Сентябрьские огни - Сафон Карлос Руис. Страница 5

После тягостных месяцев прозябания в долгах и нищете предложение Лазаруса показалось Симоне Совель благословением небес. Голубая лагуна выглядела райским уголком — идеальным местом, чтобы начать с детьми новую жизнь. Работа оказалась более чем достойной, и Лазарус проявил себя как человек великодушный и добрый. Фортуна должна была улыбнуться им рано или поздно. Звезды расположились так, что это случилось тут, в далеком краю. Впервые за долгое время Симона рискнула бы с благодарностью принять знамения судьбы. Более того, если ее не обманывало чутье (что происходило крайне редко), Симона предвидела, что с ней и детьми у патрона наладятся теплые, искренние отношения. Было очевидно, что общество и присутствие семейства Совель в Кравенморе способны растопить лед ужасного одиночества, сплошной стеной окружавшего хозяина.

Ужин завершился чашкой кофе и обещанием Лазаруса как-нибудь посвятить Дориана, полностью покоренного и очарованного, в тайну создания роботов. Глаза мальчугана мечтательно заблестели в предвкушении этого момента. В мерцании свечей взгляды Лазаруса и Симоны на миг скрестились. Симона уловила в глазах кукольника тень многолетнего одиночества и следы печали, хорошо ей знакомой. Дрейфующие корабли, встретившиеся в ночи. Кукольник отвернулся и молча поднялся, давая понять, что вечер окончен.

Провожая гостей к парадным дверям, он время от времени задерживал шаг, чтобы дать пояснения по поводу той или иной диковины, а они в изобилии попадались на пути. Дориан с Ирен ловили каждое слово кукольника, открыв рот. В Кравенморе таилось несметное множество чудес, так что сюрпризов хватило бы лет на сто. Не дойдя до вестибюля нескольких шагов, Лазарус остановился около необычного механизма, напоминавшего сложный оптический прибор, собранный из линз и зеркал. Кукольник загадочно посмотрел на Дориана и, не говоря ни слова, поместил руку в зеркальный туннель. Рука стала медленно исчезать, пока не пропала совсем. Лазарус улыбнулся.

— Не стоит верить всему, что видишь. Образ реальности, который нам преподносят глаза, — это только иллюзия, оптический трюк, — промолвил он. — Свет — искусный обманщик. Дай руку.

Дориан выполнил просьбу Лазаруса, послушно разрешив кукольнику направить свою руку в зеркальный туннель. Отражение конечности растворилось на глазах мальчика. Дориан вопросительно посмотрел на Лазаруса.

— Ты знаком с законами оптики и преломления света? — поинтересовался хозяин.

Дориан покачал головой, недоумевая, куда подевалась его правая рука.

— Магия является продолжением физики, не более. Как у тебя обстоят дела с математическими науками?

— Так себе, не считая тригонометрии…

Лазарус усмехнулся:

— С этого и начнем. Фантазию можно описать цифрами, Дориан. Всего лишь небольшой фокус.

Мальчик кивнул, толком не понимая, о чем ведет речь Лазарус. Наконец хозяин кивнул на дверь и проводил гостей до порога. Именно тогда почти случайно Дориан заметил явление невероятное и необъяснимое, если, конечно, зрение его не подвело. Процессия проходила мимо мерцающего фонаря, и на стены легли тени, которые отбрасывали их фигуры. Все, кроме одной. Тень Лазаруса на стене не отражалась, словно он был призраком.

Дориан обернулся и обнаружил, что Лазарус внимательно следит за ним. У мальчика перехватило горло. Кукольнике насмешливой гримасой добродушно ущипнул его за щеку.

— Не верь тому, что видишь…

Дориан двинулся вслед за матерью и сестрой к выходу.

— Спасибо за все и спокойной ночи, — сказала напоследок Симона.

— Вы доставили мне большое удовольствие. Я говорю это не из вежливости, — искренне ответил Лазарус. Он одарил всех теплой улыбкой и поднял руку, прощаясь.

Возвращаясь в Дом-на-Мысе, семейство Совель очутилось в лесу незадолго до полуночи.

Дориан притих, он все еще находился под сильным впечатлением от посещения резиденции Лазаруса Жана, дышавшей тайной. Ирен шагала, отрешившись от мира и погрузившись в собственные мысли. Симона, в свою очередь, испытывала глубокое облегчение и благодарила Бога за посланный ее семье дар.

Силуэт Кравенмора почти пропал из виду, когда Симона повернулась, чтобы в последний раз посмотреть на замок. В доме горело единственное окно, находившееся на третьем этаже западного крыла. Сквозь шторы угадывались контуры фигуры, застывшей прямо и неподвижно. В этот самый миг свет погас, и широкий оконный проем заволокло темнотой.

У себя в спальне Ирен сняла платье, позаимствованное у матери, и аккуратно сложила его на стуле. Из соседней комнаты доносились голоса Симоны и Дориана. Девочка выключила лампу и вытянулась на постели. Голубые тени плясали на белом гладком потолке, словно хоровод призраков танцевал в алмазной короне северного сияния. Тишину ласкал шелест волн, накатывавших на скалистый берег. Ирен закрыла глаза и попыталась заснуть, но тщетно.

Девочке с трудом верилось, что отныне она больше никогда не увидит свою прежнюю квартиру в Париже и ей не придется опять идти в танцевальный зал, чтобы заработать скудные гроши, которые робкие солдатики вынимали из тощих кошельков. Она понимала, что тени большого города не дотянутся в такую даль, но памяти нипочем расстояния. Ирен снова встала и подошла к окну.

Во мгле возвышалась башня маяка. Ирен уставилась на островок, окутанный белым искрящимся туманом. Где-то там, во мгле, как будто промелькнула вспышка, похожая на солнечный зайчик, брызнувший с зеркала. Через несколько секунд огонек загорелся снова и тотчас угас, на сей раз безвозвратно. Ирен нахмурилась, заметив мать, стоявшую внизу, на веранде. Симона куталась в толстый шерстяной свитер и молча смотрела на море. Ирен не требовалось разглядывать в темноте выражение ее лица, чтобы понять, что мама плачет и что обеих настигла бессонница. В первую ночь, проведенную в Доме-на-Мысе, когда перед ними открылся путь к горизонту, сулившему счастье, было особенно горько, что отца с ними больше нет.

3. Голубая лагуна

Ирен в жизни не видела столь ослепительного рассвета, как утром 22 июня 1937 года. Море сверкало, как бриллиантовый плащ под светозарным небосводом. Девочка выросла в городе и потому представить не могла, что небо бывает таким прозрачным. Островок, где возвышался маяк, теперь виднелся совершенно отчетливо, равно как и цепочка мелких рифов, торчавших из воды посреди лагуны, словно гребень морского дракона. Чуть дальше, за Английским пляжем, вдоль деревенской набережной выстроились по линеечке дома. Отражаясь в воде, они создавали акварельную картину, которая колыхалась на волнах у цепочки буйков, начинавшейся от рыбацкого причала. Жмурясь от яркого солнца, Ирен увидела рай, каким его изображал Клод Моне, любимый художник отца.

Ирен распахнула окно настежь, впустив в комнату морской ветер, пропитанный запахом соли. Чайки, гнездившиеся на уступах крутого обрыва, с любопытством покосились на нее. Новые соседи. Неподалеку от стаи птиц Ирен заметила Дориана. Брат уже расположился в укромном местечке, которое облюбовал себе среди скал, и с увлечением составлял каталог миражей или букашек… в общем, занимался тем, что он делал обычно во время своих персональных экскурсий.

Ирен размышляла, во что нарядиться, чтобы выйти на улицу. Девочке хотелось в полной мере насладиться дивным утром, казалось, выскользнувшим из прекрасного сновидения. Как вдруг на первом этаже раздался незнакомый звонкий голос. Гостья тараторила без умолку. Ирен напрягла слух и через две секунды расслышала мягкий спокойный тембр матери. Симона разговаривала с кем-то, вернее, едва успевала вставить односложные междометия в коротенькие паузы, которые иногда проскальзывали в речи собеседницы.

Одеваясь, Ирен пыталась представить по голосу, как выглядит гостья. Ирен с детства любила это занятие. Ирен закрывала глаза, прислушивалась к голосу незнакомого человека и мысленно рисовала его портрет, стараясь угадать, какого он роста и комплекции, какие у него черты лица и характер…