Место Снов - Веркин Эдуард. Страница 48

– Дом построил Пашка, – сказала Лара. – И Леха помогал еще. А черепица – не знаю какая. Местного производства. Гномы пустынные делают. Они и кирпичи тоже делают…

– Сразу видно – стены кривые, – сказал иронично Зимин. – А черепица точно чухонская. У меня олдак такую хочет себе на дачу, уже целый ящик купил. Думает, повесит черепицу – так сразу викингом заделается. Мечтает с детства. Где конюшня-то?

– Вечнозеленые бывают только доллары, я же говорю. – Ляжка сбросил все оружие на траву. – Вообще-то. И штандарты французского королевского дома. А трава зеленая временно, до приказа. А потом раз – и пожелтеет вся разом, в один день. И будет – как вся любая нормальная трава. А стены и впрямь кривые…

– Нормальные стены, – буркнула Лара. – Конюшня там, за домом. Ставь Игги и заходите.

Зимин поймал Игги и обошел с ним дом. Дом был Игги, видимо, знаком, Игги оказывал дому всевозможные знаки внимания: лизал окна, стучал в стены копытом, приятельски ржал, вилял хвостом и чесался боком о высокий фундамент. Лишний раз доказывая, что он вполне дружелюбное существо с большим душевным содержанием.

А вообще, вокруг дом был такой же, как спереди, кривой, но крепкий. Конюшни же толком не оказалось. Она представляла собой навес, четыре бревна и неструганые доски. Рядом с навесом была обширная песчаная площадка, целый пляж. На нем, видимо, спал Леха. Для Лехи навеса не предусматривалось – видимо, ему и без навеса было хорошо.

Зимин привязал Игги к столбу и вернулся к крыльцу. Лара ждала его, Ляжка тоже сидел. Лара ела мороженое, Ляжка тоже ел мороженое, третье мороженое ела оса. Это третье мороженое было припасено для Зимина, но оса его опередила без всякого объявления войны, и Зимину пришлось довольно долго бороться за свое счастье. Он победил, и мороженое оказалось фисташковым. Зимин закатал фольгу до середины и сел на крыльцо под колокольчик с надписью «Лара. Звонить три раза».

– Благодарю, – сказал Зимин. – Вы крайне предусмотрительны, сударыня, мороженое как нельзя кстати.

– На здоровье, милорд. Дома еще окрошка есть. Со льдом.

– Я с квасом люблю.

– Я тоже с квасом. И с газированным льдом. И с фруктовым уксусом.

– А я люблю с финикийскими клопами, их надо выжимать… – стал рассказывать Ляжка.

Но слушать про особенности финикийской кухни никто не захотел.

– Идем, – Лара распахнула дверь. – Покажу вам, что в доме.

Зимин вспомнил про клопов. Про клопов Ляжка наверняка вычитал в журнале «Юный натуралист», в кабинете биологии лежали старые подшивки, и во время длинных рассказов о вегетативных системах и биоценозах болота можно было почитать о причудливых нравах камчадалов и особенностях охоты на мрачных мантисс Мертвого моря. Зимин прочитал пару номеров. Про клопов тоже прочитал. Клопы очень ценились на побережье Ливана, там же, где и ливанские кедры.

Они вошли в дом в соответствии с иерархией – Лара, Зимин, Ляжка последний. Над головой запел серебряный органчик, «Предчувствие Напалма» – опознал Зимин, хорошая, лирическая баллада, про любовь и верность, как один бобик ушел на войну и пропал без вести, а его квакушка ждала тридцать лет. А когда он ни с того ни с сего взял и вернулся, он ей совсем не понравился. Органчик пел хорошо, похоже.

– А здесь вот я живу, – похвастала Лара. – Я всегда так хотела жить.

– И я, мадам, – сказал Ляжка. – Хотел, только не мог. Злые люди не давали мне жить просто и счастливо.

Внутри оказалось светло. Вся мебель была светлая. Стены и потолок тоже светлые. И еще свету добавлялось оттого, что в доме была всего одна комната, одна большая комната, в которой в беспорядке были расставлены разные красивые вещи. Куклы-китайцы, вазы из Египта, лампы, пуфики, подушки-думки, леопардовые пледы, разноцветные стеклянные шарики, ветряные колокольчики и елочные игрушки самых фантастичных форм.

Беспорядок Зимина порадовал, Зимин вообще уважал всякий беспорядок. Вся его жизнь там, дома, была заранее проигранной борьбой с порядком в собственной комнате. Порядок, поддерживаемый матушкой, успешно теснил орды хаоса, столь милого сердцу Зимина. У Лары Зимину понравилось.

– Сладостный аромат мещанства, – Ляжка втянул воздух. – Берлогу тоже путево обставила, молодец, мне нравится. Не хватает только этого… ползучего агар-агара [42].

– Да, – согласилась Лара. – Агар-агара нет. Зато есть много других прекрасных вещей. Я вам покажу.

– Моя бабушка работала на заводе «Вибратор», – сказал Ляжка. – Они изготовляли реле для зенитных ракет. Тут не хватает реле для зенитных ракет. Я тебе достану парочку, тогда твое жилище будет полностью завершено в дизайнерском смысле…

Лара посмотрела на Зимина, и Зимин треснул Ляжку по спине рукояткой плетки.

– Не забывайся, смерд! – сказал он Ляжке. – А то твой пыл укорочу я на расстояние языка!

– И уши упадут в салат, – буркнул Ляжка и вернулся на веранду. – И будет сердцу неспокойно…

Они остались вдвоем, Зимин и Лара, Зимин ощутил страх и с испугу задвигал челюстями.

Лара хмыкнула и провела экскурсию специально для Зимина. Она дотрагивалась пальцем до каждого важного предмета и объясняла его назначение:

– Это диван че. Диван, сделанный из шелка-че. На этом диване достаточно посидеть двадцать минут, и всю усталость как рукой снимет. И обретешь веру в себя. Попробуй.

Зимин попробовал, в самом деле снял усталость и сразу же обрел веру в себя. Лара присела рядом с ним, и это придало ему еще больше веры.

– А это ваза с чувствительными цветами. Они цветут всегда, когда ты счастлив или у тебя хорошее настроение. А ну, почувствуй себя счастливым.

Зимин напрягся и попробовал почувствовать себя счастливым, но у него получилось лишь с третьего захода. Он представил.

Утро. Вроде как срединная осень – уже холодно, но листья еще не опали. Воскресенье, народ еще спит, потому что вчера была суббота. Зимин медленно едет по городу. Но не на автобусе. На собственном немецком мотоцикле. Корнями уходящем еще во времена гитлеровской Германии. Такой есть далеко не у каждого, ой, далеко. Новенький двигатель работает совсем не слышно, шуррр, шуррр. Да на таком и через полсотни лет двигатель так же тихо будет работать, это же вечная вещь.

Зимин не спешит. Едет потихоньку. Не оттого, что выделывается, а оттого, что ему приятно осознавать под собой двухсотсильную, готовую вырваться при одном движении ручки газа мощь. Ползут мимо окраины, неразличимые пятиэтажки в тополях, среди которых прячется одна, заветная. Он разыскивает ее среди других таких же сестриц и останавливается возле третьего подъезда. Поднимается на пятый этаж и стучит брелоком в дверь, потому что звонить нельзя – проснутся родители. На третьем стуке в двери появляется щель и в нее на уровне замка высовываются два глаза. «Ты кто?» – спрашивают глаза. «Я к Лариске», – отвечает Зимин. «Это твой мотоцикл там?» – «Мой». Глаза вздыхают. «Лариску позови». – «Прокатишь меня потом, а то закричу». – «Лариску позовешь – прокачу. А ты кто?» – «Я брат», – сообщают глаза. Тут дверь распахивается и на пороге оказывается уже Лара. Она закутана в одеяло, но совсем не сонная. Зимин догадывается, что Лара проснулась уже давно и ждала. «Тебе чего?» – спрашивает Лара. «Едем», – говорит Зимин. «Куда это?» – «Как куда? На шашлыки. Договаривались ведь». – «А, тогда сейчас». Через две минуты Лара появляется в полном боевом облачении.

Она ждала.

Зимин и Лара спускаются по лестнице молча.

«Это твой?» – Лара удивлена. «Да, так». – «Классно. Куда едем?» – «На озеро». Зимин выдает Ларе шлем, запускает двигатель, и они несутся к озеру. Зимин не сдерживает газ, и Лара прижимается к нему в потоке плотного холодного воздуха.

Все это представилось Зимину в восьмую долю секунды, и в восьмую долю секунды он почувствовал себя счастливым – и в вазе зацвели веселым желтым цветом душистые одуванчики. На них сразу прилетели мохнатые шмели и принялись собирать мед.