Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина - Белоусов Сергей. Страница 30

Мальчик открыл глаза. Удивительно, он чувствовал себя таким же здоровым и сильным, как до болезни. Воды Паранапанемы по-прежнему текли вокруг, неся лодку по течению, парус ее обвис, но на скамейке напротив Гокко сидел ласково ворчавший Пиччи-Нюш. А это значило, что все опасности минули, и жизнь победила снова.

— Ты опять спас меня, Пиччи! Это колдовство?

— Ну, как тебе сказать… — смутилась обезьянка. — Немного есть, конечно. Но главное — выдержка, быстрота реакции, точный расчет течения и ветра. А вылечил тебя я, вообще, без всякого колдовства. Массаж, внушение и чуть-чуть Тибетского бальзама.

— Ты говоришь странные слова. Я не понимаю их.

— Прости меня, братик. Я расхвастался, — конечно, это очень некрасиво. Понимаешь, за два года столько пришлось узнать, увидеть и услышать — во сне не приснится. А уж приключений было!.. Я потом расскажу тебе. А пока надо отдохнуть и многому поучиться. Думаю, сейчас не стоит возвращаться в родное племя. Сородичи решат, что злые духи спасли тебя, и опять могут сделать какую-нибудь жестокую гадость. Или возьмутся лечить. Бр-р-р! — Пиччи передернуло от возмущения. — Нет уж, поедем со мной. Там тебе точно не придется скучать, — загадочно прибавил он и, обернувшись, крикнул вдруг, что было мочи: — Ходу! Ходу!

Ветер выгнул паруса, Гокко схватился за скамью, лодка, чиркнув килем по воде, оторвалась от реки и взмыла в небо. Пиччи-Нюш, важный и невозмутимый, мечтательно смотрел перед собой, обкрутив хвост вокруг скамейки. Земля уменьшалась с непостижимой скоростью, вот уже Паранапанема казалась не толще крохотной серебристой змейки килимпуру. Воздух свистел в ушах, облака приближались. Вытянув шею, леденея от веселого ужаса, Гокко глядел вниз.

Внезапно туман пропал, облака оказались внизу, и солнце встало над лодкой в синем сверкающем небе. От холода и от величия окружающей его картины индеец зябко дрожал…

В этом месте рассказа Алена не выдержала:

— Лиза-а-а! — заныла девочка, стесняясь обратиться к Печенюшкину. — Он же замерзнет там совсем! Это в самолетах печки топят, а в лодке печки нет. Лодка же деревянная, она же сгореть может…

— Ну, Алена, — зашипела Лиза на сестру, — не перебивай!

— Да, не перебивай! Я бы ему свою шубку отдала. Знаешь, какой там зверь теплый. Он называется цигей.

— Какой еще цигей? — не поняла Лиза. — А-а, вот ты о чем! Это из баранов шубы называются цигейковыми.

— Неправда! Мне мама говорила. Из баранов шубы называются каракулевыми. Они очень много денег стоят. У мамы пока столько нету.

— Печенюшкин! — взмолилась Лиза. — Ну объясни ты ей! И скорее дальше рассказывай.

— Ты что, Лиза! — удивился Пиччи. — Неужели никогда цигеев не видела? И в зоопарке вашем их нет? Цигеи похожи на баранов, только мех у них ровный, как бы подстриженный, а голова и хвост голые. К зиме они мехом обрастают, а в конце весны его сбрасывают, как змея кожу. Потом снова обрастают. А к шкуре сброшенной пришивают подклад, петли, пуговицы и готова шуба. Маленький цигей — детская шубка, большой — взрослая.

— Вот! — обрадовалась Аленка. — Слышала, Лизочкина?

Лиза, не мигая, смотрела на героя-спасителя-рассказчика, и ужасное подозрение рождалось у нее в голове. Девочка вспомнила, что кричал ей на прощанье Федя, улетая в башмаке по радуге из их квартиры.

«А Печенюшкина встретишь — не верь! Он, зверь, тоже, душевный, но приврать страсть как любит!..»

«Лучше выяснить сразу», — решила Лиза и бросилась как в омут:

— Пиччи! — сказала она отважно. — Я тебе во всем верила, до самой капельки. А вот Федя говорил, что ты, уж извини, пожалуйста, приврать любишь. Я думала, он шутит, но теперь… Я, можно сказать, девять лет на свете живу, два раза на самолете летала, настоящий паровоз руками трогала. Точно знаю, цигеев не бывает. Может, бывают в сказках, но это не считается. Так что же в твоих рассказах правда, а что — нет?

Глаза у Печенюшкина стали совсем виноватые. Некоторое время он молчал.

— Знаешь, Лизочек, — сказал герой наконец. — Про Гокко, про свои приключения я все рассказывал, как на самом деле было. Обманывать, хвастать просто не могу, не получается. Но могу присочинить в двух случаях. Во-первых, когда надо перехитрить злодея, для пользы дела. Неприятно, но приходится. Хорошим людям вреда от этого нет. А во-вторых, просто шутки ради. Алена же совсем еще маленькая. Пусть в ее мире будут добрые цигеи, которых никто ради шубы не убивает. Успеет еще подрасти. Ну, как ты считаешь, кто справедливее, я со своей шуткой или ты — с правдой?

Теперь Лиза надолго задумалась, Аленка же тихо плакала — жалела несчастных баранов.

— Все равно, — промолвила через несколько минут Лиза. — Голову ломаю, ломаю, но твердо не могу решить, кто прав, ты или я…

— Поверь, — тихо сказал Печенюшкин. — Я тоже не могу.

Гокко не знал, сколько времени летели они над облаками. Он успел проголодаться, поесть, уснуть, а когда проснулся, облаков внизу не было. Солнце косо светило ему в спину, а лодка быстро снижалась. Мальчик успел заметить только зелень под ними и блеск воды среди зелени. В глазах у него зарябило и, пока он протирал их, чудесный кораблик уже стоял на зеленой, полной цветов поляне.

За поляной шел редкий невысокий лесок из неизвестных Гокко белоствольных деревьев. А между поляной и лесом возвышался домик, удивительно красивый и уютный даже снаружи, с желтой крышей из глазированной черепицы. Дверь в доме была распахнута, и оттуда по траве бежала к ним девочка. Таких детей маленький индеец никогда не видел. Ее густые волосы напоминали цветом опавшие осенние листья, а глаза были синими-синими, как бразильский цветок перипери.

Обезьянка прыгнула девочке на плечо и ласково потерлась головой об ее щеку. Неприятное чувство ревности шевельнулось в душе Гокко, но тут же пропало.

— Здравствуй, Диана, сестричка, — растроганно бормотал Пиччи девочке, гладившей обезьянку. — Это Гокко, мой кровный брат и спаситель. Я столько рассказывал тебе о нем, что больше можно ничего не добавлять. Теперь, вместе, вам будет веселее. Ты еще не завтракала? Мы проголодались с дороги.

За завтраком Гокко молчал, старался не поднимать глаз от тарелки. Ему было стыдно за неумение так же ловко, как Диана и Пиччи, справляться с ложкой, вилкой, ножом. Но никто, вроде бы, не обращал внимания на его манеры, и постепенно маленький индеец успокоился. Он старался подолгу не смотреть на прекрасную девочку, но не очень-то это получалось.

— Не смущайся, братик! — ободрял его Пиччи. — Диана у нас красавица, глаз не отвести, верно? Я и сам на нее любуюсь. Тебе, конечно же, интересно узнать, кто она такая, как попала сюда и, вообще, что это за место — мой островок безопасности. Да?

Гокко покраснел, что, при его бронзовой коже, было почти незаметно, и молча кивнул.

— Это довольно длинная, но любопытная история, — продолжала обезьянка. — Можно рассказать, Диана?

— Для чего ты спрашиваешь? — отозвалась девочка. — Если он твой названый брат, значит, и мой тоже. И я послушаю с удовольствием, как будто это и не обо мне. Ты рассказываешь так красиво…

— Так вот, — начал Пиччи. — В некотором царстве, в некотором государстве жил-был глупый и очень смешливый король. А веселиться ему было отчего. Здоровье прекрасное, страна большая, денег в казне — за всю жизнь не истратить. Ни войн, ни покушений, ни заговоров. Охота, балы, празднества, всевозможные увеселения сменяли друг друга.

Придворные от всей души желали королю долгой жизни и счастливого царствования. Еще бы! Он интересовался только своей персоной и своими удовольствиями. Приближенные его грабили народ как хотели, богатели со сказочной быстротой, возводили себе небывалые дворцы, полные сокровищ. А король был совершенно уверен, что вся страна до последнего человека живет так же, как он, — сытно, беззаботно и весело.

Министры и пажи, конюхи и фрейлины, все, как один, между собой ласково называли короля «наш хохотунчик». У властителя был друг. Больше чем друг, молочный брат, вскормленный той же кормилицей, маркиз де Тримонтран. Король любил маркиза, не отпускал от себя ни на шаг, и времени на свою семью у того просто не оставалось. Да и какая семья? Жена маркиза умерла при родах, а дочь — малютку Диану — воспитывали в старинном фамильном замке кормилицы и няни.