Энн в Грингейбле - Монтгомери Люси Мод. Страница 50

— Доходили, — кивнула Энн, — говорят, что его дела плохи — вот-вот обанкротится. А что?

— Вот-вот, и Рэйчел то же самое говорит. Она была У нас на прошлой неделе и сказала, что ходят такие слухи. Мэтью страшно разволновался — у нас же в этом банке лежат все наши сбережения, все до последнего цента. Я поначалу предлагала положить их в Сберегательный банк, но старик Эбби был большим приятелем нашего отца, и мы всегда клали деньги в его банк. Мэтью тогда сказал, что с таким директором за банк можно не опасаться.

— По-моему, он уже много лет только числится директором, — заметила Энн. — Он очень стар, и банком заправляют его племянники.

— Ну вот, когда Рэйчел нам это сказала, я просила Мэтью забрать оттуда наш вклад, и он ответил, что подумает — может, и заберет. Но вчера мистер Рассел заверил нас, что дела банка в полном порядке.

Энн, как и собиралась, провела день на природе, радуясь каждой травинке, каждому цветку и деревцу. Она на всю жизнь запомнила этот день, такой беззаботный, такой солнечный и ясный. Несколько часов она погуляла у себя в саду, потом сходила на Дриадин ключ, Ивовый омут и на Фиалковую поляну; после обеда она посетила миссис Аллан, с которой они с удовольствием проговорили часа два, и наконец к вечеру пошла вместе с Мэтью на дальнее пастбище за коровами. Они возвращались по Тропе Мечтаний, и Энн заметила, что Мэтью идет с трудом, опустив голову. Энн пришлось замедлить шаг.

— Ты сегодня переработал, Мэтью, — укоризненно сказала она. — Тебе надо беречь свое сердце.

— Да у меня как-то не получается, — смутился Мэтью, открывая ворота, чтобы пропустить коров. — Просто я постарел, Энн, и все время про это забываю. Ну ничего, я всю жизнь работал, так пусть уж и умру в упряжи.

— Если бы вам прислали вместо меня мальчика, как вы хотели, он бы помог тебе по хозяйству и ты бы не так уставал, — грустно пошутила Энн. — Из-за одного этого я жалею, что я не мальчик.

— Нет уж, Энн, я не променяю тебя и на десяток мальчиков, — сказал Мэтью, взяв ее за руку. — Так и запомни — ни на десять, ни на двадцать мальчиков. Кто у нас получил стипендию Эвери — мальчик, что ли? Нет, ее получила девочка, моя умница девочка.

Мэтью улыбнулся своей застенчивой улыбкой и пошел вслед за коровами в хлев. Воспоминание об этой улыбке Энн унесла к себе в комнату, где потом еще долго сидела у открытого окна, вспоминая прошлое и мечтая о будущем. За окном в лунном свете сияла серебром Снежная Королева, а из дальнего болота доносился лягушачий хор. Энн навсегда запомнила серебристый покой и ароматную красоту этого вечера. Это была ее последняя беззаботная ночь — на следующий день Энн коснулось леденящее дыхание смерти. А после того, как человек ощутит это страшное дыхание, он меняется и никогда уже не бывает прежним.

Глава тридцать пятая

СТРАШНАЯ ГОСТЬЯ С КОСОЙ В РУКАХ

— Мэтью… Мэтью… что с тобой? Мэтью, тебе плохо? Эти испуганные слова вырвались у Мариллы как раз в ту минуту, когда Энн вошла в прихожую с букетом нарциссов в руках. После этого она много лет не могла выносить запах нарциссов. Энн увидела, что Мэтью стоит на крыльце с каким-то серым, вдруг осунувшимся лицом. В руках у него была газета. Энн швырнула цветы на пол и бросилась к нему вместе с Мариллой. Но они опоздали: у Мэтью подогнулись ноги — и он упал на порог.

— Он потерял сознание, — с ужасом проговорила Марилла. — Беги за Мартином, Энн, быстрее — он в сарае.

Их работник Мартин, который только что приехал с почты, сел в телегу и поехал за доктором. По дороге он заехал на ферму Барри, чтобы послать хозяев на помощь женщинам в Грингейбле. Миссис Линд, которая зашла к Барри по какому-то делу, тоже поспешила в Грингейбл. Там Марилла и Энн безуспешно пытались привести Мэтью в сознание.

Миссис Линд легонько отстранила их, пощупала пульс Мэтью, потом приложила ухо к его груди. Выпрямившись, она обвела печальным взглядом их испуганные лица, из глаз ее брызнули слезы.

— Боюсь, ему уже ничто не поможет, Марилла, — проговорила она.

— Миссис Линд… вы не думаете… не может же быть, чтобы Мэтью… — Энн не в силах была выговорить страшное слово. Ее лицо было белым как мел, и она сама, казалось, вот-вот грохнется на пол.

— Да, детка, боюсь, что это так. Посмотри на его лицо. Я часто видела такое выражение и понимаю, что это значит.

Доктор осмотрел тело и сказал, что смерть была мгновенной и, возможно, даже безболезненной. По-видимому, ее вызвало какое-то потрясение. Вскоре они узнали, что так мгновенно убило Мэтью: в той газете, которую Мартин привез с почты и которую Мэтью держал в руках, сообщалось о крахе Эбби-банка.

Известие о смерти Мэтью быстро разнеслось по Эвонли, и весь день Грингейбл был заполнен друзьями и соседями Кутбертов, которые старались хоть чем-нибудь помочь осиротевшим женщинам. Впервые за свою жизнь, осененный белым величием смерти, тихий застенчивый Мэтью оказался в центре всеобщего внимания.

Когда на Грингейбл медленно спустилась ночь, в доме наступила тишина. В гостиной в гробу лежал Мэтью, длинные седые волосы окаймляли его спокойное лицо, на котором застыла тихая добрая улыбка, словно он спал и видел приятные сны. Вокруг стояли цветы, милые простые цветы, которые его мать посадила в саду в первые дни своего замужества и которые Мэтью любил тайной, не выраженной словами любовью. Энн собрала их и принесла к гробу Мэтью. На ее бледном лице лихорадочно горели сухие страдальческие глаза. Больше для Мэтью она уже ничего никогда не сможет сделать.

Мистер и миссис Барри и миссис Линд остались в Грингейбле ночевать, а Диана поднялась в мансарду, где ее подруга молча стояла у окна, и мягко спросила:

— Энн, дорогая, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой на ночь?

— Спасибо, Диана, — ответила Энн и умоляюще посмотрела в лицо подруги. — Надеюсь, ты не обидишься, но мне хочется побыть одной. Мне вовсе не страшно. С той самой минуты, как это случилось, я ни на миг не оставалась одна. А мне хочется побыть одной, помолчать, осознать, что Мэтью уже нет. Я до сих пор не могу в это поверить. То мне кажется, что Мэтью вовсе не умер, то начинает казаться, что он умер очень давно и мое сердце уже давно сжимает эта жуткая тоска.

Диана не совсем поняла подругу. Ей была понятнее бурная скорбь Мариллы, которая прорвалась сквозь все заслоны, всю ее привычную сдержанность. Но она исполнила просьбу и ушла, оставив Энн наедине со своим горем.

Энн надеялась, что когда она останется одна, то найдет облегчение в слезах. Ей казалось ужасным, что она не пролила ни слезинки по Мэтью, которого так любила и который был к ней так добр, Мэтью, с которым она шла по Тропе Мечтаний только вчера вечером и который теперь лежал в гробу, в затененной комнате внизу, с этим страшным выражением покоя на лице. Но слезы не шли, хотя Энн опустилась на колени перед окном и стала молиться, глядя на звезды, мерцавшие над холмом. Слез не было, была только невыносимая душевная боль. Вконец измучившись, девушка забылась тяжелым сном.

Проснувшись среди ночи, Энн прислушалась к тишине в темном доме, и воспоминание о прошедшем дне захлестнуло ее волной отчаяния. Ей представилось лицо Мэтью, его улыбка при расставании у ворот вчера вечером, она услышала его голос: «моя умница девочка». И из глаз у нее наконец-то полились слезы. Марилла услышала ее рыдания и тихонько поднялась наверх.

— Не надо, моя хорошая, не надо так плакать. Его уже не вернешь. Так плакать — грех. Я сама это знала, когда рыдала днем, но я ничего не могла с собой поделать. Он был добрый, заботливый брат — но Господь Ьог лучше знает, когда кому умереть.

— Дай мне выплакаться, Марилла, — рыдала Энн. — Мне легче плакать, чем ходить с сухими глазами, когда все болит внутри. Побудь со мной, Марилла, обними меня — вот так. Я не хотела, чтобы Диана осталась со мной на ночь… она милая, добрая, родная… но это не ее горе… она стоит в стороне, она не могла мне помочь. Это наше горе, твое и мое. Марилла, милая, как же мы будем без него жить?