Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.] - Клепов Василий Степанович. Страница 35

— Я же не маленький, понимаю. Но если — надо?

Она не соглашалась. Тогда я рассердился и сказал, что если она не отвезет меня сейчас же к телефону, я так начну кричать, что всех разбужу, и ей же от главного врача влетит. Она испугалась и привела ко мне дежурного врача. Тот выслушал меня, ни слова не говоря, и велел дать коляску. Меня повезли по коридору. Открылась дверь с табличкой «Главный врач», и коляску подкатили прямо к телефону.

— Тебе набрать номер или сам наберешь?

— Что я, больной, что ли, какой или умирающий? Конечно, сам!

Я набрал номер нашего домашнего телефона, и мама сразу взяла трубку, она не спала.

— Мам! Ты не знаешь, где это воздушный бой был?

— Да где ты опять пропал? Обещал быть, а не идешь.

Говорит так, будто я недавно из дома вышел, а по голосу чувствую — волнуется. Она у меня всегда такая — умеет себя в руках держать.

— Ты все-таки скажи, мам, где был воздушный бой?

— Где-то недалеко. Прасковья Ивановна говорит: над Шайтанкой.

— А-а, хорошо, что над Шайтанкой. А разве Прасковья Ивановна у тебя сидит?

— У меня.

— Тогда дай ей трубку.

Мама рассердилась и велела немедленно приходить домой. Чудачка, будто я могу!

— Мам! Ты все-таки дай трубку Прасковье Ивановне. Ведь ты со мной разговариваешь, а она же с Димкой не разговаривает и волнуется.

Мама передала трубку Димкиной матери, и я сказал ей, чтобы она о Димке не беспокоилась, что он жив и здоров и скоро придет. Она, конечно, — миллион вопросов, но я пригласил ее прийти завтра ко мне в больницу. Тут мама выхватила у Прасковьи Ивановны трубку и испуганно спросила:

— Вася, разве ты в больнице? Что с тобой, дорогой? Я сейчас же прибегу.

— Мама! Какая ты смешная, кто же тебя пустит сейчас в больницу, когда больные все спят? А обо мне не беспокойся — ногу малость оцарапал, и мне перевязку сделали. До свидания. Вот доктор с тобой хочет поговорить.

Доктор просил маму не беспокоиться:

— Мальчик упал с машины, ничего серьезного нет.

И я услышал, как мама с досадой говорила Прасковье Ивановне:

— Опять, негодяй, за машину цеплялся!

Я улыбнулся:

— Теперь, доктор, везите меня спать.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Большой приёмный день. «Бы» мешает. Допрос Белотелова. Генрих или Пантюха?

Хирург не велел меня будить, и я проснулся только к обеду.

Наверно, врачу сообщили об этом, и он пришел в палату еще более веселый, чем вчера.

— Привет герою Золотой Долины! — поздоровался хирург и протянул мне руку, как взрослому.

Он осмотрел меня, повыспрашивал, где, что и как болит, а потом, потрепав по плечу, сказал старшей сестре:

— А теперь покормите его покрепче. У него сегодня большой приемный день.

Я думал, он шутит, а вышло наоборот. Только пообедал, ко мне заявились сразу мама и Прасковья Ивановна.

Они мне назадавали столько вопросов, что под конец я не выдержал:

— Прошу излагать вопросы в письменной форме.

Они посмеялись, но видно было, что им хочется многое узнать.

— Мама, а ты выполнила мою просьбу насчет НКВД?

— Выполнила, дорогой, выполнила. Не верила тебе, но все же пошла… Я еще раньше там была, когда эта девочка от тебя приходила. Но тогда я больше о Белотелове говорила… А тут — только начала рассказывать — этот их начальник сразу всех на ноги поставил… Вот уж не знала, что ты и впрямь шпиона поймаешь…

— Жужжал, жужжал — и нажужжал! Надо понимать, когда человеку можно верить, а когда — нельзя.

И ни словом не упрекнула меня мама за случившееся. «Вот, — думаю, — подвезло мне, что сразу в больницу угодил, — иначе попало бы по первое число. Димке и Левке хуже: им так просто не отвертеться».

Не успела уйти из палаты мама, смотрю, Белка явилась. Халат на ней огромный, только пушистая рыжая голова из него торчит да синенькие глазенки светятся.

— Иди сюда, Рыжик! — обрадовался я.

— Зачем ты меня Рыжиком зовешь? — сердито принялась шептать она. — Меня так только в школе дразнят. Лучше зови меня Белкой.

— Ты на меня вчера обиделась?

— Конечно, обиделась, — в ее васильках сразу стала собираться водичка, и с них закапало. — Я все ждала, когда ты придешь, а ты сразу заорал: «Марш отсюда!» Я всю дорогу ревела.

— Ты меня извини, — я пожал ей руку, — но так было надо. Потом расскажу.

Вдруг входит в палату какой-то седой дядя в очках, оглядывает всех и идет прямо к моей кровати.

— Ну, здравствуй! — подал он руку Белке. — А это, наверно, знаменитый Молокоед?

Белка радостно пискнула в ответ, а он протянул руку мне:

— Здравствуй, последний из могикан! Говорят, гуроны опять стали на Военную Тропу?

«Что это, — думаю, — еще за чудак?»

Но это сам академик Туляков пришел, чтобы разузнать от меня все относительно Золотой Долины.

— А вот там, в этой котловине, где вы нашли кристаллики, ты больше ничего не заметил? — спросил он.

Вместо ответа я позвал няню и попросил, чтобы она сходила к кастелянше, взяла у нее мои брюки и выгребла из карманов все, что там есть. Няня вернулась и принесла в подоле камешки, которые я предусмотрительно унес с собой.

— Вот что я там заметил. Там все скалы сплошь из этих камней.

Туляков схватил один камешек, второй, третий и даже в лице переменился:

— А ты не шутишь? Неужели сплошь?

— Сплошь. Честное пионерское, сплошь!

— Ну спасибо тебе, малыш! — он схватил меня за плечи и расцеловал. — Какое счастье, что я дожил до поры, когда появились на нашей земле такие ребята!

Я сначала не понял, чему он так сильно обрадовался. Но академик разъяснил, что мои камешки — не что иное, как медный блеск — самая богатая руда, в которой содержится восемьдесят процентов меди.

— Во-семь-де-сят! — раздельно, по складам, выкрикнул он. — А мы сейчас даже руду с пятью процентами меди считаем богатой. Ты понимаешь теперь, что это такое, индейская твоя голова?

Он еще раз обнял меня, поздравил, пожал руку Белке и обещал наведываться.

Не успела закрыться дверь, как дежурный врач объявил, что зовут к телефону Молокоедова. Меня уложили опять в коляску, я подмигнул Белке — знай, мол, наших! — и снова попал в кабинет главного врача. Телефонная трубка лежала на столе, мне ее подали, и со мной стал говорить капитан Любомиров.

— Вася! — сказал он так, будто мы были сто лет знакомы. — Ты Белотелова узнаешь?

— Конечно! Как же не узнать.

Он засмеялся и попросил передать трубку врачу.

Врач ответил:

— Молодцом… Вполне можно… Разрешаю. Можете у меня в кабинете.

Нетрудно было догадаться, что капитан спрашивает, хорошо ли я себя чувствую, и можно ли со мной говорить, и где.

Меня опять привезли в палату, и Белка спросила:

— Это куда тебя возили?

— Пока военная тайна. Потом расскажу.

— Что ты со мной так разговариваешь? — обиделась она. — Все — «потом» да «потом», будто я маленькая.

Я хотел поправить бинт на ноге, но Белка сердито хлестнула меня по рукам и приказала:

— Лежи! Если не умеешь, так не берись.

Она ловко размотала бинт, высунув язычок, осторожно осмотрела рану и снова завязала.

— Теперь хорошо?

— Ага! Где это ты так ловко научилась делать перевязки?

— Правда, ловко? — обрадовалась Белка. — Я сейчас могу идти санинструктором на фронт. Только не берут. А так я уже на ГСО сдала и значок получила.

Она расстегнула халат, и у нее на кофточке рядом с пионерским значком я, действительно, увидел значок ГСО первой ступени.

Вот хорошо бы поехать с Белкой на фронт! Меня бы там все время ранили, а она все время выносила бы меня из боя и перевязывала раны.

— А ты хорошо учишься? — спросил я.

— Одни пятерки! — сказала она и принялась беспечно болтать ногами. — А ты?

Мне стало стыдно, что я двоечник, верный кандидат во второгодники, и я не посмел сказать правду Белке.

— Я бы тоже учился бы на пятерки…