Я тебя не вижу - Воробей Вера и Марина. Страница 4

«Если бы Митя был таким, как все, - думала она, он ни за что не обратил бы на меня внимания».

И когда она об этом думала, ей становилось стыдно, потому что выходило, что она радуется чужому несчастью. Правда, сам Митя несчастным себя не чувствовал – он потерял зрение в два года и до пяти лет просто не знал, что бывает по-другому. И все-таки трудно быть счастливым, когда ты не такой, как все.

«Почему, – думала Марина, – почему это случилось именно с ним?»

Ей было странно, что он никогда не узнает, как она выглядит и какого цвета у нее глаза. Митя даже не знал, как выглядит он сам, и, если бы Марина ему рассказала, он бы вряд ли смог это представить. А выглядел он лучше всех – во всяком случае, так казалось Марине. Его лицо с широкими скулами и крупным прямым носом вряд ли можно было назвать красивым – скорее мужественным, вот именно, мужественным… А какой он высокий! И косая сажень в плечах. А улыбка? У него удивительная улыбка.

– Что она принесла? – спросил Митя. – Берлинское печенье?

Он нащупал на подносе тарелку с печеньем и протянул ее Марине.

– Спасибо. – Марина взяла печенье и придвинулась к столу, чтобы крошки не сыпались на пол. – Так что? – Митя осторожно отпил чаю и поставил чашку на стол. – Что ты решила?

6

Если бы Митя мог ее увидеть, он бы обязательно влюбился в Марину.

Она стояла в прихожей, разглядывая в зеркале свое лицо, детское и, как ей казалось, слишком круг юс.

Марина носила каре, и ее темные с каштановым отливом волосы всегда были аккуратно подстрижены и уложены феном. Она делала пробор сбоку, и с одной стороны волосы казались длиннее, а потому Марина наклоняла голову набок, отчего была немного похожа на любопытного маленького ребенка. Вообще в ней было много детского – голос, лицо, походка: Мальчикам страшно нравилась ее внешность, но Марина об этом даже не подозревала, потому что всегда смотрела на мальчиков свысока. Сверстники казались ей скучными, и Марина много лет была влюблена в Петровича, с которым дружил ее папа («мой бывший папа» – так она называла Евгения Николаевича). Петрович был старым и некрасивым, и Марина боялась, что он умрет раньше, чем она успеет его разлюбить, а с ровесниками ей было скучно. То ли дело – Митя. Он был на пять лет старше (на целых пять лет!) и, конечно, не имел привычки дергать девчонок за косы, и этого противного пушка над верхней губой у него тоже не было, потому что он брился. Умный и красивый, только он один был достоин ее любви.

Чем больше Марина об этом думала, тем труднее ей было понять, может ли такая девочка, как она (не сейчас, конечно, а потом), выйти замуж за слепого мальчика или так не бывает. «Почему нет? – спрашивала она себя. – Что тут такого?» Марина понимала, что, как ни крути, легче любить обыкновенного мальчика, а с Митей можно просто дружить, – но для нее он был лучше всех. Она успела привыкнуть к этой мысли и уже не могла представить, что скажут об этом окружающие, а Марина так хотела знать, как она выглядит со стороны.

– Марина, – сказала Генриетта Амаровна, выглянув из кухни, – ты уже полчаса стоишь перед зеркалом!

- А?

– Звонят. Ты откроешь?

Марина открыла дверь – на пороге стояла мама.

– Ты одна? – спросила Марина.

Но прежде чем она услышала ответ, из-за двери высунулась голова Александра Ивановича.

– А вот и я, – сказал он.

– Привет, – из комнаты вышла Юля. – Как дела?

– Как сажа бела, – улыбнулся Александр Иванович и обнял детей, которых теперь у него было двое.

Одной рукой он обнимал Марину, а другой Юлю: согнув ноги в коленях и растопырив руки, Александр Иванович был похож на наседку.

– Наконец-то, – сказала Генриетта Амаровна, выглянув из кухни.

Они каждую субботу собирались вместе – ели пельмени, которые так вкусно готовила бабушка, разговаривали, а иногда обедали молча, и каждый думал о своем.

– Знаете, – сказала Марина, когда они вошли на кухню и сели, – сейчас придет один мальчик… Это наш сосед.

– Ладно, – пожала плечами Елена Викторовна.

– Вот и хорошо, – обрадовался Александр Иванович.

– Мальчик? – удивилась Генриетта Амаровна.

– Только знаете что, – сказала Марина и немного смутилась,

– Что? – хором спросили все трое.

И только Юля молчала, потому что она уже знала.

– Понимаете, – объяснила Марина, – он не такой, как мы.

– В каком смысле? – спросил Александр Иванович.

– Он незрячий.

– Он что? – не поняла Елена Викторовна.

– Незрячий. По-нашему – слепой. Он не видит.

– Совсем? – уточнила Генриетта Амаровна.

– Совсем.

– Хорошо, что ты предупредила, – сказала Елена Викторовна..

Воцарилось тягостное молчание. Вид у всех был такой, как будто Марина пригласила в дом прокаженного. Наверное, так и сидели бы молча до прихода Мити, если бы на помощь не пришел Александр Иванович.

– Значит, будем ждать мальчика, – сказал он. – А я выпью. Можно?

И, достав из кармана четвертинку, Александр Иванович поставил ее на стол.

– Вот и хорошо, – приговаривал он, откупоривая бутылку. – Вот и славно.

Как Марина и ожидала, Митя всем понравился.

Но, наблюдая за мамой, по каким-то неуловимым, только ей известным приметам Марина поняла, что на душе у Елены Викторовны неспокойно, потому что она мать и счастье единственной дочери ей дороже всего. А Митя – другой, и делать вид, что это не так, глупо. Связать свою судьбу с таким человеком – это подвиг. Вот именно, подвиг. Разве Марине это по плечу?

Митя не пил, но Александр Иванович на всякий случай сходил за второй четвертинкой. Когда он вернулся, снова завязался непринужденный разговор.

– А Общество слепых… – наконец сказал Александр Иванович и тут же покраснел. – А… э-э…

– Вы хотели что-то спросить?

Но Александр Иванович молчал.

Разве его не предупреждали, что слово «слепой» в присутствии этих людей употреблять не принято? Надо говорить «незрячий». А он, старый дурак, забыл.

– Ерунда, – улыбнулся Митя. – Просто значение этого, слова нам не вполне понятно. Если мы «слепые», как тогда называть вас? Нормальные? Но мы тоже нормальные – во всяком случае, так мы думаем.

Его проницательность удивила не только Александра Ивановича: действительно, Митя не мог видеть, как он покраснел.

– Как бы это объяснить? – сказал Митя. – Есть зрячие люди и есть незрячие – и те и другие нормальные, просто мы по-разному устроены. Но вы можете называть это как угодно. Тут нет ничего обидного.

– А-а… э-э… Да? –– Александр Иванович попытался сделать серьезное лицо – и вдруг, пораженный собственной глупостью, расхохотался.

– Да, – сказался Митя и тоже засмеялся.

– Ха-ха-ха, – подхватили остальные. – Ха-ха-ха…

7

Если идти дворами, то от дома до метро можно было рукой подать. Но Марина договорилась встретиться с Юлей на «Тверской»И решила ехать по зеленой ветке, а потому вот уже пятнадцать минут стоила на остановке в ожидании автобуса, который, как ей казалось, никогда здесь не ходил. Но на табличке был указан номер маршрута, и это означало, что такой автобус существует.

Кроме Марины, на остановке стояли две угрюмые женщины, одна из которых, несмотря на дурное расположение духа, была уверена, что, если автобуса нет полчаса, то он придет с минуты на минуту, – во всяком случае, так подсказывал ей опыт. Вообще, пока они стояли на остановке, она успела рассказать всю свою жизнь. Эту женщину – очень полную и всегда с сумками, до отказа набитыми продуктами, – Марина знала с детства, но точно не помнила, кто она и в каком доме живет. Ей всегда казалось, что эту женщину зовут Ан-Ван, то есть Анна Ивановна, но Марина не Была уверена. Кроме того, она не могла решить, нужно ли с ней поздороваться, и Марину это страшно мучило. Вообще все это ей не нравилось –•автобус; который не ходит, ледяной декабрьский ветер и женщины на остановке. В воздухе кружились две-три снежинки, напоминая о том, что бывают на свете сугробы по колено, Новый год и зимние каникулы, и в то же время, давая понять, что жизнь – это жизнь, а не рождественская открытка.