Острова и капитаны - Крапивин Владислав Петрович. Страница 145
— Раньше я думал, что ты просто сволочь. А ты еще и трусливая сволочь…
Врезать Редактору — это было проще всего. Кажется, Венька того и ждал. Сам нарывался. А Егор опять ощутил вялость и тупую боль в голове. Он отвел глаза от Венькиных зрачков, посмотрел ему в лоб и сказал пренебрежительно:
— Люблю узнавать про себя что-то новое. Подробности будут? Насчет трусости.
— Думаешь, я не знаю, что это ты Копчика с его шестерками на меня вчера натравил? А сам — в укрытие? Чтобы характеристику не испортить!
— Я?! — изумился Егор. Помолчал, соображая. И себе уже, а не Веньке сказал: — А… Заметил, значит…
— Да, Кошак. Ты увлекся зрелищем и неосторожно высунул свою трусливую морду.
— Было бы на что смотреть… — хмыкнул Егор, и вдруг стало неловко. Сам этому удивился. И, чтобы задавить глупую стыдливость, обстоятельно разъяснил: — Да, сделалось интересно, как ты начал махаться на Копчика. Просто цирк.
— Трое на одного — всегда цирк, — сипло сказал Венька. И Егор ощутил его ненависть, как ощущают кожей холод или жар. «А ведь есть от чего…» — вдруг подумал он. Без сочувствия Редактору, конечно, без смущения уже, а так, аналитически. Себя и Веньку переставил в уме, как шахматные фигуры. Будто его, Кошака, трое прижимают к березе, а Редактор, ухмыляясь, глядит из развалин. Тут, пожалуй, заведешься…
— Ну, и чего ты хочешь? — спросил Егор.
— Хочу выяснить. Ты стопроцентная падаль или что-то от человека осталось?
— Любопытно… — Егору в самом деле стало любопытно. — А как?
— Если ты меня за что-то не терпишь, можешь один на один? Или вы там привыкли только сворой, по-шакальи?
— Стыкнуться, что ли? — удивился Егор.
— Хоть прямо здесь, хоть за гаражами на дворе! Боишься? Конечно, ни Копчика рядом не будет, ни кого другого…
Кошаку не нужен был Копчик, если такое дело. Кошак, даже кислый и вареный, как сейчас, мог срезать Редактора одним приемом, раскатать в блин, сложить вдвое и вчетверо и законопатить им любую щель. Но… а потом-то что? Венька утрет кровь, залечит ссадины и останется в своей прежней непобедимой ненависти. И все равно будет думать, что Егор — наводчик.
— Измордую я тебя, а какой смысл-то? — спросил Егор.
— Боишься, — искренне сказал Венька. В гневном своем запале он, видимо, ощущал силу совладать с Кошаком.
— Ну, давай… — вздохнул Егор и отступил в кабинет. — Давай уж здесь, пока никого нет. Это быстро… А на дворе холодрыга… — Его передернул озноб.
Венька сжал губы и шагнул следом. Абсолютно бесстрашный, он был сейчас даже симпатичен. Егор сделал еще шаг назад и сел за ближний стол. Подпер щеку.
— Подожди, Редактор. Одно слово… Ты сейчас, возможно, мне даже и навешаешь по ушам. Я сегодня полудохлый, а ты в таком… яростном вдохновении. Как Спартак, который с двумя мечами на римлян… — Он заметил, как у Веньки удивленно обмякли и разомкнулись губы, приподнялись брови. — Я только хочу, чтобы ты знал… Это я честно говорю: Копчика с ребятами я не наводил. Я его сам там подкарауливал, чтобы выпрыгнуть и шмон устроить. А тут тебя черт принес…
— Заврался, Кошачок… — презрительно сказал Венька.
— Да нет же! — Егор сам удивился, как ему хочется, чтобы Редактор поверил. А зачем? Не все ли равно… — А впрочем, твое дело, не верь… — Он вытолкнул себя из-за стола. — Айда к доске, там просторнее… Только потом бочку на меня не кати, не я начал.
— Не бойся, скажу, что я…
Начать они, конечно, не успели. Ворвалась в кабинет орава из восьмого «Б».
— Ну вот… — сказал Егор Веньке.
— Выкрутился, — бросил ему Редактор. Брезгливо, но, кажется, и с тайным облегчением. Оба вышли в коридор. Венька на прощание смерил Егора взглядом — будто плюнул.
— Можно ведь и за гаражами, — сказал Егор. — Только уж на другой перемене, сейчас звонок будет…
— Ага! А ты сбеги с урока и позови свою кодлу!
— Не позову, обойдусь и так… Хотя дурак ты, Редактор. В двадцатом веке живешь, а все в рыцарей играешь…
— А ты в кого?
— А я — в себя… — отозвался Егор. Потер лоб и удивленно сказал: — Вот черт… Мне почему-то хочется тебе доказать, что не звал я вчера Копчика. Глупо, конечно…
— Не глупо, а бесполезно, — глядя в сторону, ответил Венька. Без прежней злости, утомленно. — Ну ладно, я поверю. А что с того? Все равно ты подонок и я тебя терпеть не могу.
— Закономерно, — усмехнулся Егор. — За что тебе меня любить?
Им бы разойтись, а они шли по коридору как приятели. Со стороны казалось — одноклассники беседуют о привычных делах.
— Я не про «любить», — глядя под ноги, разъяснил Венька. — Я ненавижу… таких, как ты.
— Каких?
— Таких вот… которые не живут, а приспосабливаются.
— Я? Приспосабливаюсь? — по-настоящему удивился Егор.
— А разве нет? Везде. На улице тебя бандюги из «таверны» берегут. А в других случаях важный товарищ Петров за сыночка заступится. Один звонок по телефону — и все в порядке…
— Много ты знаешь, — тяжело сказал Егор.
— А что, не так?
— Ну… пускай так. А тебе завидно?
— Вот еще. Без дружков да без папаши ты чего стоишь-то?
— Аты? — огрызнулся Егор. Без злости, автоматически.
— А при чем тут я? Мне и не надо, чтобы кто-то мне завидовал. И другим я жизнь не отравляю…
— Как знать…
— А вот так и знай! Если я с кем спорю, то честно. На глухих дорожках, да еще с помощниками, никого не караулил.
Егор кивнул:
— Да, в спорах ты сильней, чем в драках…
— Ну, ты со мной еще не дрался! — опять взвинтился Венька. — Ты все чужими руками.
— Опять ты прав, Ямщиков, — согласился Егор. Даже с каким-то удовольствием. И добавил неожиданно: — В одном только не прав. Но ты не знаешь…
— Чего такого не знаю? — сказал Венька агрессивно.
— Про отца… Не отец он мне.
Венька сбил шаг и удивленно глянул сбоку на Егора.
— Ага, — кивнул Егор. — Он отчим, я недавно узнал. Отец был инженер-подводник, его убили бандиты. Давно…
Венька шевельнул плечом — и удивленно, и смущенно, и непримиримо. И слова его были такие же:
— Ну а… какая разница, в конце концов? Что это меняет?
— Сам пока не пойму…
— Ну а… мне-то что? Зачем ты мне это говоришь?
— Не знаю… — медленно сказал Егор, потому что не знал. — Правда, не знаю… Может, потому, что больше некому?
И быстро пошел вперед, оставив Веньку.
«Может быть, потому, что больше некому»… Зачем он это сказал?
«Не знаю…»
Или правда хотелось рассказать об отце и не знал кому? Не в «таверне» же говорить об этом.
«А почему не в «таверне»?»
Он же столько раз там рассказывал о своих делах. Даже тайнами делился… Видать, не те были тайны. Услыхав историю погибшего отца, обитатели «таверны», скорее всего, полезли бы в детали: «А откуда знаешь?.. А ты чё, брата-мента заимел? Ну, даешь, Кошак!.. А тех хануриков взяли? И чего? Вышку дали?.. Конечно, вышку, это ж заранее обдуманная мокруха…»
Нет, не для «таверны» разговор… Ну а Веньке-то все-таки зачем сказал? Что за язык-то дернуло?
Он думал об этом на уроках, а потом — дома, когда бесцельно валялся на тахте или бродил по комнатам (под периодические просьбы надеть тапочки). И фраза эта — «Не знаю… Может быть, больше некому» — повторялась в мыслях и что-то очень напоминала, обретала знакомую интонацию.
И наконец Егор вспомнил: тем же тоном, со спокойным удивлением и холодной честностью, пытаясь понять самого себя, он в вагоне, после стычки с Фатером и Федюней, сказал Михаилу: «Не знаю… Может быть, потому, что ты все-таки брат?»
Ну а сейчас-то что? Редактор-то здесь при чем? И случай совсем не тот… Но от разговора с Венькой мысли уже перешли к Михаилу. Егор подумал, что прошло три недели, а тот о себе не напоминал. А ведь обещал позвонить!
И Егор признался себе, что все это время помнил про обещание Михаила. Со смесью любопытства и тревоги ждал звонка.
«А зачем тебе это надо?» — одернул он себя.
«А мне и не надо! Просто… трепло такое. Говорил «позвоню», а сам…»