Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Белоусов Сергей. Страница 2

— Ой, это кто ты?.. Кто вы? — поправилась Лиза.

Глаза ее уже совсем высохли, округлились, и человечка она разглядывала с жадным интересом, даже рот приоткрылся. Вопросов же было так много, и все подступали сразу, что она вновь замолчала, не решив, о чем же спросить сначала.

— Фея я, — тихо сказал человечек, смутился и стал разглядывать пятнышко на переплете Гайдара, зачем-то даже поколупал его ногтем.

— Ничего себе! — возмутилась Лиза такому заявлению. — Уж если я даже действительно не сплю, так феи, во-первых, тетеньки, во-вторых, красавицы, как мама, а в-третьих, всегда в нарядных платьях.

Теперь человечек обиделся.

— Ну уж, ежели по порядку, — сказал он и стал загибать корявые пальцы, — так, во-первых, бывают феи злые и потому уродины. Во-вторых, у меня справка есть, что я фея, да вот в столе она, в пне то есть, на работе осталась. А в-третьих, меня до осени назначили, временно. Феи, вишь, в отпуска пошли — лето на носу, вот и сказало мне начальство, мол, надо, Федя. Песенку слышала? И я тоже Федя. Федя — фея, вроде даже как похоже. А вообще, из домовых мы, да дом-то наш снесли. Строительство идет, значит. Квартиры всем дают с удобствами. Что за удобство, коли печки нет?! Где домовому жить? Дали домик отдельный, а зачем он мне, одинокому? Эх, ерш тебе в печень!..

— Ой! — спохватился он и закрыл рот ладошкой. — Ты меня, гриба старого, девонька, не слушай. Мне и начальство говорит, мол, тезаурус у тебя, Федя, сильно засоренный.

— А что это: теза… терюза?.. — выпалила Лиза, хоть спросить ей хотелось совсем другое.

— Это, понимать надо, слова так все, что в голове, по-умному называются, — туманно объяснил Федя и продолжил свой рассказ: — Фантолетта, фея такая есть, ну ничего не скажешь, взаправдашняя. И красавицей была, да только пожилые они сильно стали. Вот она в отпуск и уйди. Отправилась к себе в Тень-Фонтанию, а корзинку с балабончиками и забыла. Назад вертаться ей туда-сюда здоровья нет, телеграмму отбила, меня начальство вызывает, так, мол, и так, Федя, отвези в Фонтанию балабончики. Ну, я мужичок еще крепкий, шестисот нет! Отправился в башмаке-самолете, да перевертелку номер одиннадцать в дороге подзабыл, вот и авария — в стену твою врос. Это еще удача, что ты дома одна. Я тебя прямо из стены заколдовал маленько, ты меня нарисовала — из неволи вызволила. А на взрослых колдовство наше не действует, — огорчился Федя. — Какая-то штука в мозгах к годам шестнадцати зарастает, и все тут.

— Ой, ой, подождите, — взмолилась Лиза, — я так не успеваю! Вы расскажите, пожалуйста, кто это — начальство, что за Фонтания, что за балабончики? И что это значит — перевертелка?

Похоже было, что Федя не торопился. Он удобнее устроился на книжке, руку запустил в башмак, извлек два желтых леденца. Один, потерев рукавом, домовой протянул Лизе, аппетитно захрустел вторым и, прожевав и откашлявшись, продолжил:

— Начальство у нас, Лизавета, строгое, но понимающее. Название ему — Дракошкиус Мурлыка Баюнович. Должность — Великий Маг. Три головы у него кошачьи и хвост кошачий, пушистый. Размером со слона будет, а крылья, как у Змея Горыныча, но шерстяные, полосатые. А сам ангорской породы. Левая голова у него за население отвечает, правая — за достояние народное: мечи, там, кладенцы, скатерти-самобранки, шапки-невидимки. Ну, а средняя, главная голова — за высоту моральную всей нашей силы волшебной.

Теперь, опять же, Тень-Фонтания. Солнце там, понимаешь, жаркое, потому везде фонтанчики бьют, какой с газировкой, какой с пепси-колой, какой с «Ессентуками», семнадцатым номером. А как попадешь туда, над тобой зонтик из перьев павлиньих раскрывается, летает за тобой, тень дает и обмахивает. А ежели, к примеру, загорать желаешь, хлопнешь в ладошки три раза, он и отлетит в сторонку. Потом опять хлопнешь, он снова прилетит. Феи там, видишь, отдыхают, — рассердился Федя. — А нам, нечистой силе, путевки в Берендеев лес полагаются. Я этот лес на дух не переношу, там, хоть разорвись, «Ессентуков» вовсе не достанешь. Люблю, грешным делом, поставить этак бутылочек с дюжину около себя, да и выкушать вечерком под ведьмин корень. Уж лет с полста, как на минеральную водичку перешел. Раньше-то я… ну, это тебе не интересно, — спохватился Федя и надолго, почему-то, замолчал.

— Дядя Федя, дядя Федя! — заторопилась Лиза. — А откуда же вы сейчас прилетели? И про фей побольше расскажите! А Золушку вы знаете? А Кота в сапогах? А про перевертелку-то?..

— Ну-т, егоза, однако, девка! — крякнул Федя. Он с видимым трудом отвлекся от воспоминаний, привстал осторожненько, погладил поясницу, прислушиваясь к себе, и вдруг заспешил. — Лететь, значит, надо, — объявил он решительно. Заболтался я тут, пень болотный.

— Не улетайте! — закричала Лиза. — Вы улетите, и все пройдет, и сказка кончится, а я так больше ничего не узнаю никогда.

— Ну, это ты брось, милая, — ответил Федя, подкручивая что-то с мелким дребезгом внутри башмака. — Уж ежели зацепила тебя сказка, так до шестнадцати, стало быть, лет, до закостенения мозгового тебе от нее не спрятаться. А я с утра не евши, не пивши. — Он опять замолчал, сурово и выразительно посмотрев на девочку.

— Может, чашечку кофе? — робко спросила Лиза, вспомнив, как говорят гостям родители, если те отказываются посидеть еще.

— Выпью! — быстро сказал Федя. — Выпью кофе и борща, что у тебя в холодильнике стоит, съем тарелочку.

Он мигом спрыгнул на пол и потрусил в кухню вместе с обрадованной девочкой, не доставая ей даже до колена.

Лиза уложила стопку книжек на высокий стул, налила Феде борща в просторную кукольную мисочку, нарезала хлеб, налила кофе, насыпала овсяного печенья в вазочку — откуда только сноровка бралась. Если бы папа посмотрел на дочь в эти минуты, наверное, сильно бы удивился. Лиза и сама поела за компанию с удивительным домовым и, хотя ее подбивало задать еще не меньше тысячи вопросов, сидела за столом тихо и благонравно.

Федя борщ доел, досуха вытер мисочку коркой хлеба, собрал в горсть и закинул в рот крошки со стола. Все так же строго глядя перед собой, он молча выпил две чашки кофе из кукольного сервиза, съел пару штук печений, потом вытер рот ладошкой, ладошку о салфетку и стал благодарить и прощаться.

— Ты, Лизавета, помни, — говорил он, уже забравшись на полку и прилаживаясь залезть в башмак, — встретимся еще с тобой. Федя добра не забывает. Расскажу и про перевертелки, и про Страж-мухомора, и про Великого Мага. А то и прокатимся до Кудыкиной горы, хомяков-смехунов проведаем. Да! — спохватился он. — Балабончики-то, вот они!

В руке у Феди была хрустальная корзиночка с крышкой, чуть побольше грецкого ореха. Она светилась мягким голубовато-розовым светом, а внутри нее что-то не то попискивало, не то позванивало, и слушать было удивительно весело и приятно. Домовой крышечку приподнял, Лиза осторожно заглянула внутрь, чуть не коснувшись корзинки носом, и увидела, что почти до самого верха там грудой лежат светящиеся шарики. Они были совсем малюсенькие — меньше половины спичечной головки каждый, и Лиза вдруг поняла, непонятно как, что они живые, озорные и непослушные.

Федя запустил пальцы в корзинку, набрал щепотку балабончиков и, широко размахнувшись, бросил их под потолок. Шарики засверкали в воздухе, прозвенели, пропищали и пропали, будто их и не было.

— Спрятались, — пояснил Федя. — Теперь тебе без меня не скучно будет. Как пойдут балабончики лопаться, так и начнутся чудеса. Маленькие чудеса-то, пустяковые, а все с ними жить веселей.

— Федя! — не на шутку взмолилась Лиза. — Ну, расскажи, все-таки, какие чудеса будут, и когда ты опять прилетишь, и почему ты в нашу квартиру попал, а не в другую какую-нибудь?!

— Лизок, — ответил домовой. — Балабончики по одному, по два раскрываться станут, тебе потехи теперь на месяц хватит, сама разберешь, как начнется. Когда я прилечу?.. Когда и где рука твоя сама карандаш возьмет и против воли начнет рисовать, там и жди — объявлюсь. А что попал я к вам, так у тебя ж на стене клякса была башмаковая, а башмак башмака видит издалека и действие, значит, оказывает.