Правдивая история Деда Мороза - Пастернак Евгения Борисовна. Страница 20

Очень страшный 1942 Новый год

В начале войны Морозов опять собирался уйти на фронт. Но тут вышла неувязка – по паспорту Сергею Ивановичу было 70 лет, и призыву он не подлежал.

Поэтому Морозов решил потерять паспорт и уйти добровольцем. И он даже дошел до призывного пункта, но... увидел там своих внучатых племянников. До призывного возраста оба не дотягивали, но стояли в очереди с очень важным и взрослым видом. Андрюша, видимо, специально не брился неделю – из-под носа у него, изображая усы, торчал десяток тонких волосков.

Сергей Иванович мгновенно понял, что они собираются сделать то же, что и он, то есть подделать год рождения, и рассердился не на шутку. Выдернул обоих из очереди, оттащил в сторону.

– Вы что, с ума сошли? – зарычал он страшным басом. – Матери знают, что вы тут?

– Нет, – мальчишки испугались, но хорохорились. – А что мамы? Мамы не пустят. Они не понимают...

– И правильно не понимают! И я не понимаю!

– Но, дядя Сережа! Родину же нужно защищать! По радио говорили...

– Твоя родина – это твоя мама. Вот ее ты и должен защищать! – отрезал дядя Сережа. – На фронте без вас народу хватит, а ваша задача женщинам помогать, когда взрослые мужчины на войну уйдут. Пошли домой!

– А город? Наш город? Кто его защитит, если не мы?

Морозов даже замешкался с ответом. И приятно ему было, что внушил он племянникам любовь к родному городу, и страшно за них стало.

– Я защищу, – ответил он, – я останусь и защищу. Не волнуйтесь, я город не брошу.

Сказал и понял – вот для чего он встретил племянников у военкомата. Чтобы понять, что не должен он никуда уходить, что он, Сергей Иванович Морозов, должен остаться и защитить родной город.

Дядя Сережа не рассказал мамам мальчишек про то, что те пытались попасть на фронт. Он пришел домой, немедленно связался с родственниками из Горького и уже через три дня сажал своих родных на поезд.

Перрон был забит до отказа. Бабушки с тюками, женщины с детьми и колясками. Чемоданы, узлы, баулы... Кто-то мечется в поисках своего вагона, кто-то потерял вещи, а толпа все прибывает...

Шум и гам стоит просто невообразимый.

– Ваня, Ванечка, сыночек! Граждане, ребенок потерялся!

– Я не хочу уезжа-а-а-ать...

Вдалеке голосит речитативом какая-то женщина. Плачет младенец. Пыхтит тепловоз. Все: и те, кто уезжает, и те, кто остается, – все пытаются сказать своим близким что-то важное. Все понимают, что могут больше и не увидеться никогда...

И вот поезд трогается. На перроне остаются почти одни мужчины, многие уже в военной форме. Некоторые плачут, и от этого как-то особенно жутко.

Сергей Иванович стоял на перроне и смотрел, как трогается поезд, смотрел на зареванное лицо Наташи, на лица племянников, которые не плакали до последнего, а теперь вытирали слезы кулаками, и понимал, что, кроме Маши, у него в этом городе никого не осталось.

И что второй раз в жизни он лишается своих родных, не зная, увидит ли он их когда-нибудь снова.

Дома его встретили Маша, птёрк и охля. Они жались друг к другу, как будто в квартире стоял страшный мороз, хотя на дворе было лето. Маша кинулась ему на шею.

– Я так боялась, что ты все-таки уйдешь на фронт, – сказала Маша и заплакала от облегчения.

– А ты мудреешь, Дед Мороз, – сказала охля.

А птёрк, на правах мужчины, просто похлопал Сергея Ивановича своей лапкой по руке...

А потом настала первая блокадная зима. Было холодно, и очень хотелось есть.

Но Сергей Иванович старался об этом не думать, а сосредоточился на очередной записке. Он крепко сжал ее, зажмурил глаза, даже замычал от усердия – но потом отбросил в сторону и беззвучно выругался. Маша вздрогнула. До этой страшной зимы ее муж не ругался. Даже беззвучно. Она подошла и ласково обняла Сергея Ивановича:

– Не получается?

– Получается!!! Но не все! Тут написано, – Морозов сунул записку так близко под нос жене, что та не могла прочитать, – «Хочу маленький кусочек сахара»! Я стараюсь, стараюсь...

Морозов раздраженно махнул рукой.

– Ты не можешь наколдовать маленький кусочек сахара? – встревожилась Маша.

– Могу! Но только один! И маленький! Понимаешь? Хочу большой наколдовать, или много, а получается все равно один и маленький!

Маша обняла мужа покрепче:

– Не переживай. Ты просто волшебник. Ты не можешь сделать больше, чем просят. Но ты можешь наколдовать такой сладкий-сладкий кусочек, чтобы этому ребенку надолго хватило воспоминаний.

Морозов посопел, успокоился и снова сосредоточился на записке.

Когда выдавалось свободное время, Дед Мороз надевал тулуп, брал посох и шел бродить по городу. К счастью, холода Морозов не боялся и мог ходить по улицам даже в лютые морозы. Он ночами дежурил на крышах (гасил вместе со всеми фугасные бомбы), он помогал по хозяйству многим соседям и просто незнакомым людям.

Но главное – он ловил желания. Редко – желания взрослых, они уже совсем разучились верить в чудо, а если и желали, то «чтобы враг не прошел в город» или «чтобы бомба не попала в родной дом». Да и то никто не говорил об этом вслух, Морозову приходилось разбираться с неясными образами, которые вспыхивали у людей в головах.

Дети же просили так мало, что хотелось плакать: горбушку хлеба, конфету, стакан воды с сиропом.

В Первую мировую войну Морозову казалось, что он никогда не сможет смириться с желаниями о том, чтобы папа или мама были живыми. Сейчас он тоже не смирился. Но, как бы страшно это ни звучало, – он привык.

Он знал, что его возможности ограниченны, но знал и то, что может очень много сделать... Жаль только, что исполнять желания он способен только в преддверье Нового года.

Морозов приходил домой вечером, Маша отпаивала его имитацией супа с крошечным кусочком блокадного хлеба. Иногда он приходил счастливый, если знал, что сможет выполнить желание и это спасет кому-то жизнь. Иногда – молча плакал.