Выстрел - Рыбаков Анатолий Наумович. Страница 19
– В окно никто залезть не мог, – сказал Николай Львович. – Если даже смог, зачем понадобился портфель со служебными бумагами?
– Но сам портфель очень хороший, кожаный, с серебряной монограммой, – возразила Ольга Дмитриевна, – позвони в милицию.
Николай Львович подумал, потом сказал:
– Спи, сынок, портфель найдется. Пойдем, Оля, не будем ему мешать.
Они вернулись в спальню, Николай Львович прикрыл дверь.
– Надо немедленно позвонить в милицию, – настойчиво повторила Ольга Дмитриевна.
– А кого обвинять? Никого, кроме Андрея, не было дома, – возразил Николай Львович. – И в сущности, это уж не так страшно – бумаги не слишком важные: старые акты на брак. А затевать все из за портфеля, из за монограммы не стоит.
Ольга Дмитриевна пристально смотрела на мужа. Она всегда безошибочно угадывала, когда он говорит неправду, говорит единственно, чтобы успокоить ее. Сейчас он говорил именно так.
Николай Львович молча прошелся по спальне, постоял у окна, подумал, потом сказал:
– Пожалуй, я съезжу с тобой на дачу. Поедем в субботу, переночуем, вернемся в воскресенье вечером. Успокоимся, подумаем, как быть. О портфеле пока никому не говори.
– Господи, кому я могу сказать? Что ты, Коля! Но все это очень странно. Может быть, это сделал Витька Буров?
– Все может быть, – согласился Николай Львович и, подумав, добавил:
– Я думаю, что Люде тоже не следует ничего говорить.
Ольга Дмитриевна растерянно пробормотала:
– Люде?.. Я ничего не понимаю… Коля! Почему это надо скрывать от Люды?
– Я не хочу ее волновать.
– Какие глупости! Мы все волнуемся. Она разве не член нашей семьи, ей чужды наши заботы?
– Я этого не говорю… Но она проходит практику на фабрике…
– Она проболтается?
– Конечно, нет. Но она будет себя чувствовать на фабрике несколько неуверенно, что ли, будет опасаться каких то осложнений для меня, а никаких осложнений не будет, все это, в общем, пустяки…
Ольга Дмитриевна продолжала смотреть на мужа. Все звучало очень неубедительно.
– Ты это связываешь с Навроцким?
– Оленька, милая, я ни с кем не связываю, у меня нет никаких оснований связывать это ни с Навроцким, ни с Андреем, ни с Витькой Буровым. Мне надо подумать. И я не хочу лишних разговоров и потому прошу тебя никому ничего не говорить, в том числе и Люде.
– Но ей может сказать Андрей.
– Скажи ему, что портфель нашелся.
20
Итак, вагон отправили, а документы похитили. Все продумано: Красавцев сделал так, что он взял документы домой. Навроцкий увел их всех в театр, кто то третий похитил документы. Кто он, этот третий? Некто неизвестный, проникший в квартиру, когда Андрей спал? Или Андрей сам отдал портфель сыну кладовщика Панфилова? Он исключает такую возможность, но то, что вынужден об этом думать, уже чудовищно. Если это товарищи Андрея, компания – как называет Миша Поляков, – то в милиции их заставят говорить, преступник обнаружится, но и его сын окажется замешанным. Это невозможно. На сознательное зло, воровство мальчик не способен, но его могли обмануть, использовать. Если Андрей не замешан, то преступника не найдут, преступником будет он, Николай Зимин; он унес документы с фабрики, у него дома они пропали, он отвечает за брак на производстве и хотел скрыть его причины. В обоих случаях он на подозрении, и дальнейшая работа на фабрике немыслима.
Обратиться к Красавцеву? Тому ничего не стоит скрыть пропажу документов. Но тогда он в их руках, тогда то они распояшутся, покажут себя, разворуют фабрику.
Следовательно, или компрометация, или шантаж.
Они не добьются ни того, ни другого. Он не глупее их, проработал на этой фабрике двадцать лет, знает все возможные уловки.
В понедельник, на фабрике, Николай Львович сказал Красавцеву:
– Я просмотрел документы, но там их очень мало. Будьте добры, подберите мне все документы по браку, скажем, за последние два месяца. Кроме того, подберите все документы Навроцкого. Так, кажется, фамилия представителя деткомиссии?
– Да, так, – подтвердил Красавцев, соображая, зачем все это требуется Зимину.
– Вот и прекрасно. Сделайте это побыстрее.
– Нужно время, документов много.
– Понимаю. Три четыре дня вам хватит? Ну, пять дней? Неделя? Значит, получаю их в субботу. Правда, в субботу я уезжаю на дачу, с собой я их, естественно, не потащу. Но в воскресенье вернусь с дачи пораньше и просмотрю.
– Кого вы проверяете, Николай Львович?
Зимин усмехнулся:
– Себя проверяю, Георгий Федорович, себя. Вы допускаете такую возможность?
21
Операция с Навроцким не внушала Красавцеву опасений. Служебные бумаги в порядке: товар для деткомиссии. А что с товаром дальше, его, Красавцева, не волнует, за это он не отвечает. Что касается комбинации с браком, то браковочные акты оформлены, подписаны мастером и техническим контролером – людьми, подчиненными Николаю Львовичу Зимину. Акты липовые, но они существуют, проверить соответствие их качеству товара невозможно, товар ушел.
Требование Зимина передать ему новые документы насторожило Красавцева. Зачем, если Навроцкий с ним поладил? Значит, не поладил. Зимина не купишь. «Себя проверяю». Это сказано неспроста, он хорошо понимает иносказательные обороты инженера. Зря послушался Навроцкого, зря передал Зимину документы, потянул бы неделю другую, Зимин бы забыл о них. И новые документы не даст, в коммерческом отделе три сотрудника, некогда этим заниматься.
С Навроцким пора кончать: меры не знает, подведет, да еще строит из себя аристократа. Этого Красавцев не терпел. Комбинируй, но не строй из себя принца Уэльского.
Красавцев с Навроцким встретились в казино.
Валентин Валентинович не играл в рулетку, из всех игр признавал только тотализатор: на бегах властвует не случай, а знание. Навроцкий знал лошадей, разбирался, играл наверняка.
Войдя в зал, Валентин Валентинович отыскал глазами Красавцева за игровым столом, но не подошел к нему, сделал вид, что не замечает. По лицу Красавцева было видно, что дела его плохи. Как завзятый игрок, он обычно выигрывал, но в конечном итоге всегда оставался в проигрыше и нуждался в деньгах.
Валентин Валентинович молча изучал расчерченные на клетки игорные столы.
Крупье провозглашал:
– Граждане, делайте ваши ставки!
Игроки клали на клетки фишки. Крупье дергал рычаг, вертелся круг, по нему метался шарик, пока не падал в одно из нумерованных отделений. Все напряженно следили за ним… Потом крупье лопаточкой сгребал фишки.
Все как в настоящей рулетке. Только нет бледных, испитых лиц стариков и старух, годами восседавших за игорными столами, нет князей и графов, оставлявших тут состояния. Средних лет люди, полные сил и здоровья, пытают счастье, играют по мелочи, провинциальные кассиры и уполномоченные, прокутившие в столичных ресторанах казенные деньги, делают здесь отчаянную попытку их вернуть, взяточники, вроде Красавцева, просаживают то, что хапнули у нэпманов и снабженцев. Эти люди проигрывают не деньги, а жизнь. Нет, его игра другая.
Краем глаза он следил за Красавцевым. И этот проигрывает жизнь. Впрочем, чем больше теряет Красавцев, тем больше получает он, Навроцкий.
Наконец Красавцев поднялся.
Валентин Валентинович пошел ему навстречу.
– Здравствуйте, Георгий Федорович!
– Здравствуйте, вы мне нужны.
Они вышли на улицу, свернули за угол и пошли по Тверской.
– Зимин требует документы по всем вашим отправкам, – мрачно сообщил Красавцев.
– А что он сказал о бумагах, которые вы уже ему передали?
– Сказал, что их недостаточно, хочет посмотреть остальные.