Алые перья стрел - Крапивин Владислав Петрович. Страница 2

— Шагай, шагай, — поторопил милиционер, — не крути головой. — Подумал и добавил: — А еще, наверно, пионер…

— Ну и что… — хмуро сказал Митька.

— Ну и то. Вот узнают в школе, тогда увидишь, что.

— Сейчас каникулы. Мы уже все испытания сдали.

— Ничего, разберемся. Как фамилия?

— Сидоров.

Хоть и растерян был Митька, а сообразил: нет никакого смысла называть свою собственную фамилию.

— Имя?

— Валерий.

— Где живешь?

— На Перекопской. Дом три, — сказал Митька и с грустью вспомнил хорошего человека Валерку Сидорова, который жил раньше на Перекопской, а недавно уехал в Пензу.

— Ладно, шагай, — сказал милиционер.

Рядом был дощатый забор стадиона. В

Митьке вдруг будто пружина сработала! Секунду назад он и не думал о бегстве, а тут вдруг кинулся к забору, подскочил, подтянулся изо всех сил, закинул ногу…

Лук помешал! Зацепился.

Крепкие пальцы ухватили Митьку пониже колена.

— Вы куда, гражданин Сидоров? Нам вроде бы не футбол смотреть.

Митька тяжело прыгнул в траву у тротуара.

— Странно даже, — сказал милиционер. — Шли, разговаривали… и вдруг — бац! Ведь договаривались же: не драпать.

— Ну что вам от меня надо? Что я такого сделал? — с прорвавшимся отчаянием воскликнул Митька.

— А тумбу кто дырявил? Может быть, я?

— Дырявил! Одна малюсенькая дырочка! Залепят — вот и все.

— Если все будут по тумбам стрелять, что получится?

— Все не будут, — безнадежно сказал Митька.

— Рейку зачем оторвал от штакетника? Разве не хулиганство?

— Я ее только на минуточку. Я потом бы опять приделал.

— Врешь, — убежденно сказал милиционер.

«Вру», — подумал Митька и сказал — Ни чуточки.

— Всю траву, можно сказать, в газоне вытоптал…

— Траву? Да там чертополох один, только ноги ободрал. Во! — Для убедительности Митька ухватил себя за щиколотку и подтянул вверх ногу. Царапины были похожи на следы кошачьих когтей. Но милиционер не разжалобился.

— Не скачи. Больше не ускачешь.

Он взял Митьку за локоть.

— Пустите, — хмуро попросил Митька. — Я больше не побегу.

— Знаем мы.

— Ну… честное пионерское, не побегу. Пустите. А то знакомые встретятся, скажут, ведут, как вора.

— Честное пионерское дает… А ты пионер? У тебя и галстука-то нет.

— Просто не надел сегодня. Ну, вот я за значок берусь, он со звездой. Значит, не вру. Ну, честное слово.

Митька ухватился за значок «Ворошиловский стрелок» второй ступени, который оттягивал левый край матроски.

— Не считается это, — возразил милиционер. — Значок-то не твой.

— Не мой?!

— А твой, что ли? Был бы хоть еще маленький, а то взрослый «Ворошиловский стрелок»! Ты голову не морочь. Такой значок заработать — это не стрелы пулять, подвергая опасности прохожих.

— Во-первых, — сипловатым от обиды голосом сказал Митька, — никого я не подвергал. Во-вторых, значок все равно мой! Вот!

Ему часто не верили, и он привык, но сейчас обида была сильная: схватил, ведет куда-то, насмехается да еще и не верит! Сам, небось, и стрелять не умеет как следует, хоть и нацепил кобуру с наганом.

Из нагрудного кармашка Митька выхватил сложенный вчетверо листок, уже порядком измочаленный и потертый на сгибах. С лиловой печатью Осовиахима и подписью военрука. Это было временное удостоверение (для настоящего не нашлось корочек, обещали дать потом). Отпечатанные на машинке слова отчетливо свидетельствовали, что ученик пятого «Б» класса школы-десятилетки № 1 Дмитрий Вершинин выполнил норму… Дмитрий Вершинин! А не…

Митькина рука остановилась в воздухе. Но милиционер выхватил из пальцев бумажку. И на лице его расцвела улыбка. Радостная, как у мальчишки, который выиграл спор.

— Я же говорил — не твой! Тут же не твоя фамилия!.. Постой… — Лицо его опять стало спокойным, а потом строгим. — Ты Сидоров или Вершинин?

— Вершинин, — тихо сказал Митька и стал смотреть в сторону.

Они помолчали несколько секунд.

— Нехорошо, гражданин Вершинин, — задумчиво заговорил милиционер. — Чужая фамилия. Попытка к бегству…

«Издевается», — понял Митька.

Милиционер оторвал глаза от документа и пристально глянул на Митьку.

— А кто у тебя отец?

— Учитель.

— В первой школе?

— В первой…

— Петр Михайлович?

— Ага, — безнадежно сказал Митька. Он не удивился: отца в городе знали многие.

Все еще разглядывая бумажку, милиционер двинулся по тротуару. Видно, случайно он изменил направление и шагал теперь обратно, к улице Герцена. Митька побрел следом: теперь все равно не убежишь. Найдут.

— Я ведь тоже в первой школе учился, — сказал милиционер. — У твоего отца, между прочим. Хороший учитель.

Надежда на спасение ярким огоньком засветилась перед Митькой.

— Да? — вроде бы удивился он. — Я вас не помню.

— Ну, а как ты можешь помнить? Я к вам домой не ходил. Да ты тогда совсем пацаненком был. Я в тридцать первом седьмой класс закончил. Потом работать пошел.

— Я по фотографиям почти всех помню, — бессовестно соврал Митька. — У папы есть фотоснимки всех классов, которые он учил. Может, вы непохожи тогда были? Ваша как фамилия?

— Жарников моя фамилия.

— А зовут вас… Матвей?

— Точно! Вспомнил?

— Угу… — сдержанно откликнулся Митька. Взгляд его стал веселым, а шаг пружинистым. Все-таки ему везет!

Ух, и шумная была история! Полкласса, в основном мальчишки, не выучили урок по немецкому.

— Вот видишь, — наставительно заговорил Матвей Жарников. — Мы с тобой, выходит, знакомые. Как-то неловко получается. Вот пришел бы я сейчас c тобой к твоему отцу, рассказал бы про все… Что он сказал бы?

— Ну, что… — начал Митька, стараясь точнее рассчитать удар. — Он сказал бы: здравствуйте, Жарников, рад вас видеть. Сказал бы: как поживаете? Не делаете больше механизмов, чтобы школьные скелеты махали руками, пускали дым из глаз и кукарекали? Не доводите больше учителей до обморока? Это похвально.

— Ч-черт возьми… — произнес Матвей и свернутым Митькиным удостоверением почесал кончик носа. — Все еще помнит?

— Он мне про это раз десять рассказывал.

— Да-да… Ну, я тогда маленький был.

— В шестом классе, — беспощадно уточнил Митька.

— Пить что-то хочется, — сказал Жарников. — Вот там вроде клюквенный морс продают, киоск открыт. Пойдем?

— Можно… Хотя нет, у меня ни копейки.

— Ладно уж. Возьми-ка свой документ.

Потом, когда они у голубой будки глотали теплый и довольно противный морс, Матвей спросил:

— А все-таки чего тебе приспичило в тумбу стрелять? Ну, нарисовал бы на заборе мишень где-нибудь подальше от глаз да и пулял бы.

— Дак это целая история, — сказал Митька. — Долго рассказывать. Если все по порядку говорить, то даже не знаю, с чего начать… Есть у нас в школе немка Аркадия Францевна. Ты ее… То есть вы ее, наверно, знаете…

Ух, и шумная была история!

Она случилась в середине мая. Полкласса, в основном мальчишки, не выучили урок по немецкому. Ну, сами понимаете, на дворе уже полное лето, а тут сиди и зубри, как два балбеса Петер унд Виктор шпацирен в лесу унд баден в речке. Мальчишки из пятого «Б» предпочитали сами шпацирен и баден, хотя вода была еще зверски холодная.

Но Аркадию Францевну это не интересовало. На каждом уроке она грозила «неудами» и переэкзаменовками. Она требовала прилежания и порядка.

Надо было оттянуть беду. И в самом начале урока маленький, симпатичный и очень вежливый редактор отрядной стенгазеты Павлик Шагренев спросил у Аркадии Францевны, понравилась ли ей пьеса «Приключения Карла Бруннера».

— М-м? — удивилась Аркадия Францевна. — Ах, ты имеешь в виду эту постановку… Ну, конечно, вам она должна нравиться. Но когда вы повзрослеете и станете смотреть на вещи более взыскательно, то поймете, что это совсем не блестяще.