Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.] - Клепов Василий Степанович. Страница 53

Очнулся я, когда капитан выплеснул мне в лицо стакан холодной воды. Пустой взгляд немца оживился.

Я молчал. Тогда Клюге хотел ударить меня ногой.

— Господин капитан! — прикрыл я лицо локтем. — Уймите хоть вы этого чудака! Он убьет меня еще до того, как я смогу вам что-нибудь сказать.

Гестаповец весело расхохотался.

— Ты прав, унтерменш! Сядь, Клюге! У тебя — никакого знания детской психологии!

— Почему именно ты стал отвечать на вопросы? — повернулся капитан ко мне.

— Потому что лучше других знаю немецкий язык.

— Язык врага? — отчеканивая каждое слово, повторил мои слова гестаповец. — Так, кажется, ты говорил?

— Говорил! — смело ответил я и, сделав наивные глаза, посмотрел на капитана. — Но ведь это же правда. Ведь вы с нами воюете?

Капитан даже хлопнул себя по ляжкам.

— Черт возьми, Клюге, этот маленький унтерменш мне определенно нравится!

В кабинет втолкнули Левку. Он сделал руки по швам и отрапортовал:

— По вашему вызову Лев Гомзин явился!

На Левкином лице было столько серьезности и подобострастия, что даже я не мог понять: дурачит гестаповцев Большое Ухо или докладывает всерьез. Капитан посмотрел на Левку с изумлением:

— Это еще что за оболтус?

Клюге нагнулся к его уху.

— А, — понимающе улыбнулся капитан и приказал:

— Подойди сюда! Покажи руки!

Левка протянул плохо разгибающиеся ладони. Гестаповец даже брезгливо сморщился: до того они были грязны. (Большое Ухо рылся под амбаром!).

— Что ты делал сегодня в поле?

— Строил Великую Германию, — выпучив глазищи, гаркнул Левка.

— Что-о? — в изумлении протянул гестаповец.

— Мы только за этим сюда и ехали, — пустился в объяснения Большое Ухо. — Так нам говорил обер-лейтенант, который стоял у нас на квартире. Честное слово! Вот хоть Ваську спросите!

— Вон оно что, — издевательски улыбнулся капитан. — А ну, покажи свою больную ногу…

— Что вас всех интересуют мои конечности? — пробурчал Левка, поднимая штанину.

— Смотри, как бы нас не заинтересовал твой язык! — вспылил багровея Клюге.

— Могу показать и язык, мне не жалко, — добродушно ответил Левка.

Нога у Левки все еще была припухшей, притом на ней красовалась настоящая повязка. Немцы переглянулись, Клюге с недоумением и плохо скрытой досадой пожал плечами.

Нам велели выйти вон.

В коридоре Левка подошел ко мне. В его огромных, черных глазах прыгали хорошо знакомые мне бесенята.

И вдруг бесенята исчезли, я увидел в Левкиных глазах сочувствие.

— Тебя что, били, Вася?

Я прислонил тыльную сторону ладони ко рту и увидел на ней красное пятно.

— Ерунда! — сплюнул я на ковер. — Чуть-чуть по роже съездил меня этот Клюге.

Но в дверях возник Клюге, громко прокричал:

— Кошедубофф!

Димка скрылся за дверью. Не знаю, долго мы сидели или нет, но вдруг услышали страшный крик.

Вам приходилось слышать, как стонет в зубном кабинете человек, которому дергают зуб? Сейчас так же стонал и кричал Димка.

Я бросился к двери, толкнул ее… Фашистский капитан был уже не тем добрым капитаном, который поощрял меня к откровенным высказываниям. Он держал Димку за руку и что есть силы выворачивал ее, Димка со страшно перекосившимся лицом, присев от боли, твердил:

— Не имеете права! Не имеете права!

Я не выдержал, закричал:

— Что вы делаете?

Клюге подскочил ко мне, выпихнул из дверей и крикнул Камелькранцу:

— Уберите этих щенков!

Мы снова были в амбаре, в полнейшей тьме, которая стала еще мрачнее после яркого света комнат. Ночь казалась очень темной, моросил мелкий дождь. Иногда дверь в доме помещицы открывали, и тогда середина двора освещалась, мы видели поблескивавшую машину гестаповцев.

Где-то вверху возник шум. Он становился все сильнее. Вскоре уже ревели над нашими головами самолеты, потом раздались тупые удары бомб.

Мы увидели, как дверь открылась и гестаповцы выскочили к своей машине.

— Налет на Грюнберг, — услышали мы. — Пошел!

Гестаповец открыл дверцу автомобиля. Машина стала разворачиваться, но тут Клюге прокричал:

— Надо взять Сташинского! Эй, господин Франц, давайте сюда!

Во дворе вдруг посветлело, и мы увидели, как маленького поляка всунули на заднее сиденье. Машина стрелой выскочила из ворот, за ней устремились, тарахтя моторами, мотоциклы.

Поляки все еще стояли во дворе и смотрели куда-то на запад.

— Русски налецели [101] — говорил с плохо скрываемой радостью Сигизмунд.

— Их дуже, — оживленно подхватил Заремба. — Напевно полецели штурмовать Бэрлин. [102]

— Грюнберг горит! Грюнберг горит! — услышали мы радостный возглас на русском языке.

В щели нашего амбара бил яркий свет. Я попросил Левку стать у стены, влез к нему на спину и выглянул. Во дворе было светло, как днем. А по крыше замка металась фигурка женщины. Подняв руки, она грозила в сторону пожара кулаками.

— Ага, припекло! — кричала женщина по-русски. — Поджарило? Вытаскивайте скорее, что награбили у нас в России! Не вытащите, нет! Горите, гады!

Женщина взмахнула рукой, и я увидел длинные косы, свешивавшиеся с плеча. Груня!

Дверь амбара открылась, в нее втолкнули окровавленного Димку. Мы живо подсели к Дубленой Коже. Но он не отвечал на наши вопросы, а только стонал, сжав зубы.

ТЯЖЕЛЫЕ ВЕСТИ

Молодцы все-таки наши летчики! Стоило им всего несколько минут побомбить Грюнберг, и он горит уже несколько часов: Мы не видели города, но большие белые клубы дыма вырывались из-за леса, висели над ним плотной пеленой. Порывистый ветер доносил до нас приятный запах пожарища.

И как ни били нас гестаповцы, мы шли на работу радостные и веселые. Я обратил внимание на то, что и поляки стали словно другими: по дороге в поле они шутили, смеялись, оживленно разговаривали, так что Камелькранц начал хмуриться и несколько раз крикнул:

— Штилль! Штилль! [103]

— Что у вас, разве праздник? — спросил я Сигизмунда.

— Германия горит! — улыбнулся он, кивнув в сторону пожара.

С этого дня мы стали вроде героев. Поляки подкладывали нам свои порции пищи, считали за счастье потрепать по плечу: или пожать утром руку. Стоило Камелькранцу на минуту отлучиться, как вокруг немедленно собирались батраки и начинали выспрашивать все, что им хотелось узнать о нашей стране.

— А правда, что немцы в России снова наступают? — спросил меня однажды Юзеф.

— Откуда вы взяли? — спросил я со смехом, а у самого сердце покатилось куда-то вниз.

Оказалось, управляющий устроил побудку полякам раньше обычного и поспешил «обрадовать» вестью о новом наступлении на русском фронте. По словам горбуна, войска фюрера, собрав огромные силы, нанесли нашим войскам страшный удар под Курском, наши не выдержали и стали отступать.

— Еще он говорил о каких-то тиграх и пантерах, которых не берут русские пули и снаряды, — добавил встревоженный Сигизмунд.

— А вы ему и поверили? — весело воскликнул Левка. — Не родился такой тигр, который не свалился бы от русской пули… Правда, Молокоед?

Мучительная неизвестность и предчувствие чего-то недоброго не давали мне покоя весь этот день. Димка первый заметил мое состояние и встревоженно спросил:

— Ты думаешь это правда, Молокоед?

— А ты как считаешь?