Пленники Барсова ущелья (илл. А. Лурье) 1956г. - Ананян Вахтанг Степанович. Страница 93
— Ни одной лучинки больше чем на сто шагов не хватит. Хорошенько глядите себе под ноги…
Теперь ребята шли, низко согнувшись даже там, где в этом не было необходимости. Они освещали каждую ямку, каждый выступ, но остатков обгоревших лучинок видно не было.
— Вернемся, — распорядился Гагик. — Ход сужается так, что мы не пройдем.
Но Саркис так горячо желал напасть на след Ашота, что, не слушая Гагика, продолжал идти вперед.
— Вернись, Саркис!
— Ишь, как разгорячился! — улыбнулся Асо.
— Человеком становится, — прошептал Гагик.
Он только было открыл рот, чтобы снова позвать Саркиса, как услышал его крик:
— Нашел, нашел! Идите сюда!
Товарищи кинулись вперед. В руках у Саркиса была маленькая, с мизинец, обожженная щепочка.
— Идем! След нашелся, идем! — взволнованно повторял Саркис. Он так покраснел, так обрадовался, точно не огарок, а самого Ашота нашел.
— Ашот, эй, Ашот! — загудели высоко под сводами звонкие голоса.
— Глядите, целая лучинка! — воскликнул Гагик. — Из-за пояса, должно быть, выпала. Асо, ты помогаешь Шушик? Помогаешь? Взял у нее лучины? Ну, молодец. Идите же за мной.
…Но где же был в это время наш храбрый и гордый Ашот?
Когда, пройдя через узкий проход, он вошел в большую и светлую пещеру, то, как помнит читатель, услышал хохот, который испугал его и заставил остановиться. От ужаса волосы у мальчика встали дыбом, колени ослабели. «Кто это? Не сошедший ли с ума старый отшельник?»
Это было первой мыслью, промелькнувшей в его голове, но серьезно, конечно, он не мог этому поверить. Мальчик повернулся и хотел было убежать назад, в узкий ход, из которого только что вышел, но побоялся. Здесь, подумал он, его могли легко бы схватить. Не повернешься, не выскользнешь! Поди, защищайся огнем или топором!
В противоположной стороне пещеры виднелся вход в широкий коридор, конец которого озарялся светом, падавшим, по-видимому, из какой-то расщелины. Вот где можно спастись. И, размахивая топором и высоко над головой держа свой факел — пук горящих лучин, — Ашот бегом пересек пещеру.
В коридоре он остановился и оглянулся. Его никто не преследовал. Он крикнул и, затаив дыхание, прислушался. Только эхо…
Ашот немного успокоился, но страх, такой страх, какого он еще никогда не испытывал, не покидал его.
В коридоре было светло, но свет падал сверху, из какой-то щели, находившейся очень высоко в своде. Ах, если бы добраться до нее и еще разок взглянуть на белый свет! Как мало ценил он до сих пор ослепительный солнечный свет, который все вокруг озаряет радостью!
Надо вернуться, надо выйти из этой подземной темницы на свободу, в… Барсово ущелье.
При этой мысли мальчик горько улыбнулся. Каким пустяковым казалось теперь то бедственное положение, В котором они очутились, попав в Барсово ущелье! До сих пор они считали его тюрьмою. Но вот она, настоящая тюрьма!.. Они все время стремились выйти из Барсова ущелья на свободу, но теперь ему казалось свободой именно Барсово ущелье, с его чистым воздухом, звенящими ветрами, освещенными солнцем рыжими скалами.
Ашот пошел назад, но едва сделал несколько шагов, как снова раздался страшный хохот, и снова все мечты мальчика разлетелись.
Дорогу он, однако, не потерял. Удивительно легко ориентируясь во всякой обстановке, Ашот мог бы безошибочно найти выход из пещеры, несмотря на бесчисленные разветвления и лабиринты.
Но дело было в том, что страх, охвативший мальчика, сковал его решимость, и пойти в ту сторону, откуда доносился хохот, он не решался. А значит, и не мог вернуться.
Оставалось одно: идти в обратную сторону, не зная, куда ведет эта дорога.
Большим, мрачным зеркалом блеснул в свете факела водоем. Черным драконом-вишаиом лежал он у таких же черных стен пещеры.
Увидев воду, Ашот вздрогнул и отступил. Но идти назад было невозможно: там ждал его созданный больным-воображением сошедший с ума отшельник…
Осветив водоем, Ашот остановился как вкопанный: здесь, образовав тупик, ход замыкался.
Что было делать?
Найдя нишу в одной из стен, он присел в ней. Здесь не было холодно, но какое-то неприятное чуство давило, словно со всех сторон подходила и грозила неведомая опасность. Пожалуй, взрослый, мужественный человек и тот не выдержал бы.
Ашот поднялся и вернулся к концу широкого коридора, куда проникал свет. Но и здесь уже таилась мгла. Значит, за стенами пещеры наступает вечер?
Мальчик жалобно вскрикнул. Было так жутко, что он, пожалуй, потерял бы разум, если бы не призвал на помощь сознание и волю. Надо встряхнуться, взять себя в руки!
Да и чего он, в самом деле, боится? Ведь знает, что никаких чертей и духов нет и не может быть нигде, даже в таких мрачных подземных мирах. Чего же тут страшного? А если и бродит здесь какой-нибудь сумасшедший старик, то в этом нет ничего ужасного. Огонь и топор имеются. Нет, пустяки, надо пойти назад — не каждый же сумасшедший нападает на людей.
Так рассуждал Ашот, стараясь успокоить и подбодрить себя, когда вдруг заметил, что факел в руках у него догорает, а за поясом лучин больше нет. Вероятно, потерял по дороге, а может незаметно и израсходовал.
И страх, смешанный с безнадежностью, снова овладел им. Ашот сразу ослабел, руки опустились.
Сев на камень, он тяжело задумался. Оставалось одно: провести здесь ночь, а завтра днем попытаться уйти по знакомому ходу. Днем-то хорошо! То тут, то там сквозь вдели в горе в пещеру проникает свет. Даже в самых темных участка пути часто мелькают полоски света, и они придают силы. Свет — это жизнь, надежда.
Он вернулся в знакомую сухую нишу и устроился в ней, свернувшись калачиком. Последняя лучинка догорела и с треском потухла. Темно, ни зги не видно. Где-то однотонно и тоскливо капает вода: цылт, цылт, цылт…
Этот монотонный плеск так подействовал на Ашота, что веки мало-помалу отяжелели, закрылись, и вскоре он уже спал крепким сном. И хорошо, что спал — это избавило его от многих переживаний и ужасов.
То ли устал Ашот чрезмерно, то ли ослабел от пережитого, но он долго не просыпался. Сон был тяжелый, и иногда мальчик вскрикивал, вскакивал, но, не вполне проснувшись, засыпал снова.
Какой-то шорох разбудил Ашота. Он вскочил, и совсем еще сонный, потрясая топором, закричал:
— Прочь, не то голову расшибу!
Оказалось, однако, что «расшибать голову» некому.
Стряхнув сон, Ашот вспомнил все, что с ним произошло, и ужасное, томящее чувство охватило его. Он сделал несколько шагов к озерцу, слабо поблескивавшему в сумраке, хотел умыться, но черная вода выглядела так мрачно, что не хватило духу подойти к ней.
Вдали виднелись блики света, падавшего из недосягаемой щели в своде коридора. Вероятно, солнце поднялось уже довольно высоко.
«Что-то делается сейчас с товарищами? Должно быть, перепугались, растерялись… Шушик плачет», — взволнованно подумал он и почувствовал угрызения совести.
Далеким воспоминанием казалось ему сейчас все, что осталось за стенами пещеры, даже товарищи. Только беленькое бледное лицо Шушик с рассыпавшимися по нему веснушками, с глазами, в которых словно горело солнце, с мягкой улыбкой, вставало перед ним все ярче. И теплее становилось от этого на душе.
«Ну, пойду, жаль их, — окончательно решил он. — Интересно, чем занят сейчас мой сумасшедший старик отшельник? Да ну его, пойду».
Но он не сделал еще и нескольких шагов к пещере, откуда доносились те странные звуки, как наверху возле щели в своде мелькнула какая-то тень и кто-то сказал ясно и четко: «Сплю, сплю», а затем крикнул что-то резко, неразборчиво.
Ашот в ужасе отбежал назад, споткнулся о камень и упал плашмя. С трудом приподнявшись, он увидел, что лежит над темным отверстием в полу пещеры. Из отверстия остро пахло угаром.
От этого запаха голова у Ашота стала такой тяжелой, что он с большим трудом поднялся и, отойдя немного в сторону, сел на камень. Все поплыло перед его глазами, смешалось, помутилось в голове. Он потерял сознание.