Волшебство по наследству - Лубенец Светлана. Страница 16
– Видишь ли... – Яна нервничала ничуть не меньше, – у нас многие девочки влюблены в твоего брата... Виктора... И им хотелось бы знать, кто ему нравится? Можешь ты мне это сказать?
– Откуда я знаю? Про такое он мне не докладывает. Я думала, что ты нравишься, раз к нам приходишь. А разве не ты?
– Нет, не я... Мы с ним просто друзья...
– Тогда я не знаю! Я была так рада, что ты ему наконец понравилась... а оказывается, что не нравишься. Жаль.
– Почему?
– Потому что он вообще-то девчонок терпеть не может и меня в том числе. – Настя шумно высморкалась и пробормотала: – Насморк замучил, прямо не могу...
– С чего ты взяла? – удивилась Яна.
– Ну ты даешь! Будто не слышишь, что я все время в нос говорю!
– Да я не про насморк! – нетерпеливо мотнула головой Кузнецова. – С чего ты взяла, что он терпеть не может девчонок?
– Как с чего! Что называется, на собственной шкуре проверила. За человека меня не считает – это раз, подзатыльник может дать – два, женским отродьем называет – три. Представляешь?!
– Да я не про то... – Яна уже по-настоящему сердилась на Настю, которая весь разговор сводила к своим собственным проблемам. – Я спрашиваю, почему он девчонок терпеть не может? Я что-то не замечала...
– Просто ты его плохо знаешь.
– И все-таки! За что он девчонок не любит?
– Он, понимаешь, дружил тут с одной... из своего класса... Да ты ее знаешь – с Иркой Анисимовой. А потом оказалось, что ей только Витькины карманные деньги нравятся, а сам он не очень...
– А может, ей и он, и деньги нравились. Такое тоже, наверное, бывает.
– Не знаю... Но этой Ирке все чего-нибудь не нравилось: то стрижка Витькина, то куртка, то джинсы... Хотя, если честно, джинсы у него и правда страшные. Мог бы и получше купить. Мама сто раз предлагала.
– И ты считаешь, что после Анисимовой он так ни в кого и не влюбился?
– Похоже, что ни в кого, если вы с ним только друзья.
– А про нашу Юльку Широкову ничего от него не слышала? – решилась все же уточнить Яна.
– Не-а, – пробормотала Настя и громко чихнула в платок.
Таким образом Яна выяснила все, что хотела, и не знала, что ей делать дальше. Интересно, успел ли уже Брыкун справиться с сейфом? Тут вдруг Настя взглянула на нее с подозрением.
– Если вы с Витькой друзья, то Коля тебе кто? – спросила она и с напряжением стала ждать ответа.
– Никто. Вот он мне – вообще никто! Можешь не волноваться! Всего лишь одноклассник.
Настя подсела поближе к Яне и, горячо шепча ей в самое ухо, спросила:
– Тогда ты скажи: Коле я в самом деле нравлюсь или он только так... просто время проводит... от скуки?
– Колька-то... – Яне тоже хотелось ответить, что она ничего по этому вопросу не знает, но Настины глаза так молили о положительном ответе, что ей пришлось сжалиться: – Конечно, нравишься. Он там, – она махнула рукой в сторону гостиной, – наверное, уже ждет не дождется, когда я уйду. Так что... я, пожалуй, пошла...
Брыкун действительно уже ждал их в гостиной и почему-то с самым растерянным лицом.
– Я ухожу, – сказала ему Яна.
– Я с тобой! – Коля первым выбежал в прихожую.
Настя, кашляя, пыталась его остановить, но он бросил ей: «Поправишься, приду» – и выскочил на лестницу.
– Ну? Все в порядке? – спросила его Яна.
– В том-то и дело, что нет! – стукнул кулаком по перилам Коля.
– Почему?
– Не знаю! Почему-то код не сработал. Сейф не открылся.
– Перепутал, наверное!
– А ты могла бы перепутать фамилию – Шереметьев?
– У них что, код такой – собственная фамилия?
– Вот именно! Говорю же, что трудно ошибиться. Я еще Настьке тогда сказал, что дураками надо быть, чтобы такой простой код для своих драгоценностей придумать. А вышло, что не такой уж он и простой.
– Может быть, надо было во множественном числе набирать – Шереметьевы?
– Не дурак... Пробовал...
– Ну тогда, может быть, латинскими буквами надо было?
– Нет там латинских букв. Я все возможные варианты перепробовал: и с маленькой буквы набирал, и все буквы заглавными делал, и даже задом наперед попробовал фамилию набрать. Смешно так получилось: веьтемереш... Мягкий знак глупо стоит – даже не прочитать.
– Так, может, они код сменили?
– Вчера еще был тот же самый.
– Откуда знаешь?
– Я же тебе рассказывал, что Настька о пропаже серег уже знает. Меня вчера пытала. Я между делом и спросил о коде. Они его не меняли.
– Знаешь, Колька, Настя может и не знать. Родители поменяли, а ей не сказали. Родители имеют такие дурные привычки – детям не все говорить.
– Ну... могли, конечно...
– И что думаешь делать?
– Не знаю. Наверное, придется просто так у них в квартире подбросить. Я, пожалуй, сейчас и вернусь. Скажу, тебя, мол, проводил и пришел, поскольку без нее очень скучаю... А, Ян, как думаешь?
– Делай что хочешь. Мне-то что...
– А ты не будешь считать, что я тебя предал?
– Почему предал?
– Ну... говорю, что тебя люблю, а сам... к Насте...
– Коля, я тебе тысячу раз предлагала от меня отстать, поэтому в обиде не буду. Тем более, что Насте ты и правда здорово нравишься.
– Да? – Губы Брыкуна разъехались в довольной улыбке. – С чего взяла?
– Пока ты с сейфом возился, она меня все о тебе расспрашивала.
– Про серьги? – испугался Колька.
– Нет. Ей очень хотелось знать, нравится ли она тебе.
– Ну? И ты, конечно, сказала, что я в тебя влюблен... – На Колькином лице было написано такое неподдельное огорчение, что Яна не могла не рассмеяться, несмотря на свое дурное настроение.
– Не бойся, я ее обнадежила. Сказала, что ты от нее без ума. Я правильно сделала?
– Ну... вообще-то... на данном жизненном этапе это был верный ход... – виновато промямлил Колька.
– Я тогда пошла? – продолжала улыбаться Яна.
– Погоди, – Брыкун задержал ее за длинный шарф. – Дай мне слово, что не будешь... того...
– Чего «того»?
– Ну... что травиться не будешь!
– Даю, Коля. Это я так... Пошутила, в общем...
Она уже спустилась на пару ступенек, потом обернулась и обеспокоенно спросила:
– Коль, а кольцо ты не трогал?
Брыкун отрицательно помотал головой.
– Честно?
– Клянусь!
– А альбом?
– В порядке альбом. Похоже, его даже не хватились, поскольку за золото свое сильно переживали. Я его туда же поставил, откуда взял – в книжный шкаф, – сказал Колька и нажал кнопку звонка квартиры Шереметьевых.
Глава 6
Влюбленная собака на сене
Яна сидела на подоконнике своего окна и любовалась падающим снегом. Несмотря на вступившую уже в свои права весну, снежинки, летящие на землю вопреки календарю, были огромными и пушистыми.
Яна любила рисовать такой снег в детском саду. Зимой воспитатели всегда выдавали им голубую бумагу и белую гуашь. Первым делом Яна обычно проводила белую полосу по самому низу бумаги. Это была земля, сплошь укрытая снегом. Потом обязательно рисовалась зеленая елка, потому что зимой бывает Новый год. Но поскольку рисунок изображал улицу, а не квартиру, Яне приходилось украшать зеленые еловые лапы вместо разноцветных игрушек белым гуашевым снегом. Соседом елки у нее всегда был снеговик. Его рисовать было особенно упоительно, потому что три белых круга надо было густо и от души замазывать белым. Потом Яна быстренько рисовала черные точечные глазки снеговика, рыжий морковный нос, коричневую шляпу-ведро и обязательную растопыренную метлу на желтом кривоватом древке. После этого наступало самое главное: Яна брала кисточку потоньше и, высунув от усердия язык, выводила по голубому полю листа множество кружевных снежинок. Другие дети поступали проще. Они макали кончик толстой кисточки в гуашь и лепили на голубом листе толстые кляксообразные белые пятна. Но Яна-то знала, что таких снежинок не бывает, и без устали рисовала снежные кружева. Воспитатели ее всегда хвалили за усердие и способности к рисованию, а ее зимние рисунки всегда висели на особом стенде до весны.