Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.] - Клепов Василий Степанович. Страница 28

Белка не выдержала и вмешалась:

— Конечно, не утонул…

— Ну вот видите… — слабо улыбнулся этот симпатичный человек. — И девочка того же мнения.

— Но ведь уже больше недели его нет, — с прежней тоской возразила мама. — У них уже и запасы еды давно кончились. Должны бы вернуться, если бы были живы.

— Вы не знаете Васю, — начал было человек, но мама только грустно улыбнулась:

— Я не знаю Васю?

Она посмотрела на Белку, но таким взглядом, будто не видела ее перед собой. Потом словно опомнилась и спросила:

— А у вас как дела, Павел Васильевич?

Белке ничего не сказало это имя, которым мама назвала симпатичного человека с бледным лицом.

А ведь Павел Васильевич это — дядя Паша.

— Мои дела очень плохие, Мария Ефимовна, — ответил дядя Паша, — меня исключили сегодня из партии.

— Все-таки исключили… — соболезнующе произнесла мама, и по ее тону Белка почувствовала, что она уже часто говорила с дядей Пашей на эту тему. — Какая ошибка!

— Ошибки нет, Мария Ефимовна, — неожиданно принялся доказывать дядя Паша. — Потеря бдительности в военное время — такое же преступление, как измена.

— И вы не сказали, что передали документы Белотелову?

— Конечно, нет. Зачем я буду подводить товарища… Мне от этого легче не будет, а Пантелеймону Петровичу были бы неприятности.

Моя мама после этих слов вся так и вскипела. Она вскочила с места, швырнула на стол карандаш и сердито стала перед дядей Пашей:

— Так вот, знайте, Павел Васильевич! — Белка так и замерла от удивления: мамин голос был совсем не робкий и не покорный.

— Я окончательно убедилась, что вы кисель, тряпка, гнилой интеллигент! Я завтра же пойду в горком, чтобы сказать то, что вы обязаны были сами сказать. И почему вы так щадите своего Белотелова?

— Белотелова?! — вскрикнула от изумления Белка. — Не надо щадить Белотелова, ни за что не надо щадить!

Но мама даже не обратила внимания на ее слова и продолжала:

— Вас исключили из партии… Но документы-то потеряли не вы, а он! И уж, если на то пошло, Павел Васильевич, я не верю ему. Не верю в странную историю с портфелем, не верю в то, что Лева Гомзин — вор. Ни во что в этой белотеловской истории я не верю…

— Мария Ефимовна! — опять не удержалась Белка и вставила словечко. — А вы сходите в НКВД… Там есть капитан Любомиров… — но тут Белка опомнилась и прикусила язык.

— …и в благородство Белотелова я не верю, — продолжала мама. — Он рассказывает теперь, что не хотел вас подвести. Потому и говорил в милиции, что в портфеле были не документы, а деньги. Предположим, вранье в милиции и было вызвано у него благими намерениями, хотя что хорошего, если человек скрывает от милиции правду! Но почему он вам-то сразу не объяснил, что документы похищены?

— Не хотел расстраивать, — неуверенно ответил дядя Паша. — Надеялся найти документы.

Жалко, не было при этом разговоре меня! Я бы открыл глаза дяде Паше! Он бы тотчас увидел, какую змею пригрел! Белотелов ведь не только нас с Левкой оклеветал, а еще подвел своего лучшего друга под исключение из партии. Подожди же!

А Белка стояла на пороге и не знала, как ей ловчее подсунуть записку и уйти. Наконец стоять непрошеной гостьей в чужой квартире стало совсем неудобно, и Нюра сказала первое, что пришло в голову:

— Мария Ефимовна! Я нечаянно оставила у вас фотографию Лемешева… Разрешите, я ее поищу…

Мама разрешила. Белка для вида покопалась в книжках на столе, положила на самое видное место свою записку, сказала:

— Ну, нашлась фотография! — и выскользнула за дверь.

Успокоительные записки у Белки были приготовлены для всех, и она отправилась по адресам. Левкиной мамы дома не было, поэтому Белка сунула записку Гомзиным под дверь. У Кожедубовых дома сидела младшая сестренка Димки. Белка выспросила ее обо всем, а потом, убедившись предварительно, что девочка еще не умеет читать, отдала ей записку и попросила передать маме.

Но все-таки и теперь Белка уехать из города не могла, ей было жаль Левку: он будет спрашивать про маму, а она с ней даже не встретилась. Тут она вспомнила про моих верных людей и, отыскав недостроенный дом, полезла на чердак. Доски, которые я заблаговременно приготовил, сохранились. Белка выложила из них на окне сигнал и стала ждать.

Начинало уже темнеть, а на сигнал никто не являлся. Белке страшно было сидеть одной на чердаке, она спустилась и стала ждать в подъезде.

Вот тогда-то и произошло еще одно приключение, может быть, не менее интересное, чем все наши похождения в Золотой Долине.

Не успела Белка оглядеться в темном подъезде, как в дверь вошел человек, только не Никита Сычев, а кто-то большой и толстый. Белка испугалась, как бы не стали допрашивать, зачем она сюда забралась, и юркнула за штабель кирпича.

Толстый человек стал совсем рядом и тяжело дышал. Потом она услышала, как в подъезд снова вошли.

— Наконец! — сказал толстый. — Где был? Я к тебе два раза днем заходил. Опасно, а пришлось оставить записку.

— Ходил в свои владения, — ответил тот, который вошел позже.

— Принес?

— Принести-то принес, — начал мямлить второй, — но за такую цену я не согласен.

— Триста тысяч рублей мало? — удивился толстый.

— А что твои рубли? Немцы все равно придут. Рублями сундуки оклеивать будут.

Белка вся так и затрепетала от негодования: что же это за человек, для которого и советские рубли уже не рубли?

А толстяк продолжал:

— Не хочешь на рубли, получай долларами.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч…

— Нет, брат, ищи дураков в другом месте. Меньше, чем за сто тысяч не уступлю.

— Послушай, Белотелов, — вышел из терпения толстый, — что ты торгуешься, как баба на толчке? Это же — доллары!

— Но ты не забывай, что ты покупаешь, — возразил Белотелов. — Золотая Долина, брат, почище вашей Аризоны…

Белотелов! Золотая Долина! Белка так и замерла вся, боясь пропустить хоть одно слово: в этом мерзком торге один бессовестно продавал, а другой без зазрения совести покупал нашу советскую землю.

— А ну, покажи бумаги!

«Бумаги! — еще больше насторожилась Белка. — Уж не те ли, о которых говорили сейчас Мария Ефимовна и Павел Васильевич?»

Чиркнула зажигалка, зашуршала бумага, и Белка, выглянув из-за кирпичей, увидела двух человек, склонившихся над белыми листами. Наверное, такая ненависть к предателям горела в Белкиных глазах, что Белотелов, почувствовав эту ненависть, повернул свою чурку с большим носом.

Как он вздрогнул, когда увидел Белкино лицо! Хотел что-то сказать тому, другому, а не мог — губы от страха прыгали.

Толстый заметил по лицу Белотелова неладное, обернулся…

«Ну, — подумала Белка, — сейчас они убьют меня, как Павлика Морозова…» и хотела уже кричать, звать на помощь, но толстый вдруг кинулся вон из подъезда. Исчез и Белотелов, а в дверь протиснулись сразу два мальчика. Они пошептались и полезли на чердак, но тут же спустились.

— Это кто-нибудь нечаянно так доски положил, — сказал один, — а ты и подумал, что Васька тебя вызывает.

— Не может быть, — спорил другой, — Молокоед где-нибудь здесь: его сигнал.

Тогда Белка, наконец, поняла, что это и есть, должно быть, верные люди, и шепнула:

— Ребята, вы кто?

Они от страху чуть не убежали, но в дверях остановились:

— А ты — кто?

— Вы не бойтесь! Я от Молокоеда.

— Ура! — обрадовались они, чуть не крича во все горло.

— Не кричите! — предупредила Белка. — Я здесь с секретным поручением, а вы орете.

Это были Никитка Сычев и Мишка Фриденсон.

Сыч сразу заметил сигнал в чердачном окне, но сначала сбегал за Мишкой, так как после прилета голубя оба стали главными хранителями нашей тайны.

— Ну рассказывай! — сразу стали просить ребята. — Нашли что-нибудь?

— Конечно, нашли! Молокоед да не найдет!