

– Постойте, – говорю, – я спущусь, выясню, в чем там дело.

Спускаюсь, слышу – действительно, звуки ужасные: мелодия несколько неопределенная, и слова не очень складные, но голос, голос… Не знаю, как вам и передать. Я раз на Цейлоне слышал, как слоны трубят, так то было райское пение.

Да. Прислушался я и понял, что это Лом поет.

Ну, полез в бункер, хотел отчитать его за несоблюдение осторожности. И пока лез, догадался, что сам виноват: опять, знаете, неточно отдал распоряжение. Всегда у меня с Ломом на этой почве недоразумения.

Лезу и слышу:

И ничего, знаете, не скажешь: действительно про себя поет, все верно… Вот только насчет корвета он, конечно, несколько преувеличил. Какой там корвет!… А впрочем, это своего рода украшение речи. В песне это допускается. В рапорте, в рейсовом донесении, в грузовом акте, конечно, такая неточность неуместна, а в песне – почему же? Хоть дредноутом назови, только солиднее звучать будет.

Я все-таки Лома остановил.

– Вы, – говорю, – не так меня поняли, дорогой. Вы лучше про нас пойте, только чтобы никто не слышал. А то как бы неприятностей не вышло.

Ну, замолчал он, согласился.