Матушка Готель - Подгорный Константин. Страница 26

В ту ночь она послушала маркиза, но едва речь зашла о следующем его отъезде в Тулузу, Готель решила использовать это время, чтобы навестить в Париже свою пропащую подругу, вместо утомительного ожидания на балконе своего любимого.

- Останьтесь здесь, прошу вас, - настаивал маркиз, - я скоро вернусь!

- Когда, Раймунд? Я не могу так, мне нужен хоть кто-то рядом, хоть кто-то, - чуть не плакала она, собирая в дорогу вещи.

- Знаю, вам нелегко…, - начал, было, Раймунд.

- Да, мне чертовски нелегко! - прервала его Готель, - я совершенно забыта здесь! И я могу это выдержать месяц, два, но годами…, - она села на кровать и по её щекам потекли слезы, - почему она не пишет, почему?

Маркиз сел рядом и взял её за руки. Он погладил её тонкие пальцы, он был серьезен, каким прежде его Готель никогда не видела; отчего ей стало страшно и интересно одновременно. Она решила уделить максимум внимания и понимания такому поведению её любимого и, набрав еще один глоток воздуха в грудь, вознадеялась услышать хоть какое-то объяснение растущему меж ними разобщению.

- Вы знаете, что происходит в Тулузе? - начал маркиз.

- Я не знаю, - неподвижно ответила Готель, но при этом по её щеке снова скользнула слеза.

- Возможно, совсем скоро Генрих Плантагенет станет королем Англии, и когда это случится, все мои усилия против Алиеноры по удержанию Тулузы будут тщетны. Если, конечно, я тотчас не найду необходимой поддержки, - продолжал Раймунд, на что Готель послушно и всесогласно кивала, вытирая время от времени себе лицо, - вы понимаете? - всматривался в её серые глаза маркиз, потому что было видно, что Готель очень хотела кивнуть "да", но не могла, потому что уже совершенно ничего не понимала, либо боялась понимать, - я женюсь, - добавил он.

- Так, - кивнула Готель, вытирая очередную слезу и не придавая тому особого значения, давно уже считая весь этот разговор то ли игрой, то ли дурным сном.

- Вы слышите меня, Готель? Я сочетаюсь браком, - сказал Раймунд громче.

- Да, мой дорогой друг, - стараясь успокоить маркиза, Готель взяла его руки в свои, хотя сама уже едва была в силах сдерживать себя, - и кто же она?

- Констанция.

- Кто? - улыбнулась Готель с мокрыми от слез щеками, возможно решив что ослышалась или что это была какая-то шутка.

- Констанция, - повторил Раймунд, - Констанция де Франс, графиня Булони, сестра короля Людовика...

- Хватит! - остановила его Готель.

Она сидела какое-то время, как окаменевшая, затем, едва сдерживая равновесие, вышла на балкон и спустя еще несколько мгновений тишины издала крик оглушающий, пугающий, и похожий скорее на вой или рык раненого зверя, чем на человеческий голос.

- Но почему она? - после короткого молчания спросила Готель, - почему из всех женщин на земле вы выбрали именно её?

- Не я, поверьте, - подошел Раймунд, - но чтобы выстоять в Тулузе, мне нужна поддержка короля…

- Прошу вас, прекратите, - подняла руку Готель, - прекратите.

Она перебрала в голове все письма Констанции, это чувство вины, которое сквозило в каждом, и та ночь, когда графиня попросила остаться её во дворце:

- Вы знали. Вы все это знали, - негодовала она.

- Мы предполагали такой вариант, хотя и совершенно вне гласно, - оправдывался тот.

- Вы оставили меня абсолютно одну, вы это понимаете?! - посмотрела Готель на Раймунда пристально, - вы одним разом отняли у меня и любимого и лучшую подругу, вы это понимаете или нет?

- Простите, простите, - каялся маркиз, - вы правы, вы правы, моя дорогая…

- Замолчите, - снова прервала его Готель, взявшись за голову, - просто молчите, она отвернула лицо в сторону и, пройдя в дом, продолжила собирать вещи.

- Что вы делаете? - недоумевал Раймунд.

- Еду в Париж, - спокойно ответила та, словно ничего не произошло.

- Опять?! - опешил он, - я же вам только что все объяснил. К тому же, графиня вряд ли будет рада вас видеть.

- Вы думаете?! - повернулась к нему Готель, - я а думаю, что у неё сейчас болит душа, как и у меня, - она взяла сумку и спустилась на улицу.

- Постойте, прошу вас, - пытался удержать её маркиз, когда та садилась в экипаж, - послушайте, я восхищаюсь вами, правда, но люди бояться…

- Меня? - удивилась Готель.

- Не вас, но…, слушайте, люди знают как общаться с невеждами и грубиянами, что следует защитить себя от зла, и как опасно лицемерие, но… они не знают, куда в следующий момент их ударит ваша благородная чистота.

- Пошел! - недослушав маркиза, Готель стукнула по экипажу, и тот рванул, оставив Раймунда посреди дороги, со своими мыслями наедине.

В одном маркиз был прав, в каждом из нас есть та маленькая отправная частица, которую мы прячем и бережем от случайных слов и людей. Мы ограждаем её грубой завесой неузнаваемо её искажающей, настолько, что сами порой забываем о причинах своей грубости. Что мы защищаем, обманывая друг друга? К чему хранить эту чистоту так бережно, если не позволять ей жить? И Готель понимала это. Она знала, пусть даже трижды обрушится на них стихией рок судьбы, каким бы могучим он ни был, в сердце Констанции должно было остаться место, где боль сейчас нестерпимо сильна, и рана эта не имеет никакого отношения к подлости, коварству и прочим вещам, которые могли бы помешать им сейчас понять друг друга. Готель хорошо усвоила этот урок, потеряв Сибиллу. Именно тогда она пошла на поводу своего страха и, решив, что подруга держит на неё обиду, прервала с ней всякую связь. Больше она была не намерена повторять этой ошибки. Она ехала к Констанции, чтобы дать ей возможность выговориться, простить её и позволить жить дальше, не мучаясь годами душой.

В Париже царило лето. Дороги были сухими, отчего за бегущим извилистыми улочками экипажем поднималась пыль, и стук подков казался особенно звучным и тревожным. Ступив на землю, Готель кинулась к воротам дворца, но каково было её удивление, когда стража скрестила перед ней свои копья:

- Приказом их величества вам запрещено посещать дворец, - сказал строгий голос.

- Но Констанция, - пришла в замешательство Готель, - я должна увидеть её!

- Простите, мадмуазель, вам запрещено входить во дворец, - повторил тот же голос.

- Вы не понимаете, - настаивала та, - мне нужно увидеть графиню, это очень важно.

- Прошу вас удалиться, мадмуазель, не вынуждайте нас…, - добавил стражник, повысив голос.

- Констанция! - закричала Готель, - Констанция!

Но никто не отвечал. К тому же, окна графини выходили совсем на другую сторону дворца; потому Готель решила обойти резиденцию с другой стороны стены и попробовать позвать оттуда. Она оставила ворота, прошла несколько коротких улиц вдоль стены и остановилась напротив окна графини. "Констанция!" - крикнула она снова, но стена была слишком высокой, чтобы её кто-то мог заметить, да и окно графини едва было отсюда разглядеть. Осмотревшись по сторонам, Готель увидела лежащий неподалеку камень, довольно приличных размеров и, решив встать на нем одной ногой, снова позвала графиню. Её поведение не вызывало никакого интереса со стороны прохожих. Люди шли дальше по своим делам и, видя это, Готель с каждым разом осмеливалась кричать еще громче. Она даже приподнялась на мысок, чтобы лучше видеть окно Констанции, но в какой-то момент камень под её ногой покачнулся, и Готель упала на дорогу, вскрикнув от боли и схватившись за правую лодыжку. Она села на тот же злосчастный камень и тихо заплакала. Но плакала она не от боли, а оттого, что мир, в котором она жила последние несколько лет, в одночасье рухнул. Поняв, что более она здесь сделать ничего не сможет, она осторожно встала на ноги и, сильно хромая на одну ногу, держась за стены домов, добралась до своей улицы.

Следующие несколько дней она почти не выходила из дома. Нога все еще сильно болела, и все что она могла себе позволить, это пересечь, подпрыгивая на одной ноге, свою узенькую улицу и купить у Гийома утренний хлеб.