Чудесный дар - Кобербёль Лине. Страница 36

– Смотрите! – внезапно воскликнула какая-то женщина. – Они поймали ведьмину дочь!

– Да, дьявольское отродье! – пробормотал державший меня страж. – Теперь нам ни за что не пройти!

Слова «ведьмина дочь» шепчущим эхом пронеслись по толпе, окружавшей меня. И давка стала еще сильнее, словно петля, что затянулась и начала душить.

– Дьявольское отродье! – крикнул кто-то в толпе.

– Она ведь всего-навсего дитя… – сказал другой, стоявший ближе ко мне.

– А ну пропустите!.. – рявкнул один из стражей голосом, прорезавшим шум. – Именем Дракона – пропустите!

Послышались какие-то удары или хлопки, поскольку драконариям пришлось пустить в ход копья и щиты, чтобы проложить нам путь сквозь всю эту кутерьму. Что-то мокрое и скользкое ударило меня по плечу… не знаю, что это было…

– Роза! – закричала я.

– Я здесь! – Она была где-то за моей спиной. – Мы уже почти у самых ворот!

Внезапно страж выпустил мою руку, и я упала, споткнувшись обо что-то, возможно о чью-то ногу. Я, с трудом переводя дух, пыхтела и билась в мешке, желая содрать его со своей головы, желая видеть, что творится вокруг. Другой дружинник Дракана поднял меня и перебросил через плечо, словно мешок с шерстью.

– Прекрати барахтаться! – сказал он. – Ведь я могу уронить тебя!

Я не барахталась. Я только пыталась вырваться из мешка. На самом деле оттого, что голова моя свисала вниз, мне стало чуточку легче. Мне удалось ослабить веревку, так что, по крайней мере, мешковина отошла ото рта, и мне стало легче дышать. Однако я по-прежнему ничего не видела.

Но вот прозвучали слова указа. Скрежет и скрип железных петель ворот. Вокруг нас стало посвободнее, а шум толпы слегка отдалился. Я уже могла слышать нечто другое – плеск воды в фонтане Равна на роскошном Княжеском дворе, что обычным простым людям дозволялось видеть лишь на расстоянии, через решетку Вышних врат.

– Ну и давка! – сказал один из стражей. – Можно подумать, народ никогда прежде не видел, как казнят человека!

– С драконом-то – вроде нечто новое, – произнес другой. – Из-за этого, должно быть, столько народу и привалило!

– Только бы они погодили начинать, – забеспокоился третий. – Мой приятель раздобыл нам прекрасное место на верхушке Гарнизонных ворот, но надо же… именно нас непременно должны были послать за этим ведьминым отродьем!

– Мы, пожалуй, успеем, – сказал тот, что нес меня. – Не думаю, что Драконий Князь начнет прежде, чем мы явимся!

Я ждала, что, когда мы явимся на Арсенальный двор, шум возобновится снова. Но там хотя и ощущалось, что собралось много сотен… да, может, много тысяч людей, на удивление стояла тишина.

И тут я услыхала голос мамы.

– Загляните себе в душу! – говорила она, и хотя, чтобы докричаться до стольких людей, от нее требовалось огромное напряжение сил, голос ее звучал спокойно, и не просто близко, а совсем рядом, словно она стоит прямо пред тобой. – Посмотрите на самих себя! Справедливо ли то, что вы делаете? Хорошо ли это, достойно ли? Можете ли вы признаться, что не испытываете стыда? То, что я совершила, – это лишь справедливость! Неужто истина была столь худо услышана, что должна стоить мне жизни?

Стражи остановились. И вот я внезапно снова оказалась стоящей на своих собственных ногах, и никто меня не держал. Я сорвала с головы мешок. Наконец-то я могла видеть!..

Весь огромный Арсенальный двор был битком набит людьми. Сдается, там их было куда больше, чем рассчитывал сам Дракан.

Люди сидели на крышах самых низеньких строений – кузниц, бани, на верхушке Гарнизонных ворот, они свешивались из окон восточного флигеля. Кое-кто приволок с собой повозки и телеги, так что мог подняться чуточку выше, чем остальная орава. Только вокруг самого эшафота и дракона было одинаково пусто. И хотя все жаждали видеть дракона, никто не желал подойти к нему ближе.

Но как раз в этот миг на дракона никто не смотрел. Люди, склонив головы, смотрели вниз либо не спускали глаз с моей матери.

Стражи заковали ей руки и закрыли глаза повязкой, но они не знали, что Пробуждающая Совесть, коли у нее достаточно сил, может также использовать свой голос. Она стояла там на эшафоте, хрупкая и маленькая, меж двух рослых, статных стражей, совсем одна среди сотен людей, что пришли поглазеть, как она умирает. Она не была разодета в сверкающий шелк или шитую золотом парчу, как мать Дракана и другие знатные дамы там, наверху, на балконе дворца.

На ней было то же самое коричневое платье, в котором пять дней тому назад она уехала из дома, а ее рыжевато-каштановые волосы утратили свой блеск и в беспорядке рассыпались по спине. Но ни одна из этих знатных фру, ни один из закованных в броню стражей, и даже сам Дракан… никто из них не смог бы совершить то, что совершила она. Она не могла видеть их. Но она заставила их увидеть самих себя. Потому-то там воцарилась тишина. Потому-то сотни людей стояли потупив головы и молчали.

То был момент, когда могло случиться все, что угодно. И Дракан, верно, ощутил, насколько это опасно. Он уселся на позолоченный стул на балконе замка, высоко над толпой. Он, верно, рассчитывал, что так он куда больше походит на князя. Но вот, вскочив на стул, Дракан выкрикнул в тишину:

– Да, она искусница, эта ведьма! Однако никакая она не Пробуждающая Совесть!

Я стояла разинув рот. Как он может произносить такие слова, когда все другие на огромной площади уже поняли, какой силой Пробуждающей Совесть она обладает? Но пока все до единого молча стояли на площади, вынужденные взглянуть на себя самих глазами Пробуждающей Совесть, Дракан ловко перешагнул через решетку балкона, схватился за край перил, переметнулся через них и соскочил вниз на площадь.

Драконарии подвели к эшафоту помост, по которому дракон мог бы заползти наверх, когда его цепь ослабят и она станет достаточно длинной.

Однако же Дракан опередил чудовище, по крайней мере на некоторое время. Взбежав наверх по помосту, он постоял прямо перед матушкой какой-то миг, такой мгновенный, что это показалось почти колдовством.

– То, что вы чувствуете, вовсе не проснувшаяся совесть, добрые сограждане! Это ведьмины фокусы! Чего вам совеститься? Никакая она не Пробуждающая Совесть, она ведьма, что заодно с убийцей-монстром Никодемусом. А пришли вы лишь затем, чтобы увидеть, как ее постигнет справедливая кара. Будь она действительно Пробуждающей Совесть, мог бы я тогда проделать такое? – И, сорвав повязку с лица моей мамы, он жестко схватил ее за подбородок и уставился ей прямо в глаза!

Гул прокатился по всему Арсенальному двору. Даже я, видевшая раньше, как он проделывает это, на какой-то миг засомневалась. Неужто и в самом деле правда то, что я думала о нем? Вовсе непонятным казалось то, что человек, сумевший убить троих, смог после этого не моргнув смотреть прямо в глаза моей матушке.

Она довольно долго стояла молча и, может статься, была сама потрясена. А потом спокойно, но так громко, что почти все могли слышать ее слова, сказала:

– Прежде я бессовестного человека не встречала никогда. Да вообще удивительно не иметь в жизни ни стыда, ни совести!

Но народ этого не понимал. Люди видели только, что он бесстрашно встретил ее взгляд. Однако же виноват в этом был вовсе не какой-то изъян в силах Пробуждающей Совесть, а, напротив, вина заключалась в самом Дракане, не способном испытывать стыд, не способном к пробуждению совести, – но до людей это не доходило. А если и было несколько таких, кто уразумел, как обстоят дела, они скорее всего отталкивали от себя подобное неприглядное знание. Им хотелось верить в Дракана, а не в то мерзкое зеркальное отражение, которое она показала им прежде. Сразу было видно, как они, выпрямившись, стряхивали со своей души стыд.

Дракан также заметил это. Он отпустил мою мать и повернулся к толпе.

– Вы потеряли князя! – воскликнул он. – Я потерял отца! Моя красавица невестка, ее нерожденное дитя, мой племянник – малыш Биан… Следует ли мне отнестись равнодушно к тому, что их убийца безнаказанно исчез? Эта женщина – соучастница злодеяния, она столь же виновна в их смерти. Разве она сама не заслуживает ее?