Иверь - Еловенко Вадим Сергеевич. Страница 50

Ремонт делал уже на орбите. Без компенсатора летать нельзя. Хорошо, ЗИП мы еще не растащили на мелкие нужды. Восстановив частично гашение, я снова сел в пилотское кресло и повел капсулу в атмосферу.

Я восемь часов гонял ее в стратосфере и почти у земли. Делая свечи и падая в пике. Крутя бочки и ставя машину на попа2. Под конец я рухнул в океан. Капсула – как тот предмет, что не тонет. Она всплыла, словно мифологический кит, и, отражая солнце, стала неторопливо покачиваться на невысоких волнах.

Покачивание убаюкивало меня, и я, поставив капсулу на оборону, пошел к койке. Включил фильм из старых… Помните, было модным снимать про героических исследователей космоса, которые, сталкиваясь с жестким излучением, в легких скафандрах выползали на броневые листы кораблей и производили работы, которые только в доке можно сделать и еще желательно на планете. Во-во. Вот такую жвачку я поставил и мирно под нее вырубился.

Какая чушь мне снилась про меня, Ролли и Игоря! Даже вспоминать не буду. Я был рад, что проснулся…

Я вскочил, как на учениях. Капсула ревела боевой тревогой. Но, судя по тому, что корпус не трясся, она только собиралась открывать огонь. Прыгнув в кресло, накинул «визоры», вырубил режим и включил управление на себя. То, что я увидел, было ошеломляюще! КИТ! Нет. КИТЫ! Они были всюду вокруг меня. Капсула не открывала огонь, потому что в ее классификаторе они были занесены как редкие животные: даже в случае нападения следует избегать уничтожения. Я даже не верил такой удаче. Животные, которые на земле только восстанавливались, тут были в огромном количестве.

Я заставил капсулу снимать их «танцы». Она начала забивать ячейки памяти их играми. Скоро она отрапортовала, что часовой фильм записан. А я даже и не заметил, как час прошел. Я был настолько поражен, что куда-то пропали все неприятности этого и предыдущих дней. Я осторожно поднял капсулу над китами и, покружив с четверть часа, полетел назад. Назад к народу, ставшему моим. К своему народу.

Я не разговаривал с Игорем месяца три. Сначала он не мог приехать, потому что принимал власть в Апрате. Потом я уехал на границу с пассами и стал разбираться в последней стычке между гвардейцами и регулярными частями пассов.

Разобрались с горем пополам. Вопреки ожидаемой провокации, это и правда наши ребятишки, кому не досталось славы Ристы, бросились очертя голову на втрое превосходящий их отряд. И к устрашению врагов порубили всех на шашлык. Хорошо, есть не стали. Вместо того чтобы их казнить, как требовали пассы, я ввел институт тюрем. Испытал его на гвардейцах. Возникла тюрьма в Тисе, что-то подобное – в Ристе и Роле. Остальные обходились без тюрем. В Торке до сих пор было военное положение. Провинился – смерть.

Гвардейцы в моей тюрьме жили как у бога за пазухой. Еда, девки, выпивка. Этакая гостиница для отличившихся. Но вид у нее был устрашающий. Пассы остались довольны. Потом я из тюрьмы втихаря вытащил провинившихся и сплавил их на восточную границу – пугать Наем.

Перед самым приездом Игоря со своей молодой женой я свалил к семитысячному корпусу Тирка. Назвать пацана генералом язык не поворачивался. Но он был де-факто генерал. Принимая самое активное участие в войне против Апрата, он вербовал пополнение прямо на месте. Потерял за всю кампанию около двух тысяч. Столько же завербовал. В его распоряжении была батарея артиллерии из двадцати пяти пушек и такой запас пороха и металла, что он мог годами удерживать занятые им рубежи. Мы, если не ошибаюсь, ему галер восемь только обеспечения каждый месяц высылали.

И вот я прибыл. Герой Ристы. Бог, не бросивший свой народ в бойне. Простивший малодушных и возвеличивший достойных. Победитель Апрата, несмотря на то что мир был заключен с Игорем. Как все быстро становится достоянием гласности! Сказать, что мне было неприятно это, – значит соврать. Я был рад, что в истории именно бог Прот будет объединителем народов.

Тирк доложил мне о состоянии дел. Он был, как обычно, сдержан, чуть виновато глядел, когда я спрашивал, куда списали целую галеру рабов, которых прислали из лагеря пленных. Потом он сознался, что все сейчас служат под его началом. Все они проверены в боях. Я кивнул, не выражая ни осуждения, ни одобрения. Потом мы с ним сидели у костра, и он делился со мной своими планами.

Речной народ под нашим прикрытием поднялся и неплохо раздобрел за время войны. Тирк хотел бы увеличить количество рекрутов, набираемых за год. О деньгах он не говорил. Деньги – это табу. Это только Тис может распоряжаться. Я кивнул и сказал, что, может, и придумаем, как это сделать. Он меня стал убеждать, что все продумал уже. Я его выслушал. И дал запрет на такие радикальные меры.

Потом говорил уже я.

Я заставил его вспомнить и его отца, пославшего сына на бойню в Тис, и его брата, забывшего о нем.

– Зачем вы мне это говорите? – спросил, сдерживая эмоции, Тирк. – Вы знаете, великий, что мне неприятно об этом вспоминать. Тем более что, если вы не забыли, моя невеста досталась брату.

Я кивнул. Я ничего не забыл. Я никогда ничего не забываю. Разве что на время…

– Слушай приказ, Тирк.

Он напрягся.

– Даю тебе две недели на незаметный бросок к Атису и еще три недели на взятие его штурмом. Что тебе понадобится?

Он не раздумывал:

– Деньги. Много денег. На подкуп стражи не меньше тысячи монет и гарантия достойной жизни после захвата.

– Дай им гарантии, – разрешил я.

– Дальше… не менее пяти тысяч монет магистрату, – уверенно перечислял Тирк.

– Хорошо, – сказал я.

– Десять тысяч на раздачу народу, – продолжал мой генерал.

– Это еще зачем? – наморщив лоб, спросил я.

– Новый правитель, чтобы завоевать любовь народа, должен проехать по улицам города, разбрасывая монеты. Традиция, – сказал он и пожал плечами.

– Ты не будешь новым правителем, – покачал я головой.

Он задумался и сказал честно:

– Тогда я не поведу войска. Ищите другого.

Я пошевелил угли в костре.

– Зачем тебе быть правителем?

Тирк уперся ножнами в землю и сказал:

– Моя любовь сейчас – жена правителя. Если она и захочет вернуться ко мне, то только как к правителю…

– Твоя любовь слишком меркантильна, – хмыкнул я.

– Я знаю. Но это не моя вина. Это мой камень, – сказал он.

– Я тебя понял, – кивнул я.

Мы посидели молча, думая каждый о своем. Наконец я сказал:

– До конца весны возьмешь город – быть тебе правителем. Нет – тогда извини.

– Осталось меньше трех недель…

– Осталось меньше трех недель до трона и присяги мне и Тисскому престолу.

– Деньги? – вспомнил он.

– Сундук уже в твоей палатке. Это деньги речного народа. Это их дань нам за весь период войны. Как-то не было времени собирать.

Тирк ушел. Знаете, за что я его любил? Нет, не за его воинские успехи, а за то, что когда он своим тихим голосом сказал: «Выходим…» – армия тихо поднялась и за полчаса скрылась на севере. Я остался возле прогоревшего костра, будто так и сидел один. Армия! С обозами и кучей приживал. По одному слову. Безусловно, он был генералом. И, наверное, был бы неплохим правителем.

Лето подарило нам престол Атиса и верную корону в руке маленького наследника Тисского трона. Только три месяца спустя я узнал, что та, ради которой он пошел на штурм и положил три тысячи народа на улицах города…

У него не было времени на осаду. Оставалось всего несколько дней до конца срока. Слишком затянулся подкуп стражи и магистрата. Она… Она бросилась из окна ратуши, когда он, окровавленный и с мечом в руке, ворвался в комнату.

Нет, он не последовал за ней. Он просто сошел с ума. Каждое утро его видели возле городского кладбища. Он считал себя недостойным подходить к ее могиле и только издали смотрел на холмик. Он остался на всю жизнь предан тем, кто послал его в Атис. Тем, из-за чьего приказа, может быть, и бросилась с третьего этажа на мостовую прелестная молодая женщина – мать маленькой девочки.