Питер Пэн и Венди - Барри Джеймс. Страница 31

А теперь, вместо того чтобы следовать за кораблём, вернёмся к опустевшему дому, который трое наших беглецов бессердечно покинули столько дней назад. Нам стыдно, что мы так давно не заглядывали в дом номер четырнадцать, впрочем, миссис Дарлинг на нас, конечно, не сердится. Если бы мы вернулись раньше и вошли к ней с выражением сочувствия на лице, она бы наверняка нам сказала: „Зачем вы здесь? Не думайте обо мне. Возвращайтесь поскорее назад и присматривайте там за детьми“. Пока матери таковы, дети всегда будут этим пользоваться, а те будут ещё пуще стараться!

Даже сейчас мы решаемся войти в знакомую детскую только потому, что законные её обитатели уже подлетают к дому; мы просто торопимся вперёд, чтобы проверить, хорошо ли просушены простыни и не ушли ли куда-нибудь в гости мистер и миссис Дарлинг. Мы просто гонцы — и не более того. Хотя подожди-ка… Почему это простыни должны быть хорошо просушены? Ведь дети улетели, даже не оглянувшись на прощанье! Пусть бы они вернулись домой и узнали, что родители их уехали на субботу и воскресенье за город. Вот это было бы им поделом! Мне давно уже хочется их проучить.

Но — увы! Если бы мы так всё устроили, миссис Дарлинг ни за что бы нас не простила.

Одного мне ужасно хотелось бы: предупредить её, как это делают авторы, что дети возвращаются, что они будут дома в следующий четверг. Это сильно испортило бы тот сюрприз, который они готовят родителям. Ещё на корабле они представляли себе, как всё будет: мамину радость, папины возгласы, Нэнин прыжок через всю комнату, чтобы обнять их первой; им и в голову не приходило, что следовало бы подготовиться к хорошей порке. Как приятно было бы предупредить мистера и миссис Дарлинг об их возвращении и всё испортить беглецам! Представляешь, они врываются в дом, а миссис Дарлинг даже Венди не хочет поцеловать, а мистер Дарлинг с досадой говорит: „Чёрт побери, опять здесь эти мальчишки!“

Впрочем, за такое нас в этом доме тоже не поблагодарят. Мы уже немножко знаем миссис Дарлинг: можно не сомневаться, что нам же ещё и достанется за то, что мы захотели лишить детей невинного развлечения.

„- Но, дорогая миссис Дарлинг, до следующего четверга ещё десять дней! Если мы предупредим вас заранее, вы не будете так горевать эти десять дней.

— Да, но какою ценой вы хотите этого добиться! Лишить детей десяти радостных минут!

— Ах вот как вы на это смотрите!

— Ну, конечно! А как ещё можно на это смотреть?“

Ты видишь, у этой женщины нет гордости. Я собирался сказать о ней много хорошего, но теперь я её презираю и ничего о ней не скажу. К тому же её вовсе не нужно предупреждать, чтобы всё было готово, — у неё и так всё давно готово. Простыни просушены, и она никогда не уходит из дому, и — взгляни-ка! — окно в детскую открыто. Мы ей совсем не нужны — прямо хоть возвращайся на корабль! Впрочем, раз уж мы здесь, можно здесь и остаться. Посмотрим, что будет дальше. Да, мы всего лишь сторонние наблюдатели, и только. Никому мы на деле не нужны. Что ж, будем смотреть и говорить всякие гадости, авось досадим кому-нибудь.

В детской спальне только одно изменение: с девяти утра до шести вечера конуры в ней нет. Когда дети улетели, мистер Дарлинг понял, что во всём виноват он: ведь это он велел привязать Нэну во дворе, да и вообще с первой минуты до последней Нэна вела себя гораздо умнее его. Конечно, как мы с тобой видели, он был человек простодушный — он бы вполне сошёл за мальчишку, если бы только не лысина, к тому же он любил справедливость и не боялся поступать так, как считал правильным. Хорошенько поразмыслив обо всём после исчезновения детей, мистер Дарлинг опустился на четвереньки и полез в конуру. Как ни молила его миссис Дарлинг вернуться, он отвечал ей грустно, но твёрдо: — Нет, дорогая, тут мне и место!

Горько каясь в своей ошибке, он дал клятву, что не покинет конуру до того дня, пока не вернутся дети. Конечно, жаль его было, но, что бы ни делал мистер Дарлинг, он всегда хватал через край, хотя быстро остывал. И вот теперь не было человека смиреннее, чем когда-то гордый Джордж Дарлинг: по вечерам он сидел в конуре и беседовал с женой о детях и об их милых шалостях.

К Нэне он теперь относился очень уважительно. Правда, в конуру он её не пускал, но в остальном всячески старался угодить ей.

Каждое утро конуру с мистером Дарлингом ставили в кеб и отвозили на службу, а в шесть часов привозили домой. Нельзя не восхититься выдержкой этого человека! Вспомни, как беспокоился он раньше о том, что скажут люди, а ведь теперь каждое его движение привлекало к себе внимание. Конечно, он страшно мучился в душе, но сохранял спокойный вид, даже когда ребятишки отпускали о его домике нелестные замечания, и всегда учтиво снимал шляпу, если в конуру заглядывала женщина.

Возможно, он вёл себя не очень разумно. Но зато так благородно! Вскоре все узнали, почему он обрёк себя на жизнь в конуре, и он стал любимцем публики. Толпы народа бежали с громкими криками за кебом, когда мистер Дарлинг проезжал по улицам; прелестные девушки осаждали его просьбами дать им автограф; о нём писали в газетах лучшего разбора, а самые блестящие дамы приглашали его к обеду, добавляя в постскриптуме: „Пожалуйста, приезжайте в своей конуре!“

В тот замечательный четверг миссис Дарлинг сидела одна в детской, поджидая Джорджа; глаза у неё были грустные-прегрустные. Стоит мне вглядеться в её лицо и вспомнить, какой весёлой она была раньше, как я понимаю, что всё же не смогу сказать о ней ничего плохого. Правда, она слишком уж любит своих гадких детей, но ведь она в этом не виновата. Взгляни-ка, она заснула в кресле! А уголок её рта — на него всегда смотришь раньше всего! — почти совсем увял. Рукой она держится за сердце — видно, оно у неё болит? Одним больше всех нравится Питер, другим — Венди, ну а мне больше всех нравится миссис Дарлинг. Давай развеселим её! Шепнём ей тихонько, что эти негодники возвращаются.

Им всего-то осталось две мили, а летят они быстро, но ей мы просто скажем, что они в пути.

Давай?

Ах, зря мы это сделали! Она вздрогнула, позвала их и проснулась, а в комнате никого нет, кроме Нэны.

— Знаешь, Нэна, мне снилось, что мои дорогие вернулись!

У Нэны глаза застлали слёзы, но она только мягко коснулась лапой колен своей хозяйки. Так они и сидели вместе, пока в детскую не внесли конуру. Мистер Дарлинг высунул голову, чтобы поцеловать жену. И знаешь, хоть на лице у него и прибавилось морщин, оно теперь было как-то мягче.

Шляпу он отдал Лизе, и та приняла её с презрительной миной. Лиза никогда не отличалась воображением — куда ей понять такого человека, как мистер Дарлинг! Под окнами раздавались крики толпы, которая бежала за ним до самого дома. Конечно, мистер Дарлинг не мог оставаться к ним равнодушным.

— Нет, вы только послушайте, — сказал он. — Как всё-таки это приятно!

— Подумаешь, толпа мальчишек, — фыркнула Лиза.

— Сегодня были и взрослые, — возразил мистер Дарлинг и покраснел; она вздёрнула подбородок, а он, как ни странно, не сделал ей за это замечания.

Всеобщее поклонение совсем не вскружило голову мистеру Дарлингу — напротив, он стал ещё милее. Высунувшись по пояс из конуры, он поговорил с миссис Дарлинг о своём успехе у публики и успокаивающе похлопал её по руке, когда она выразила опасение, что он может загордиться.

— Это могло бы случиться, если б я был слабым человеком, — сказал он. — Ах, лучше бы я был слабым человеком!

— Но, Джордж, — спросила миссис Дарлинг робко, — ты ведь не перестал раскаиваться, правда?

— Нет, конечно, милая! Взгляни, как я казню себя: живу в конуре!

— Тебе ведь это не по душе? Правда, Джордж? Ты уверен, что это не доставляет тебе удовольствия?

— Дорогая моя, что ты говоришь?!

Можешь не сомневаться, она тут же попросила у него прощения; потом его стало клонить ко сну, и он свернулся в конуре калачиком.