Чудесный дар - Кобербёль Лине. Страница 27

Ее тощие белые пальцы приподняли рукав моей рубашки, так что стала видна окровавленная повязка.

– Это вовсе не мы ее ранили, – сказал Предводитель дружинников.

– Разумеется! Ее ранил убийца-монстр. Дама Лицеа опустила рукав:

– Бедное дитя! Тебе повезло, что ты ускользнула, иначе он мог бы сотворить кое-что похуже. А теперь ты в безопасности.

Я открыла было рот, но тут же осеклась. Что мне было сказать? Защищать Нико, как мне хотелось? Но, возможно, это было бы не больно умно. Во всяком случае, лучше не показывать, что я знаю, где он находится.

– Ты совершенно сбита с толку, не правда ли? Присядь на этот стул. Как тебя зовут?

– Дина! – квакнула я с полным ощущением, что попала в какой-то заколдованный замок, где все вели себя совершенно не так, как от них ожидали.

Почему она так добра? Из-за того, что здесь Предводитель дружинников со своими людьми? Она поддерживала меня за здоровый локоть, будто боясь, что иначе я упаду. Сиденье стула, куда мне предложили сесть, было обито красной кожей, сверху лежала шитая золотыми нитями парчовая подушка. Стул, ясное дело, не предназначался для того, чтобы на него садились в таких изношенных и грязных штанах, как мои.

– Расскажи нам, Дина, что случилось, – сказала она. – Как ты сбежала от него? Где он держал тебя под замком?

Удушливый аромат ее духов, как прежде плащ, распространялся вокруг, окутывая меня, словно невидимое облако. Я не знала, что и ответить.

– Где моя мама? – вместо ответа спросила я. – Почему вы хотите ее убить? Она не сделала ничего дурного!

Я попыталась поймать ее взгляд, но она глядела на Предводителя дружинников, хотя и обращалась с вопросами ко мне.

– Твоя мама лгала и изменила своему предназначению, – ответила она. – Это серьезное злодеяние. Но, быть может, она поступила так, потому что боялась за твою жизнь. Ныне же мы можем убедить ее: ты в безопасности – под нашей надежной защитой, и надеюсь, она изменит свое свидетельство. А если в придачу ты поможешь нам изловить монстра Никодемуса… да, полагаю, ей удастся вообще избежать кары.

Лицеа отступила на шаг, по-прежнему не желая взглянуть прямо на меня. Но я заметила: она все же наблюдает за мной. В ожидании моего ответа она тихо стояла, положив одну руку на спинку стула, а другую на мое плечо. Я точно знала, чего она ждет. Ведь она высказалась почти открыто: «Отдай нам Нико, и тогда ты и твоя мать будете свободны и сможете убраться восвояси».

Мне вдруг припомнилась Силла, дочка мельника, и тот день, когда мы играли в игру «Посвататься к Принцессе». Я в тот день ошиблась, дозволила Силле обмануть себя, хотя знала ее как облупленную и думала, будто знаю, чего от нее можно ожидать. Силла с ее розовой простыней и венком из желтых георгинов… Ведь она была лишь жалким подражанием… Дама Лицеа – вот кто была настоящей принцессой! Сверкающая и блестящая с виду, в шелковых юбках и жемчугах, соперничавших сиянием с ее улыбкой, но смертельно опасная для любого бедняги, кто поступит ей наперекор в игре, которую она ведет. Да и нож был настоящим ножом. А при мысли о том, как они могут поступить с Нико, если найдут его, мне становилось дурно.

Я не доверяла даме Лицеа; она, верно, прекрасно понимала – я сделаю почти все, что угодно, ради спасения своей матери. Я по-прежнему помнила звук, с которым дракон сомкнул пасть, поедая козленка.

Но коли я ныне обменяю жизнь Нико на жизнь матушки, то все равно нет ни малейшей уверенности в том, что Дама Несущая Смерть сдержит слово и отпустит маму. А Нико… Я вспомнила, как он сидел там, в камере, и пил вино Дракана, хотя уже догадался, что оно отравлено.

Я знала, как Нико боролся, чтобы сохранить мужество, как, в сущности, страшился палача с его мечом, страшился умереть, окруженный кричащей и ненавидящей его толпой… ведь люди думают, что это он убил женщину, старика отца и малое дитя.

Я ощущала на своем плече тонкие, костлявые пальцы дамы Лицеа. Только бы она не прикасалась больше ко мне! Рука болела и стучала по-прежнему, а темно-красное пятно на рукаве медленно расползалось, становясь все больше и больше.

Я не имела ни малейшего понятия, хорошо или дурно я поступаю. Я просто поймала ее взгляд, и она не успела отвести глаза.

– Расскажи нам, зачем твой сын убил Биана! – сказала я.

«Дитя, – думала я, – убить дитя – это, должно быть, страшное злодейство, ничего хуже не бывает». Коли у нее вообще есть стыд и совесть, то самое большое зло – смерть Биана.

Ее темно-синие глаза казались почти черными. Лицо же было вовсе невыразительным, но на какой-то миг на нем проскользнула ярость, которую я ощутила с такой силой, будто она была моей собственной.

– Он – князь Эбнецер – прогнал меня, словно охотничью собаку или верховую лошадь, – почти беззвучно прошипела Несущая Смерть. – Дал отставку, когда я ему надоела… А мой сын был недостаточно хорош для княжеского трона, недостаточно хорош, чтобы носить княжескую корону… Убийство было справедливым! Оно было только справедливым!

Но вот внезапно лицо ее утратило свое равнодушное выражение. Она оттолкнула меня так жестко и сильно, что стул перевернулся и я рухнула, свалившись на одно колено.

– Ведьмино отродье! – вскричала она. – Предводитель дружинников, хватайте ее! Она столь же лжива, как и ее мать, столь же лжива и столь же опасна!

Повернувшись ко мне спиной, она закрыла лицо ладонями. Ее худые плечи дрожали. Неужто она плакала?

И Предводитель дружинников, и Ханнес, и Дрес словно окаменели, уставившись на нее. Слышали ли они, что она сказала? Да и было ли это сказано? И вообще, произнесла ли она эти слова или же надо быть Пробуждающей Совесть, чтобы услышать ее слова? Может, они оцепенели, услышав мой вопрос?

– Слышали, что я сказала? – воскликнула дама Лицеа. Голос ее зазвучал уверенно. – Хватайте это дьявольское отродье, прежде чем она нас всех околдует!

Ледяная кукла

Потом все это порой снилось мне по ночам. А когда я просыпалась во мраке и по-прежнему ничего не видела в темноте, я все же снова ощущала лоскут, который они оторвали от подкладки плаща и повязали мне на глаза. И на какой-то миг я снова ощутила запах Несущей Смерть – удушливую смесь тяжелых сладких духов и вонючей драконьей крови.

«Материнского» беспокойства и заботы о моей руке уже вскоре как ни бывало. Они не обратили на нее внимания ни когда связывали меня, ни когда тащили по переходам и лестницам в место, которое я никогда не видела, а только чувствовала и ощущала по его запаху.

Там стоял холод, а каменный пол был тверд и гладок, как мрамор. Там пахло золой и щелоком. Мне кажется, то был не тюремный подвал, во всяком случае никого, кроме меня, там не было. И я слышала, как капает вода. Может, меня отвели в какую-нибудь мыльню? Но не деревянную, как банька у нас дома, внизу у ручья, – здесь эхо голосов металось меж стен из камня.

Но то были голоса не Предводителя дружинников, Ханнеса или Дреса. То были голоса, которых я не знала, голоса, не связанные с какими-то лицами, так как видеть их я не могла.

– Ну что, тебе до смерти хочется узреть, как дракон пожирает твою мамашу? Мы уж позаботимся о хорошем местечке для тебя!

– Мы уж постараемся, чтоб ты сидела совсем близко. Так близко, чтоб ее кровь, когда брызнет, достала тебя.

Мне что-то плеснули в лицо, жидкость попала мне в нос, и я стала неудержимо кашлять и чихать. Видения, которыми слышанные мной голоса заполонили мою голову, были настолько яркими, что я сперва подумала: «Это и вправду кровь».

На какой-то миг удушающий запах, как бы вонь от бойни, ударил мне в нос. И лишь через несколько секунд по запаху и вкусу я поняла, что это вино, которое они плеснули мне в лицо.

– Ну ладно, пусть твоя мамаша ведьма. Но все же, надо думать, своему-то родному дитяти она не безразлична?

– Ты что, вовсе ее не любишь? Ну хоть немного, ну самую малость?

Чьи-то руки хватали меня и поднимали, прижимая к стене, и трясли так, что голова ударялась о гладкий камень.