Матушка Готель - Подгорный Константин. Страница 30

- Могу поклясться, дорогая, для многих в Париже созданный вами образ является эталоном женственности.

- А что мне еще остается, - надрывисто произнесла Готель, - для меня это единственное оправдание, чтобы каждый новый день смотреть ему в глаза.

- Ну, не унывайте так, дорогая, - утешала её сестра Элоиза, - я уверена, придет время, и небо пошлет вам ребенка.

Правда, Клеман не слишком горевал по этому поводу, либо того не показывал. Он не видел ничего, кроме счастья быть мужем Готель, и всецело отдавался этому занятию. Он содержал в порядке и дом, где он жил с супругой, и магазин на Сене, в который он переоборудовал свое некогда холостяцкое жилище. Они перенесли на набережную весь товар, освободив оба этажа исключительно для своего удобства. А потому, когда Готель вернулась домой, она очень удивилась застав там, неподвижно сидящего на кровати, мужа:

- Я думала ты в магазине.

- Отец умер, - тихо сказал Клеман.

У Готель оборвалось сердце: "Стоит мне только ступить за порог, обязательно что-то должно случиться", - подумала она.

- Теперь мне придется продать магазин, - сказал он.

- Почему? - села рядом Готель.

- Иначе у них отнимут дом, - Клеман поймал себя на мысли, что не готов еще говорить о родителях в единственном числе.

- А мадам Пенар? - осторожно спросила Готель, но Клеман только отрицательно покачал головой. - Пусть переезжает к нам, - предложила тогда она.

- Мама не поедет в Париж. Она ненавидит Париж всей своей душой.

- Но почему?

- Потому, что я оставил их ради него.

- Но это наш магазин, и это твоя мечта!

- Ты не понимаешь, - вскочил он, - я повел себя, как эгоист, и по молодости мне это было простительно, но не теперь. Я и так причинил ей много горя, и, похоже, для меня настала пора, сделать что-то правильно.

Готель всё понимала. В первую очередь то, что больше всего Клемана выводило из себя не то, что умер отец и что у матери могли забрать дом, а то, что у Готель, его жены, а не у её мужа были средства и возможности это предотвратить. Готель тихо обняла его, как вулкан, способный взорваться от любого неосторожного движения, и решила не поднимать больше эту тему до удобного момента. К вечеру следующего дня они прибыли в Лион.

Еще по дороге начался дождь, и когда экипаж добрался до города, его улицы уже превратились в болото. Готель и Клеман вошли в дом на холме. Мать обняла Клемана и спустя несколько минут пригласила обоих к столу. Это была женщина шестидесяти лет, одетая в чистое черное платье, с убранными волосами и ухоженными ногтями. Весь вечер, разговаривая с сыном, она смотрела на его супругу.

Она сказала, что отца похоронили утром, и она еще не успела переодеться. Дом действительно оказался большим, что содержать его простой женщине в одиночестве было бы невозможно. Здесь было всего два этажа, на даже те две комнаты наверху в сравнении со скромной мансардой Готель, казались дворцовыми палатами, не говоря уже о первом этаже.

Прием вдовы оказался холодным и не приятным для Готель. Скорее всего, она надеялась, что её "блудный сын" все же одумается и, продав свою "лавочку" в Париже, вернется в "семью", но по ходу вечера и за разговорами, она поняла, что возвращаться никто не собирается. И, конечно же, по её мнению, виновницей его горячей привязанности к Парижу была Готель. И, возможно, в этом она была права. Да и сама Готель понимала, что приехала в Лион не ради неё, а потому, спустя несколько часов, она отпросилась у супруга посетить церковь Сен-Мартен д'Эне. И пока она шла туда и обратно, под сырым промозглым ветром, она размышляла о том, почему она так сопротивлялась продаже дома Клемана, и почему идет в ненастную погоду по грязным улицам чужого города; и все эти размышления её по-настоящему пугали. Ведь именно об этом еще вчера она говорила сестре Элоизе. О своей дороге, на которой, заглядывая в будущее, Клемана может и не быть.

Когда Готель вернулась, в доме было темно. Войдя, она опустила мокрый капюшон и встряхнула от воды одежду. Не став зажигать свечу, чтобы не привлекать внимания к своему возвращению, она выложила на стол немного подмокший документ и пошла вверх по лестнице.

- Зачем вы это делаете? Ведь вы его не любите, - раздался женский голос из темноты.

Готель остановилась на мгновение, пытаясь разобрать откуда говорят, но так и не поняла:

- Но он меня любит, - ответила она в темноту и поднялась наверх.

Когда она проснулась, Клемана в постели не было. Было солнечно. Готель накинула халат, расправила за плечами свои черные волосы и спустилась на первый этаж. Внизу никого не было. На столе стоял кувшин с молоком. Осматриваясь, она обошла кухню кругом и подошла к столу. В этот момент с улицы открылась дверь, и вошла мать Клемана с пустым ведром в руках. Она посмотрела на Готель и направилась к шкафу:

- Он на кладбище.

- Можно молока? - спросила Готель, заглядывая в кувшин.

- Это ваш дом, - не отвлекаясь от хозяйства, ответила вдова.

- Вы злитесь оттого, что я сберегла его мечту? - заметила Готель, наполняя стакан молоком, но женщина ничего не ответила, - я польщена, не стоит благодарности, - добавила невестка и поставила пустой стакан на стол.

Затем она вышла на улицу и подумала, что еще не видела Лион таким солнечным. Оттряхнув рукой ступеньки Готель села на крыльце и вскоре увидела возвращающегося Клемана. В то же время в её сердце проникло что-то, чего она раньше не замечала. Она увидела своего мужа; может быть, на фоне другого города и других людей, но почему-то именно теперь она осознала, что состоит в браке; что она владеет чем-то более важным, чем положение в обществе, которым она, конечно, иногда пользовалась, пусть даже исключительно по необходимости. Но почему так? Ведь Клеман, он хотел бы, наверняка, хоть на минутку почувствовать его вкус, вкус признания и всеобщего почитания. Да, он говорил, что главное для него это она - Готель, но сейчас, уловив в своем сердце лучики счастья быть замужем, она решила сделать своему супругу этот подарок. К тому же, Готель подумала, что они уже несколько лет они оба никуда не выбирались, а это злоупотребимо несправедливо по отношению к верности её супруга.

- У месье Леблана будет прием на следующей неделе. Составишь мне компанию? - спросила она по дороге в Париж.

Клеман не ответил, но вложил свою руку в руку Готель.

За пару следующих лет чета Сен-Клер сделала лишь несколько светских раутов, которые весьма символично начались после смерти отца Клемана и закончились смертью его матери. И поначалу эти выходы доставляли Клеману то удовольствие, которого он всю жизнь желал, живя в Париже и даже до приезда в Париж. Но со временем он заметил, что люди оказывают ему свое внимание лишь в адрес его прекрасной супруги. "Месье Сен-Клер, должны признать, вы настоящий счастливец" или "ваша супруга как всегда очаровательна". Генрих Шампанский, увидев Готель на одном из приемов, буквально осадил её, чем вызвал у Клемана приступ ревностной лихорадки. Последний раз граф видел Готель более десяти лет назад и, естественно, он не удержался сделать ей комплимент:

- Похоже, время над вами совершенно не властно, мадмуазель. В чем ваш секрет?

- Чуть больше любви, чуть меньше сражений, - улыбнулась Готель, показав кольцо на безымянном пальце.

- Уу..., - лицо Генриха перекосило от неожиданности, - но, так… кто же этот блаженный?

- Месье Сен-Клер, - ответила она и показала взглядом на другую сторону зала, но Генрих даже не повернул туда голову, а продолжал всматриваться в серые, выразительные, горящие глаза Готель, чем окончательно её смутил и вынудил, тем самым, оставить его непочтительно смелую компанию.

- Ты в порядке? - снимая дома серьги, спросила Готель своего супруга.

- Да, конечно, - посмотрел он на неё через плечо, развязывая на себе рубаху, - я всегда думал, заслужу это. Но на этих приемах я чувствую, что все это мне не принадлежит, и все их слова ко мне имеют довольно косвенное отношение.