Праздничные истории любви (сборник) - Лубенец Светлана. Страница 58

— Нет. Я хочу быть искусствоведом.

— Да ну! — поразилась Ольга. — А каким искусством ты хочешь ведать?

— Живописью.

— Вот это да! Никогда бы не подумала!

Телевизор пожал плечами.

— И кто же твой любимый художник?

— Поскольку я занимаюсь живописью профессионально, — по-прежнему, как на уроке, отвечал Телевизор, — мне нравятся очень многие художники. Какое направление и период тебя интересует?

Ольга ничего не понимала в направлениях и периодах, поэтому решила спросить про другое:

— Петр! А как это — «профессионально занимаешься»?

— Я с пятого класса посещаю вечерние занятия в школе при Русском музее.

— Ну… если с пятого… тогда выбери сам какое-нибудь направление с периодом и расскажи… Все равно нечего делать… Хотя лучше, конечно, без умничанья. Лучше просто про какого-нибудь художника расскажи.

— Мне очень нравится художник Врубель, — радуясь интересу Ольги, солидно объявил Телевизор. — Его «Демоны»…

— Врубель… Врубель… Что-то знакомое… — начала вспоминать Ольга. — А-а-а! Это у него «Царевна-лебедь»?

— Да! — обрадовался Казбеков, и лицо его осветилось неожиданно красивой белозубой улыбкой. Ольга при этом подумала, что он и в самом деле впоследствии сможет вытянуть на какую-нибудь значительную личность, не хуже, чем бывший мамин одноклассник Лелик Новгородцев, ныне ведущий телешоу «У нас в гостях…».

Ольга с Телевизором улыбались друг другу, когда с обратной стороны их изгороди раздались знакомые голоса:

— Ну, и где она?

— Откуда я знаю!

— Ничего один не можешь! Прямо противно!

— Я просто не ожидал, что она удерет с этим прибабахнутым Телевизором…

Улыбка Петюни мгновенно угасла, и он испуганно посмотрел на Ольгу.

— С Телевизором? С Казбековым, что ли? — опять раздалось из-за изгороди. — Не может быть!

— Понял теперь, что этого никак нельзя было предусмотреть!

За изгородью замолчали. Ольга осторожно раздвинула листья вьющегося растения и в образовавшуюся дырку увидела братьев Добровольских, явно находящихся в состоянии крайнего замешательства.

— Ну, ты хотя бы утряс с ней главный вопрос? — спросил один брат другого.

— Нет… — ответил второй «из ларца». — Не успели прийти, ее тут же подхватили на вальс… потом награждение, потом откуда-то вывернулись Калинкина с Катаняном и с Телевизором. Я специально повел Ольгу за ними в буфет, чтобы остальная часть вечера прошла без сюрпризов. И вот что из этого получилось.

— Иди ищи ее теперь! Не целуется же она где-нибудь с твоим Телевизором… Поговорят о какой-нибудь ерунде и разойдутся.

Братья помолчали, потом как-то особо значительно переглянулись и удалились из зимнего сада.

— Нет, ты видел, какие подлецы?! — гневно бросила Телевизору Ольга.

— Напрасно они думают, что я «прибабахнутый», — печально отозвался он.

— Чего-чего? — не поняла Ларионова.

— Я считаю, что я абсолютно нормальный. Они ошибаются.

— А-а-а… — Ольга сообразила, что каждый из них говорит о наболевшем и совершенно неважном для другого. — Конечно… Ты прав: они здорово ошибаются… И не только в тебе… в нас обоих. Знаешь, Петр, проводи-ка меня, пожалуйста, в гардероб.

— Ты хочешь уйти?

— Мне просто необходимо уйти, чтобы спутать карты этим… «двум из ларца»… из инкубатора… из пробирки… этим ходячим копиям… дублям… клонам!

В гардеробе Телевизор тоже вдруг начал одеваться.

— А ты-то куда? — удивилась Ольга. — Сейчас, наверное, как раз самое интересное начнется.

— Я как мужчина должен женщину проводить, — пробубнил он, путаясь в рукавах, очевидно, тоже новой, как и костюм, куртки. — На улице темно.

Ольга подумала, что на темных улицах проку от близорукого низкорослого Телевизора нет никакого, но обижать его, озвучив свои сомнения, не стала.

На Невском Казбеков вдруг остановился и, глядя в стену дома, предложил:

— Если ты согласишься поехать к нам, то я мог бы показать тебе фотографии, которые отец сделал в Германии…

— А ты принеси их в школу, — попыталась вежливо отказаться Ольга.

— В школу не получится. Их только через компьютер можно смотреть. Отец был, например, в Цвингере — это такой музейный комплекс, вроде нашего Эрмитажа или Екатерининского дворца в Пушкине. Там есть и картинная галерея… Я считаю, что каждый культурный человек должен знать о сокровищах, которые хранятся в лучших музеях мира.

— Ну… раз ты так считаешь… тогда конечно, — пробормотала Ольга и втащила Телевизора в остановившийся около них троллейбус, потому что увидела, как к воротам дворца бежит в распахнутой куртке один из Добровольских.

— Почему ты ушла? — Добровольский почти прижал Ольгу к стене школьного коридора.

— Я свободный человек: захотела и ушла, — ответила она.

— Но… это же непорядочно… Я же тебя пригласил! И ты согласилась! Ты пришла туда со мной! Могла ведь не соглашаться, если…

— Ой, не могу! — простонала Ларионова. — Тебе ли, Саша-Паша, говорить о порядочности? И потом, понимаешь… Мне вдруг взял да и понравился Телевизор!

— Хватит сочинять! Кому может понравиться Телевизор?

— Мне может. И уже понравился!

— Чем же?

— А… у него очки модные… и вообще… он умный… Вот ты, например, знаешь, что такое Цвингер?

— Цвингер? Не знаю…

— Вот! А Телевизор знает. Он вчера меня пригласил вместо бала посмотреть фотографии этого германского Цвингера. Как я могла отказаться? Каждый культурный человек обязан знать о сокровищах мировой культуры! Тебе все ясно, Саша-Паша?

— Прекрати меня так называть! — взревел Добровольский. — Меня зовут Александром!

— Прости, но я в этом не уверена.

— Ну… Я не знаю… Как мне тебе доказать?

— С чего ты взял, что мне нужно что-то доказывать? Мне абсолютно все равно, кто ты есть! — Ольга оттолкнула Добровольского и пошла на химию.

— Ты чего такая вздрюченная? — спросила Галка, когда Ольга в кабинете химии шмякнула о стол свою школьную сумку.

— Меня, Галина, раздирают такие противоречивые чувства, что, чувствую, недолго уж мне осталось…

— Чего недолго?

— Жить недолго. Разорвут меня эти чувства пополам.

— Хотелось бы поподробнее! Если, конечно, можно…

Ольга села за стол и обхватила голову руками.

— Я, Галка, сама себя не понимаю. С одной стороны, я ненавижу Сашку Добровольского. Мне хочется обмануть его, обвести вокруг пальца и мстить, мстить, мстить! С другой стороны… Он ночами мне снится…

— А ты уверена, что снится Сашка? А может, Пашка? — рассмеялась Калинкина.

— В том-то и дело, что я ни в чем не уверена. И однажды мне даже приснилось, что я тоже размножилась.

— Раздвоилась?

— Нет. Именно размножилась. Будто бы я существую в двадцати экземплярах, а Сашка ходит около этой двадцатки и никак не может определить, где я настоящая. Ну… как в сказке про дочерей Кощея Бессмертного.

— И чем же дело кончилось?

— Ничем. Ерундой какой-то все сменилось. Это ж тебе не фильм, а сон. Если в жизни решения у проблемы нет, то и сон помочь не может.

— Не скажи. — Галка кивнула на таблицу Менделеева. — Вон какие проблемы могут во сне решиться, а у тебя всего лишь какие-то жалкие близнецы Добровольские. Но вообще-то, я тебе, Ольга, здорово сочувствую. Мне кажется, я сошла бы с ума, если бы у Катаняна был брат-близнец.

— Значит, у вас все хорошо? — с завистью спросила Ларионова.

Галка счастливо улыбнулась и шепнула ей на ухо:

— Представляешь, мы целовались!

— Да ну?! И как?

— Как-как… Хорошо… вот как… Слушай! — Галкины глаза засветились идеей. — Вот же решение проблемы! До чего же гениальные вещи, — она опять кивнула на таблицу Менделеева, — способствуют ускорению мыслительного процесса!

— Галина, ты меня пугаешь, — отшатнулась от подруги Ольга.

— Не пугайся! Я поняла, что тебе надо с Добровольскими поцеловаться!

— С двумя сразу?

— Можно по очереди.