Чудо - Паласио Р. Дж.. Страница 23

Четыре вещи

Во-первых, к его лицу привыкаешь. Первые дни я думал: «Ух! Всю жизнь буду от него шарахаться!» А через неделю уже думал: «Хм, не так уж и страшно».

Во-вторых, он на самом деле очень прикольный. Например, учитель что-то вещает на уроке, а Август шепчет мне что-нибудь уморительное: никто больше не слышит, а я помираю со смеху. Да он и вообще хороший. С ним легко и весело, и обо всем можно поговорить.

В-третьих, он очень умный. Я думал, он будет отставать, ведь раньше он в школу не ходил. Но почти по всем предметам его оценки лучше моих. То есть, может, он и не круглый отличник, как Шарлотта или Ксимена, но мозги у него варят. И, не в пример тем же Шарлотте и Ксимене, он дает мне списывать, если я прошу (хотя просил я всего-то пару раз). Однажды он даже дал мне списать свою домашку — правда, за это нам обоим влетело после уроков.

— У вас совпадают все ошибки во вчерашней домашней работе! — отчитывала нас мисс Рубин и глядела так, будто ждала объяснений. А что мне отвечать, не говорить же: «Это потому что я списал у Августа». Но Август соврал, чтобы меня спасти. Он сказал: «Так мы же вчера вместе делали уроки!» — чистая ложь, как вы понимаете.

— Ну, вместе делать уроки — это замечательно, — ответила мисс Рубин. — Но каждый должен выполнять свою домашнюю работу самостоятельно. Вы можете сидеть рядом, но не писать одну работу на двоих. Усвоили?

Когда мы вышли из кабинета, я сказал:

— Чувак, спасибо.

А он:

— Да без проблем.

Круто.

В-четвертых, теперь, когда я познакомился с Августом поближе, я понял, что на самом деле хочу с ним дружить. Сначала, чего уж скрывать, я общался с ним только из-за того, что мистер Попкинс попросил меня за ним «присмотреть». Но теперь Август мне просто нравится. Он смеется над моими шутками, и я чувствую, что могу рассказать ему все что угодно. Он надежный друг. Если бы все ребята из пятых классов выстроились в ряд и надо было выбрать, с кем я хочу дружить, я выбрал бы Августа.

Бывшие друзья

Кровавый Крик? Какого черта? Джун Доусон всегда была немного с приветом, но она что, совсем сбрендила? Я всего-то спросил, почему Август на меня обижается. Думал, она знает. А она: «Кровавый Крик».

Дичь какая-то: сегодня мы с Августом друзья, а завтра — бац! — и он едва со мной разговаривает. И у меня ни малейшей идеи почему. Я ему: «Послушай, Август, ты что, на меня злишься? Обижаешься?» — а он пожал плечами и ушел. Ну точно, обижается. А я хоть тресни не могу сообразить, что же я такого сделал. Вот и решил спросить у Джун. И все, что я из нее выудил, — «Кровавый Крик». Да уж, низкий поклон тебе, Джун, за помощь.

Знаете, у меня полно друзей в школе. И если Август хочет со мной раздружиться, пожалуйста, не возражаю. Теперь я его в упор не вижу — точно так же, как он меня. Хотя это не просто, ведь мы сидим рядом почти на всех уроках.

Все заметили, что мы поссорились, и стали ко мне приставать: что да как и почему. К Августу никто не приставал. С ним же почти никто не разговаривает. То есть единственный человек кроме меня, с которым он общается, это Джун. Иногда с ним болтает Росс Кингсли, и два Макса пару раз играли с ним в «Подземелья и драконы». Паинька Шарлотта только кивает, когда встречается с ним в коридоре, — и все. А может, народ еще продолжает играть в «чуму» за его спиной — точно не знаю, про «чуму» ведь мне никто никогда не рассказывал напрямую. Все это я говорю к тому, что с друзьями у него дефицит и заменить меня ему некем. Если ему вздумалось меня футболить, ну и пусть, он сам и останется в дураках, а не я.

Вот какие у нас сейчас отношения: говорим только о школьных делах и только если без этого никак не обойтись. Я, например, спрашиваю: «Что нам Рубин задала на дом?» — а он отвечает. Или он спрашивает: «Можно воспользоваться твоей точилкой?» — и я достаю точилку из пенала. Но как только звенит звонок, мы расходимся в разные стороны.

Зато теперь я стал общаться много с кем еще. Раньше, когда я все время проводил с Августом, многие меня сторонились, чтобы не приближаться к нему. И от меня скрывали, например, эту их «чуму». Похоже, я один не принимал в ней участие: ну, еще Джун и, может, подземельно-драконья компания. С ним просто не хотят дружить, хоть и не признаются. Рвутся дружить с теми, кто всем нравится, а Август — на другом полюсе, он не нравится почти никому. Но я-то сейчас могу общаться с кем мне заблагорассудится. Захочу — могу стать своим в любой компании, даже самой популярной.

Чем это плохо? Тем, что на самом деле: а) меня не так уж тянет в популярные компании; и б) мне нравится дружить с Августом.

Похоже, я запутался. И во всем виноват Август.

Снег

Первый снег выпал в конце недели накануне Дня благодарения. Из-за этого занятия в пятницу отменили, и у нас образовался лишний выходной. Вот повезло! К тому же я так психовал из-за Августа, что мне нужно было какое-то время не видеть его, чтобы успокоиться. А еще я ужасно люблю просыпаться в снежный день. Открываешь утром глаза, и все кажется не таким, как обычно, но ты пока не знаешь почему. Потом тебя осеняет: тишина. Машины не сигналят. Автобусы не тарахтят. Подбегаешь к окну, а снаружи все белое: тротуары, деревья, машины, карниз под окном. А лучше всего, если снег выпадает в будний день и в школе отменяют занятия, — я всегда буду этому радоваться, даже когда стану совсем взрослым. И я никогда не буду одним из тех зануд, которые прячутся от снега под зонтом, — никогда.

Школа, в которой работает папа, тоже закрылась, поэтому он повел нас с Джейми кататься на санках со Скелет-горы в парке. На ней, говорят, один мальчик несколько лет назад сломал себе шею, но я не знаю, правда это или байка. По дороге домой я увидел искореженные деревянные санки, которые кто-то прислонил к древнему индейскому камню — есть такой у самого подножия горы. Что-то мне подсказывало, что если удастся их починить, то это будут самые лучшие санки на свете. Папа сказал: «Чего мусор собирать», но все-таки разрешил мне взять их с собой, и остаток дня я с ними возился. Сломанные планки скрепил суперклеем и для прочности обмотал широкой клейкой лентой белого цвета. Потом покрасил санки белым спреем, который остался у меня от статуи Сфинкса — я ее делал для Египетского музея. Когда краска высохла, я вывел посередине сиденья золотыми буквами «МОЛНИЯ», а сверху нарисовал маленькую золотую сверкающую молнию. Хвастаться, конечно, нехорошо, но получилось классно. Папа аж присвистнул: «Ничего себе, Джеки! Ты был прав, санки отличные!»

На следующий день мы вернулись на Скелет-гору уже с «Молнией». На таких быстрых санках я еще в жизни не катался — они были в сто раз быстрее наших старых пластиковых ледянок. На улице потеплело, и снег стал плотнее и мокрее: получилась идеальная, утрамбованная трасса. Мы с Джейми гоняли на «Молнии» весь день. Торчали в парке, пока от холода пальцы не задубели, а губы не посинели. И то папа волок нас домой волоком.

К концу выходных снег посерел и пожелтел, а затем ливень превратил сугробы в жидкую грязь.

А когда в понедельник после Дня благодарения мы пошли в школу, на улицах остались одни лужи.

С неба сыпал мелкий дождь. Было мерзко и слякотно. И внутри у меня было так же.

Когда я увидел Августа у шкафчиков, я ему кивнул. Он кивнул в ответ.

Я хотел рассказать ему о «Молнии», но не рассказал.

Удача сопутствует смелым

Декабрьская максима мистера Брауна гласила: «Удача сопутствует смелым». Нам задали написать о каком-нибудь храбром поступке, который мы совершили и из-за которого с нами случилось что-то хорошее.

Я много об этом думал. По совести говоря, мой самый храбрый поступок — дружба с Августом. Но разве об этом напишешь? А вдруг нам придется читать сочинения вслух или мистер Браун повесит их на стенд — такое уже случалось. Короче, вместо правды я накалякал какую-то чепуху о том, как боялся океана, когда был маленький. Тупо, да, но ничего лучшего я из себя выжать не мог.