Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 8

Смех прекратился, но Бэлла долго не могла успокоиться. Много позднее, с возрастающим хохотом, говорила мне:

— Я думала, это кукла… а он живой, настоящий… Джигитом будет.

И мы обе, и тетка и племянница, полные веселья и жизненного задора, умирали со смеху.

— Знаешь, зачем я приехала? джанночка, светик мой! — говорила мне она, увлекая меня на наше любимое место — под ветви густолиственной чинары, и быстро продолжала, не дожидаясь моего ответа: — Ведь Бэлла, не простая Бэлла, Бэлла счастливая… под хорошей звездой родилась… Бэлла замуж идет за узденя… за богатого… всего много будет… и табун будет… и стадо будет… и золото… все!

— Бэллочка! — воскликнула я в ужасе, — ты замуж! Да ведь ты маленькая!

— Маленькая!.. — засмеялась она неудержимым смехом. — Так что ж? Мне лет много… Еще весна… и еще весна… и еще… три весны и еще… и Бэлла-старуха… и никто не женится на Бэлле… даже самый старый пастух…

— Да как же, Бэллочка, я-то? — чуть не с плачем вырвалось у меня.

— У-у, глупая джанночка! Ты моя подруга будешь, самая близкая… Сестра будешь… На свадьбе моей лезгинку плясать будешь. У-у, красавица моя, лань быстроглазая! душечка!

И она опять целовала меня крепко и восторгалась мною с живостью и горячностью ее азиатской натуры.

Мне ужасно странным казалось, что крошка-Бэлла, семнадцатилетняя девушка, подруга моих детских игр, сорванец и веселая шалунья, выходит замуж. Я боялась лишиться моей бойкой черноглазой подруги, но желание присутствовать на ее свадьбе, плясать удалую лезгинку, которую я исполняла в совершенстве, а главное — возможность уехать на несколько дней в горы, где я не была ни разу со дня смерти деды и где меня видели в последний раз маленьким шестилетним ребенком — вот что меня обрадовало! И, не отдавая себе отчета в том — будет ли или не будет счастлива Бэлла, захваченная мыслью о предстоящих мне удовольствиях, я запрыгала и закружилась, хлопая в ладоши, вокруг моей хорошенькой приятельницы.

— Ай, Бэлла, ты княгиня будешь… настоящая княгиня! Ваше сиятельство…

И мы снова обнимались и хохотали, приводя бабушку в негодование нашими дикими проявлениями восторга.

— А когда же мы поедем? — приставала я к отцу за обедом, лукаво переглядываясь с сидящей против меня Бэллой.

— Завтра я отпущу вас с Юлико… Дедушка Магомет, — обратился отец к своему тестю, — ты возьмешь с собою маленького княжича?

— В доме старого Магомета рады гостям! — ласково ответил мой дед. — А разве княгиня побрезгует моим гостеприимством?

Но бабушка с любезной благодарностью отклонила предложение.

— Стара я уже для таких поездок, — сказала она, — а Юлико пусть едет, — добавила она милостиво. — Только я не отпущу его без старой Анны. А ты, Георгий, не поедешь в горы?.. — обратилась она к отцу.

Но у отца были постоянные занятия. Войска перебирались в лагерь, и он не мог отлучиться надолго от своего полка.

— Я пришлю тебе мой подарок, Бэлла, — ласково обратился отец к затуманившейся на минуту свояченице.

Они были большими друзьями, и молодой горянке очень хотелось видеть его на своей свадьбе.

Напоминание о подарке, однако, живо прогнало печаль с ее милого личика, и она уже громко смеялась и, хлопая в ладоши, рассказывала, какая она будет знатная, богатая узденьша.

— Барбалэ, на заре мы уезжаем… Прощай! — кричала я, с шумом распахивая дверь каморки Барбалэ, — уезжаем все, деда, Бэлла, Анна, я и Юлико.

— Анна? и она уезжает? — встрепенулась моя старушка.

— И Анна! и Анна! Ты можешь одна подавать на стол твоему князю, печь лобии [19] и мариновать персики. Анна уезжает, радуйся, моя Барбалэ!

И возвестив любимой служанке столь радостную для нее весть, я уже мчалась дальше по следам Бэллы, крича во все горло: «Завтра на заре мы уезжаем».

— Михако, миленький, ты хорошенечко присматривай за Шалым, — упрашивала я нашего денщика. — Пожалуйста, Михако.

— Будьте покойны, княжна, — успокаивал он меня, гладя лоснящуюся спину моего вороного.

— Я уезжаю завтра с дедой, — обратилась я к Родам, тщательно разглаживавшей кружевные воротнички Юлико. — Прощай, Родам, я уезжаю надолго.

Нельзя сказать, чтобы девушка приняла с особенной печалью эту новость.

Вечером того же дня я, уходя спать, завернула в кабинет отца. Он лежал на тахте со своей неизменной трубкой в зубах.

— Папа! — тихо сказала я, — завтра мы уезжаем. Ты прости мне, папа, мои стычки с Юлико, но я его так ненавижу!

— За что, Нина? — спросил отец.

— Ах, не знаю, право… — ответила я. — Кажется, за все, за важность, за чванство, за трусость… ну, словом, за все, за все.

— И ты думаешь, мне это приятно, девочка? — И в голосе моего отца послышались непривычные для моего уха нотки грусти.

— Папочка, — пылко вырвалось у меня, — я знаю, я — дурная, злая девчонка, но зачем они приехали! Без них было так хорошо!

— Тише! что ты, глупенькая! — и отец зажал мне рот рукою, которую я покрыла горячими, бурными поцелуями.

— Ну, что мне делать с тобою, буйная ты моя, непобедная головушка? — улыбнулся как-то грустно отец и добавил тихо: — Там-то, в гостях, веди себя, по крайней мере, хорошенько. Я спрошу по приезде дедушку.

— О, да! — убежденно вырвалось у меня, — я обещаю тебе это, отец! — И поцеловав его еще раз, я птичкой выпорхнула из комнаты.

В этот вечер мы долго слушали соловья с Бэллой. Потом, обнявшись, пошли в комнату, где спали в эту ночь вдвоем на широкой тахте.

Молоденькая татарка сбросила с ног красные сафьяновые туфельки и долго молилась, повернувшись лицом к востоку. Ее лицо было серьезно и важно и мало походило на лицо той Бэллы, которая с криком и визгом гонялась за мной по аллеям сада.

— Слава Аллаху и Магомету — Пророку его! — вырывался по временам из груди ее молитвенный шепот.

Глядя на мою подругу, встала на молитву и я.

— Господи, — с тоской повторяла я, — помоги Ты мне, Господи, поменьше обижать Юлико и побольше радовать папу!

Глава V

В дороге. Аул Бестуди. Свадьба Бэллы

Мы выехали на заре… Еще задолго до восхода у ворот стояла почтовая коляска, куда Родам, Абрек и Андро переносили всевозможные узелки и тюрички с пожитками и провизией. Бабушка напутствовала на крыльце Юлико:

— Ты помни, милый, что настоящий князь должен держать себя с достоинством, — говорила она. — Веди же себя в чужом ауле, как подобает тебе по твоему происхождению.

И она перекрестила его несколько раз и поцеловала с материнскою нежностью.

— Прощайте, бабушка. — подошла я к ней.

— Прощай, — сухо кивнула она мне и протянула руку для поцелуя. — Не обижай Юлико… Веди себя прилично…

— Я уже обещала это моему отцу! — не без гордости заявила я и, еще раз повиснув на папиной шее, шепнула ему, пока он целовал меня в «свои звездочки», как называл он мои глаза в минуту особой нежности: — Слышишь? я обещала это тебе и постараюсь сдержать мое обещание.

Бэлла занесла ногу в стремя и глядела на дедушку Магомета, готовая повиноваться по одному его взгляду. Она с дедой ни за что не хотели сесть в коляску и решили сопровождать нас всю дорогу верхом. Со мной в экипаж сели Анна и Юлико. Абрек поместился на козлах вместе с ямщиком-татарином. Нарядный и изнеженный, как всегда, Юлико полулежал на пестрых подушках тахты, взятых из дому. Ему хотелось спать, и он поминутно жмурился на появляющийся из-за гор багровый диск солнца.

— Ну, храни вас Бог! — осенил отец широким крестным знамением коляску, провожая меня долгим любящим взглядом…

Лошади тронулись…

Горы и скалы, пастбища и поля, засеянные кукурузой, замелькали перед нами. Мы ехали по долине Куры и любовались ее плавным течением. Изредка на пути попадались нам развалины крепости и замков.

К вечеру мы остановились переменить лошадей и отдохнуть в духане, прежде чем вступить за черту в горы. Духан стоял у подошвы горы, весь почти скрытый под навесом исполинской скалы… Хозяин духана, старый армянин, принял нас как важных путешественников и гостеприимно открыл нам двери духана. Нам отвели самую лучшую комнату с громадным бухаром, [20] в котором жарился на угольках ароматичный кусок баранины. Вкусный шашлык, соленый квели, [21] легкое грузинское вино, заедаемое лавашами — все было вмиг уничтожено проголодавшимися желудками.

вернуться

19

Лобии — любимое грузинское кушанье.

вернуться

20

Бухар — камин.

вернуться

21

Квели — местный сыр.