Пятно кровавой луны - Веркин Эдуард. Страница 22

– А хочешь еще одну историю?

– Страшную?

– Конечно. Это будет последняя страшная история, которую я расскажу.

– Почему последняя?

– Потому что я больше не знаю. Потом я буду рассказывать только веселые истории. Про Незнайку на Луне, про Мумми Тролля. А сейчас я расскажу страшную историю. Я буду ее рассказывать, и мы будем отдыхать.

Жук стал перекидывать гранату из руки в руку.

– Вот эта история. Однажды одни парни отправились на рыбалку. На реку, на два дня с ночевкой. Их было четверо, а до реки надо было довольно далеко идти. А идти надо было по лесу. Поэтому они вышли с утречка и пошагали по лесной тропинке. А где-то часа через два они услышали, что в лесу кто-то стонет. Они пошли в этом направлении и нашли пацана. Он попал в капкан. Этот пацан сказал, что он сидит тут уже целый день и целую ночь и что ночью по лесу все время кто-то ходит. И они его стали вытаскивать из капкана. А был среди них один мальчик, и он всем говорил, что не надо этого пацана выпускать, ни в коем случае. Но они его выпустили. Домой дороги он не знал, и они взяли его с собой. И тот, кто просил не выпускать этого парня из капкана, в тот же вечер упал в реку и утонул. И они его даже не нашли в реке. И на следующий день они тоже его искали. Пока они его искали, исчез еще один парень. Осталось трое. Они решили идти домой. Но было уже поздно, и они остались ночевать у костра и взялись сторожить. Первым стал сторожить тот, кого они спасли ночью, а двое других легли спать. А проснулся только один. И когда он проснулся, спасенный сидел у костра и улыбался. Тогда парень спросил, где его друг, и этот пацан сказал, что он отошел в кусты.

Жук отдышался и поставил гранату на пол.

– Тогда они стали ждать и ждали до утра. Но никто не пришел. Спать они не могли и все смотрели друг на друга, а когда взошло солнце, они отправились домой. Тот, кого спасли из капкана, шел последним, и, когда они прошли два километра, он загрыз впереди идущего.

– И какой смысл в этой истории? – спросила я.

Жук не знал, какой в этой истории смысл. В этой истории нет никакого смысла. Просто нельзя никого подбирать. А со спасенными надо быть особенно осторожными, потому что они побывали между двумя мирами. И нельзя слушать, когда кто-то зовет тебя из темноты.

И нельзя, чтобы кто-нибудь был у тебя за спиной.

– Это моя последняя история, – сказал Жук. – Дальше темнота.

– Почему темнота?

– Потому что нам пора идти. – Жук встал. – Нам пора идти.

Он отряхнулся. Он отодвинул шкаф и вышел в коридор. Потянулся и посмотрел по сторонам.

– Я не знаю, куда надо идти, но идти надо. Мы пойдем… налево.

Мы пошли налево. Жук шагал впереди и пел всякие дурацкие песенки. Про то, как на одной ноге он пришел с войны, про то, как идет смерть по улице, про то, как, пока я ходить умею, я буду идти вперед. Про то, что заправлены в планшеты космические карты. Иногда Жук сбивался с песен на прозу и начинал говорить, что ему очень жаль, что он отдал Дэну стилет, что он следующим летом собирается с отцом в горы. Мне казалось, что Жук сошел с ума или, во всяком случае, близок к этому. И еще. Жук зарядил в самострел разрывную стрелу.

– Я сразу понял, что Дэн не вернется, – говорил Жук. – Он с самого начала был таким. А я хочу вернуться.

Жук замолчал, а потом вдруг громко крикнул:

– Эй, Крысолов! Выходи! Выходи! Я тебе кишки выпущу!

Но коридоры не отвечали. Я не останавливала Жука. Мы шагали вперед.

– Знаешь, Валь, – говорил Жук. – Я не хочу помирать…

– С чего ты вдруг собрался помирать, Жук? – спрашивала я. – Брось.

– Я предчувствовал все это, Валь. Помнишь, я еще с самого начала не хотел идти? Не хотел ведь… А мне на прошлой неделе снился сон. Причем три раза подряд снился, ты же знаешь, что это такой сон, вещий. Ко мне три раза тетка моя приходила, а она, между прочим, год назад померла. Отравилась газом. Приходит и говорит, пойдем со мной, пойдем, там хорошо… А я не хочу идти, а она меня за руку берет и тянет за собой…

– Это все чушь, – успокаивала я Жука. – Чушь. Сны – это просто сны: им нельзя верить.

– Этот сон плохой, – продолжал Жук. – Знаешь, я хочу все оставить…

И Жук стал рассказывать, какое имущество кому он завещает.

– А тот мопед, который я начал собирать, отдайте Семенову из восьмого дома, а подшипники – Пеке…

Я слушала это завещание, и мне становилось не по себе – Жук явно собирался умереть здесь, в подвале.

– Идет смерть по улице… – бормотал Жук. – И эту смерть зовут Я… Крысолов, выходи на честный бой…

Находиться в компании с безумцем мне не хотелось, но другого выбора не было, и я шагала за ним.

– В таких ситуациях такие, как я, всегда погибают, – говорил Жук. – Потому что я впал в панику, а в панику впадать нельзя… Тех, кто впадает в панику, первыми утаскивают… К тому же сегодня Хэллоуин, а в Хэллоуин всегда что-нибудь происходит… Мужики с ножами… Стой!

Жук остановился и прижался к стене.

– Слышишь? – Жук схватил мою руку и приложил к стене.

Я почувствовала, как далеко, метрах, наверное, в двухстах от нас, гремят коридоры. Будто кто-то сворачивает их в трубку, пытаясь выжать из этих коридоров особый коридорный сок. Пытаясь выжать из них нас.

– Коридоры сдвигаются, – сказал Жук. – Теперь только вперед… Пока я ходить умею…

– Жук…

– Идет смерть по стенам… – бормотал Жук. – Несет всем по оладье…

Мы шагали достаточно медленно, но очень скоро я стала замечать, что и без того низкий темп нашего передвижения снизился еще больше. Жук все чаще останавливался. На секунду, на две. Стоял, хватая ртом воздух, и прислонялся лбом к холодной стене. Постепенно эти остановки становились все продолжительней, а потом Жук остановился вовсе.

– Что с тобой? – спросила я.

– Ничего, – ответил Жук. – Все в порядке. Устал немножко…

Я сунула ему бутылку с водой, и он выпил остатки.

– Голова кружится, – сказал Жук. – И жарко. И кости что-то болят.

Я приложила ко лбу Жука локоть. Лоб был горячий. Тогда я схватила Жука за руку и попыталась померить пульс. Пульс был заоблачный – где-то сто двадцать ударов. Пульс просто выпрыгивал из руки.

– Я в норме, – сказал Жук.

И сел на пол.

Слишком быстро его как-то сломало. Где-то за час свернуло. Больше всего это было похоже на грипп. Скоротечный грипп. Такое я однажды видела. Тут где-то в пыли таился вирус, этот вирус напрыгнул на Жука, и стал наш Жук совсем больной. А Дэн пропал. А Володька я не знаю где. При таком гриппе ходить нельзя, сердце может остановиться. Сколько времени мы тут вообще находимся?

– Жук! – позвала я. – Вставай!

Он посмотрел на меня и не увидел.

– Вставай, говорю! Надо найти другое место. В коридоре сидеть нельзя!

– Почему? – спросил Жук.

Он еще держался за самострел и за свой мешок.

– Тебе надо отдохнуть, – сказала я. – А тут ты не отдохнешь. Тут опасно. Надо найти комнату…

– А не то мертвецы нас всех найдут, – подхватил Жук. – Найдут и скажут: «А чего это вы, ребятки, тут делаете без нашего разрешения?»

Он собрался и стал медленно подниматься, перехватываясь по стене. Я ему помогала. Жук просто горел. У него было градусов сорок, не меньше.

Если приступ лихорадки не оборвать хинином, то пациент скорее мертв, чем жив.

– Идем, Жук, надо найти, где можно остановиться.

Я отобрала у него мешок и запихала в рюкзак Дэна. Самострел я повесила на левое плечо. На правом плече повис Жук. Он был нелегкий, ой какой нелегкий.

– Соберись еще, – попросила я. – Надо найти чистое место.

Можно было вернуться в ту комнату, где Жук показывал мне гранату, но я подумала, что возвращаться – плохая примета. Я потащила Жука вперед.

Так мы передвигались гораздо медленнее. У Жука переплетались ноги, он запинался и врезался в стены. Я держала его с трудом, мешала разрезанная леской рука, да и вообще.

Жук был очень тяжелый и задыхался.

Скоро он упал совсем. Свалился, стукнувшись головой и ободрав о неровную бетонную крошку кожу с лица. Я не удержала его. Жук потерял сознание. Я напряглась и посадила Жука к стене, хотела сначала подпереть его для надежности самострелом, но потом передумала и оставила самострел себе.