Матушка Готель - Подгорный Константин. Страница 10

- Дорогая моя, позвольте представить вам, горячо любимого, Генриха де Труа, совсем недавно вернувшегося к нам из крестового похода, который, судя по всему, не принес никаких успехов папскому двору, - улыбнулась в довершении графиня.

- Вы ошибаетесь, моя прекрасная Констанс, я привез из Дамаска совершенно дивный сорт садовых роз, который удивительно хорошо принялся у меня в Шампани, - не отрывая взгляда от гостьи, с сентиментальной улыбкой ответил Генрих.

- Я так боялась опоздать, но, кажется, что кроме нас, никого во дворце больше нет, - пряча смущенный взгляд в десерт, предположила Готель.

- Мой брат с супругой, очевидно, боясь косого взгляда Евгения и Рожера, откладывают свое возвращение, - откликнулась Констанция все так же иронично, - нас было бы на двое больше.

- А Сибилла?

- Сибилла скоро выйдет замуж, - вытаскивая из хвоста отделившийся волос, задумчиво проговорила графиня, - а пока она может мирно спать в своих покоях. Дворцовая жизнь, к её счастью, спокойна и безмятежна.

- Долго ли вы пробудете в Париже? - поинтересовался Генрих.

- Мне лишь нужно сшить платье для их высочества, и я вернусь в Аржантёй.

- О! - возразил тот, - я бы на вашем месте так не торопился, моя дорогая. Будьте уверены, к вечеру здесь будет предостаточно людей с правого и левого берега, которые захотят с вами познакомиться.

И он был прав. Уже к полудню во дворец прибыл хозяин портной лавки острова; через два часа появился хозяин магазинчика с левого берега; потом еще несколько человек, но которых так и не пустили. Хозяева же магазинов терпеливо ждали приема во дворе, в то время как Готель снимала первые мерки с их высочества:

- Ой, мадмуазель, не стоит верить всему, что говорят политики. Его отец всеми правдами старается распространить своё влияние в королевстве, потому он и жужжит над графиней ежечасно, - заметила Сибилла, подняв за спиной свои светлые волосы и терпеливо не шевелясь, пока её мерили.

- Мне он показался довольно милым, ваше высочество, - облизывая нитку, делилась Готель.

- Возможно. Генрих мил, и щедр! Но, поверьте мне, моя дорогая, вы не успеете оглянуться, как останетесь одна одинёшенька, где-нибудь в Шампани, с дюжиной детей на воспитании. Молодые сеньоры, вроде него, сейчас помешаны на современной литературе, а сами понятия не имеют об ответственности, кроме как о нескольких весьма докучных приемах обольщения, вычитанных ими где-то в куртуазных романах! Так что, позвольте мне дать вам совет, милая Готель. Молодость слишком быстротечна, а жизнь коротка. Не будьте беспечны, не подавайтесь на мелочи, и пользуйтесь её дарами, если судьба к вам благоволит. Пользуйтесь. Пользуйтесь, и не стойте! - договорила с волнением Сибилла и, повернув голову через плечо к застывшей позади Готель, сердечно вздохнула и чуть слышно прошептала, - прошу вас, не стойте.

        - Простите, ваше высочество, - очнулась портниха, - позвольте мне еще несколько минут.

Еще перед обедом Готель вышла во двор и пообщалась с пришедшими к ней гостями. Старый мастер с острова - Морис Бертьe и совсем молодой портной с левого берега - Клемaн Сен-Клeр наперебой хвастали своими лавками, куда, по их мнению, ходили за нарядами самые важные особы Парижа; на что девушка, в силу своей мягкости, заверила обоих, что в самое ближайшее время сошьет для их лавок несколько вечерних платьев. Насилу вырвавшись из рук коммерсантов, Готель влетела во дворец, как ужаленная, и бросилась со сбитым дыханием на первую попавшуюся скамейку. Она вдруг почувствовала, что скучает монастырю, по его умиротворению; и по тихим лесным прогулкам, и узким кельям, в которых нет ежеминутного риска попасть на страстную дискуссию или светский спор. Ей неутолимо захотелось шить, утонуть в этом процессе с головой, что, возможно, отвлекло бы её хоть ненадолго от раутов и успокоило душу.

Готель пробыла у себя до заката. Она шила пока свет за окном давал такую возможность, а потом, полежав всего несколько минут на кровати, вышла в пустынный коридор. "Зачем нужен такой большой дом всего для нескольких человек, которых здесь и так никогда не найдешь", - думала она. Она неторопливо прошла по дворцу и вышла в сад, но на улице было также пусто и безлюдно. Готель села на каменную скамейку и, услышав, как заурчало у неё в желудке, с досадой вспомнила, что пропустила обед. Девушка обошла здание дворца сзади и обнаружила дверь, где непрерывно заходили и выходили слуги; она даже отыскала дворцовую кухню, только там ей ничего не дали. Какая-то, немая девочка лет шести в сером платье по самую щиколотку, проводила её обратно во дворец, в ту самую комнату, где утром она общалась с Генрихом и Констанцией, и, проглотив голодную слюну, Готель послушно села за стол ожидать какого-либо дальнейшего развития.

Просидев на одном месте около часа в полном одиночестве, она, было, встала, но тут двери с противоположной стороны распахнулись и несколько поварят, каждый со своей тарелкой, стройной вереницей прошли мимо стола. В одной тарелке лежал пшеничный хлеб, в другой ржаной, чуть дальше лепешки, а в мисках поменьше травы и специи. Оставив всё это на столе, прислуга снова бесследно исчезла. Убедившись, что ничего волнующего больше не происходит, Готель взяла с тарелки кусок пшеничного багета и, стараясь не выходить из образа местной буржуазии, принялась степенно пережевывать каждый кусочек этого действительно вкусного, горячего хлеба. И доедая второй кусок, ей даже показалось, это был самый вкусный хлеб, который она ела в своей жизни. Монастырский хлеб был из муки более грубого помола, чем этот, размышляла она, рассматривая пористую фактуру мякиша, но тут, двери напротив снова распахнулись, и те же поварята, с теми же невозмутимыми лицами вынесли новую группу тарелок. Теперь здесь появились курица с сарацинским зерном, кусочек бараньей грудки с бобами в соусе, треска с овощами, а также сыры, яйца, виноградный, апельсиновый и даже яблочный соки. Готель замерла, пока процессия снова не исчезла и, неторопливо дожевав кусочек хлеба, который также на какое-то время затаился у неё во рту, пришла в панику от размаха и изобилия блюд, которые она никогда не сможет съесть. В голове обозначилась только одна мысль - бежать и спасаться; она же просила лишь немного еды, чтобы хотя бы вторую ночь спокойно лечь спать. "И не есть нельзя, - рассудила Готель, - я ведь сама просила. Надо съесть хоть что-то, столько людей готовили и старались. К тому же, это же всё невероятно дорого!" Придя к такому заключению, она положила себе кусочек курицы, посчитав, что это менее дорого и более ей понятно, в отличие от баранины или рыбы, которая, кстати, со своими огромными глазами и торчащими зубами, выглядела просто угрожающе. Початая курица также выглядела не очень красиво, и Готель подумала, что если съест пусть даже одно блюдо из предложенных, то, возможно, что это хоть как-то реабилитирует её в глазах двора. Потому она взяла еще кусочек и, доев его, обессиленная откинулась на спинку стула. Оставалась почти половина, плюс сарацинское зерно, которое Готель раньше не пробовала, но которое было предательски сытное. Сок спасал. Промочив горло, девушка снова брала маленький кусочек курицы и устало его жевала. Наконец, поняв, что на большее её не хватит, она встала из-за стола и, держась обеими руками за живот и с трудом передвигая ноги, пошла в свою комнату. Она не сидела у раскрытого окна и не смотрела на мерцающий в реке город. Она упала на кровать и очень скоро заснула.

Все следующее утро Готель не выходила из комнаты. Она шила платье для Сибиллы. А еще, она боялась, что ей определенно сделают выволочку за вечернюю трапезу. Но к обеду, в надежде на пустынное постоянство этого загадочного места, она все-таки решила спуститься в сад, и села на скамейку у розового куста, закрыв глаза и повернув лицо к солнцу.

- Доброго вам дня, Готель, - услышала она уже в следующий момент и открыла глаза. Констанция и совсем молодой сеньор стояли прямо перед ней.

Готель встала со скамейки: