Белая лошадь - горе не мое - Соломко Наталья Зоревна. Страница 7
- Интересно, в Царскосельском лицее, - продолжил Саня, - мог учитель позволить себе обратиться к ученику, к князю Горчакову например, так: "Выйди из класса, бестолочь, и без родителей не появляйся"?
Арсений Александрович с интересом взглянул на сына.
- А ты демагог высокого класса, - похвалил он. - Но только эта твоя сногсшибательная, но, извини меня, совершенно дурацкая аналогия не убеждает.
- Почему это?
- А потому! Лицей был закрытым дворянским пансионом. Братьев царя, если помнишь, там планировалось обучать. Так что это было нетипичное учебное заведение...
- А если у нас не закрытый дворянский пансион и учим мы не братьев царя, а просто детей, то давайте будем хамить друг другу?! - закричал Саня. - Уважение, понимание, обыкновенная вежливость - это необходимо, когда воспитываешь братьев царя, значит? А нам - что? Нам не надо - у нас типичное учебное заведение!..
- Хорош, ох, хорош сынок вырос! - хлопнул в ладоши Аристотель. - Ты смотри, Сенька!
- Матвей, не лей масло в огонь! Повторяю, у меня тут не Царскосельский лицей...
- Чем хвалишься, безумец! - вздохнул Аристотель.
- Ты мне лучше скажи, что теперь делать! Лола их почти утихомирила, а этот поборник справедливости, этот великий педагог вмешался и все испортил! Так что я совершенно официально поставлен в известность, что, пока перед Соколовым не извинятся, они посещать биологию не будут.
- Так, значит, надо извиниться, - пожал плечами Аристотель. - Сеня, каковы ж мы будем, ежели черное назовем белым? Нам верить не будут.
- Легко сказать - извиниться! Ты что, Лялю не знаешь?
- Знаю я Лялю, - осерчал вдруг Аристотель. - И знаю, что это с ней не в первый раз. Ты вот что... Не вмешивайся, я сам с ней поговорю. А то ведь самолюбие какое!
- Свое бережет! - зло сказал Саня. - А других унижает.
- Ох, замолчи! - сморщился, как от зубной боли, Арсений Александрович. - Глаза бы мои на тебя...
На столе зазвонил телефон.
- ...не глядели, - договорил директор уже в трубку. - Нет, это я не вам, здравствуйте! Да, это я. Слушаю... - Судя по выражению лица, ничего приятного ему не говорили. - Знаете что, - вдруг сказал он, явно не желая больше это неприятное слушать, - я им занимаюсь. Но, кроме него, у меня еще три тысячи учеников! И не пытайтесь переложить свою работу на школу. Нет, именно ваша! А я говорю - ваша! Не волнуйтесь, я свои обязанности знаю, чего и вам желаю. Семнадцать. А я вам говорю - семнадцать у меня трудных подростков! Опомнились: Яцкевич и Анисимов весной школу закончили. Вот именно! Нет, уж пусть их теперь по месту жительства учитывают, до свидания.
- Поздравляю тебя! - повернулся Арсений Александрович к другу. Вчера твой Шамин опять побывал в милиции. Учинил в парке драку. Сделал ты мне подарок. Не хотел, не хотел я его в десятый брать, а ты!.. Собрал шпану!
- Он не шпана! - нахмурился Аристотель. - Он - талант, и мы еще гордиться будем, что он у нас учился!
- Полагаешь? - директор задумался. - Вот молчу, - проговорил он, скрываю, что у меня в школе этих трудных подростков, черт бы их взял, на самом деле не семнадцать...
- А сколько? - удивился Аристотель.
- Восемнадцать, - и директор школы искоса взглянул на сына.
... - Ты домой, надеюсь? - спросил Арсений Александрович сына.
- Домой.
- "Мамину каторгу" захвати, если нетрудно. Я-то, верно, поздно вернусь...
"Маминой каторги" - тетрадей по литературе, тоненьких - малышовых и толстых, накопилось много. Аристотель взялся помочь своему юному другу.
- Матвей, останешься на ужин! - решительно заявила Елена Николаевна. - А пока займись воспитанием Сашки...
Саня против этого ничего не имел и утащил Аристотеля к себе. Но не прошло и пятнадцати минут, как Елена Николаевна появилась на пороге, расстроенная, сердитая, и протянула Аристотелю оранжевую общую тетрадь:
- Полюбуйся!
Тетрадь принадлежала Шамину.
- Что опять? - насторожился Аристотель.
- Я тебе прочитаю... Я просила их написать, что они думают о гибели Пушкина... - И она прочитала: - "23 сентября. Самостоятельная работа. Дуэль и смерть Пушкина. Дуэль происходила у Черной речки на окраине Петербурга. Утром 27 января 1837 года. На месте дуэли прочистили дорожку на расстоянии 20 м. Секундантом Пушкина был Данзас. Дантес стрелял первым. Он попал А. С. Пушкину в живот. После дуэли Пушкина привезли домой и положили на диван. Александр Сергеевич Пушкин умер 29 января 1837 г.".
- Всё... - сказала Елена Николаевна и закрыла тетрадь. - Матвей, как же так?..
Аристотель молчал и мрачнел.
- Да ладно вам! - пожал плечами Саня. - Нашли из-за чего расстраиваться... Это же Шамин, чего от него ждать.
Сам Саня от Шамина не ждал ничего хорошего. Они недолюбливали друг друга - учитель и ученик. То есть, пока Саня не был учителем, отношения их складывались вполне доброжелательно: в детстве Шамин Юра был толстым беззащитным мальчиком. Во дворе его почему-то постоянно били. А Саня за него заступался. Ну, не то чтобы лез в драку - он никогда не дрался, - а просто разгонял малышню, кричал: "А ну отстаньте от него!" - уводил к себе домой... Потом, когда Шамин принялся бегать из дома, Саня часто прятал его у себя (дома Шамина тоже били), подкармливал... И вдруг в одно лето Шамин вытянулся, раздался в плечах, и его вечно пьяный отец стал жаловаться во дворе: "На родителя, щенок, руку поднимает!" Саня в эту пору кончал институт, а Шамин - восьмой класс, каждый был занят своим, но, встретившись во дворе, оба в ту пору еще улыбались друг другу: "Привет, Саня!" - "Привет, Юрик!.."
Отношения испортились в прошлом году. Испортились беспричинно, вдруг, когда Саня пришел вести географию в девятый "А". Поначалу Шамин не доставлял Сане хлопот, на уроках сидел тихо, слушал внимательно (чем не многие учителя могли похвалиться) и даже не отказывался отвечать, когда его спрашивали (что тоже, в общем, было редкостью). Но потом вдруг почувствовал Саня на себе его внимательный, наблюдающий взгляд. Пристально, недобро смотрел Шамин и даже предпринял попытку сорвать у Сани урок. Девятый "А" трудного подростка не поддержал, к новому учителю относились с симпатией.
Вечером они поговорили в подъезде. Разговор получился короткий и скверный.
"Юрик, ты чего?" - спросил Саня.
Шамин взглянул на него исподлобья, сплюнул и сказал: "А пошел ты!.." - и больше на уроках географии не появлялся. А во дворе пел вслед Сане песню про фраера, который ходит в галстучке зеленом... Обидно это было и непонятно. "Ну и черт с тобой, дурак деревянный! - решил Саня. Мне-то что?.."
- Дай-ка мне, Лена, эту тетрадочку, - сумрачно попросил Аристотель. И другие дай почитать...
Вечер был испорчен: Аристотель сидел и читал работы своего десятого "А", молчал, мрачнел и, в конце концов, ушел, отказавшись ужинать.
Тихий ангел, что ли, пролетел над школой поутру - так спокойно, так чинно начались уроки...
Не было скандалов из-за сменной обуви. Не было свалки в раздевалке. Опоздавших почти не было. Даже старшеклассники в то утро не дымили в туалетах, а дисциплинированно выходили курить на улицу, за угол...
В то утро Ляля Эдуардовна пришла в девятый "В", вздохнула и сказала:
- Соколов Паша, ты извини меня, пожалуйста...
Девятый "В" остолбенел, будто играл в "замри".
Первым признаки жизни обнаружил маленький, взъерошенный Соколов.
- Ой... - произнес он, внезапно съехав с юного баритона на фальцет. Что вы... Да я... Это!
- Знаешь, так устаю к концу уроков, что уж и сама не знаю, что говорю... - виновато развела руками Ляля Эдуардовна.
- Да что вы!.. - испуганно закричал Соколов. - Да правильно вы про меня сказали! Да я выучу, Ляля Эдуардовна, честно!
- Это вы нас извините! - приходя в себя, загудел класс.
Только Боря Исаков сидел и молчал с отрешенным видом: в субботу и в понедельник он в школу не ходил. Родители были в командировке, а без них появляться в школе ему было не велено. Он и не появлялся. Зато вчера вечером Исаков-старший нанес визит завучу, и нынче Исаков-младший на законных основаниях пришел на уроки. Но как-то непривычно молчал и сосредоточенно думал о чем-то...