Мохнатый ребенок - Аромштам Марина Семеновна. Страница 31

А вообще Марсику на даче было хорошо. Он валялся в песке, грелся на солнышке, ел свежую травку и купался под мелким дождиком. Шерстка у него стала гладкая и блестящая, и он все чаще походил на пушистую улыбку.

Быстро усваивая уроки вольной кошачьей жизни, Марсик научился вечерами пробираться в соседний двор, где жила Пулька, подкарауливал ее и вынуждал играть в догонялки.

— Как вы думаете, можно назвать это кошачьей дружбой? — спрашивала мама.

Пока Костик думал, наблюдая из окна темные силуэты скачущих в ночи кошек, Гришка успевал высказаться.

— Не верю женщинам, — произносил он тоном бывалого человека, немало повидавшего за шестнадцать лет жизни. — Не верю, даже если эти женщины — кошки. Как говаривал старина Винни-Пух, «никогда не знаешь, что случится, если имеешь дело с пчелами!» Я имею в виду — с женщинами.

Мама от него отмахнулась: «Тоже мне — специалист по женскому вопросу!»

Но через пару дней, войдя в комнату, она увидела, как к окну метнулась маленькая юркая тень, а Марсикова миска была вылизана до дна.

— Так! — сказала мама. — Пулька высмотрела, каким путем Марсик возвращается домой, проникла за ним на балкон и обнаружила его миску.

— Коварная кошачья женщина! Прикидывается другом, а в голове лишь одна мысль — полопать за чужой счет! — Гришка чувствовал себя оракулом, пророчества которого оправдались.

У древних греков оракулами назывались специальные жрецы, предсказывавшие будущее. Без предсказания греки не могли сделать ни шагу. Хотя, если честно, что-либо понять из этих пророчеств было совершенно невозможно. Один царь спросил, надо ли ему идти на войну, а ему ответили: «Пойдешь — погубишь великое царство». Царь обрадовался и пошел. Проиграл войну и спрашивает: «А как же пророчество?» Оказалось, речь шла о разрушении его собственного царства. Но это все мелочи. Они касались тех, кому предсказывали, а не самих оракулов. Оракулов чтили и почитали — независимо от последствий их предсказаний. Поэтому Гришка был не прочь закрепить за собой эти функции.

Но мама, несмотря на очевидное Пулькино вредительство и вылизанную миску, не похвалила Гришку за ясновидение и не выразила желания обращаться к нему впредь.

— Придется переставить миску с балкона в комнату, — решила она. — Надеюсь, туда даже эта проныра залезть не осмелится.

Миску переставили поглубже в дом. Но Пульку эти смешные меры предосторожности не остановили. Она с воровским бесстыдством пробиралась в комнату, чуть ли не под мамину кровать, и в один присест поглощала порцию, которой беспечному баловню Марсику хватило бы на три дня.

— Эта нахальная Пулька хочет нас разорить! — возмущалась мама. — Скоро придется перевести Марсика на диету из бабочек.

У Пульки, без разрешения кормившейся в чужом доме, были уважительные причины: она ждала котят. Об этом нам сообщил Большой Леня. Где в маленьком тельце этой полукошки могли разместиться еще и котята, было не очень понятно. Но есть Пулька хотела и за себя, и за тех, кто прятался у нее внутри. Маму это отчасти утешало. Она была не прочь прикармливать Пульку, но на крыльце и чем-нибудь попроще, чем дорогой корм, который папа привозил Марсику специально из Москвы. Тем более что Пулька вряд ли могла считаться гурманом. Но недоверчивая кошка предпочитала не клянчить, а воровать. И с этим поневоле приходилось мириться.

Внезапно продовольственные налеты Пульки прекратились. Два дня Марсик тщетно сидел во дворе у Большого Лени, подкарауливая коварную кошачью женщину, которую по наивности принимал за свою подругу: Пулька не появлялась.

— Видно, котиться ей время пришло, — объяснил Большой Леня. — Только где у нее гнездо, не знаю. Везде глядел! Ни следа, ни зацепочки.

Пулька появилась через три дня — неизвестно откуда, вылакала из блюдечка молоко и опять исчезла — неизвестно куда. Большой Леня хотел ее выследить, но не смог.

— Спрятала котят! Да как спрятала! Вот ведь хитрая бестия! Полкошки, а ума — на целых десять! — восхищался он. Прошло еще три дня, и котята обнаружили себя сами.

Летний день обещал быть сухим и теплым. На тоненьких веточках вишен наливались ягоды и уже радовали глаз своими красными пятнышками. Но что-то было не так. Какой-то неправильный звук наполнял воздух. Час от часу он становился все сильнее. Марсик сидел на балконе и нервно поводил ушами.

— Вы слышите? — спросила мама. — Что это?

— По-моему, котята пищат. Надо сказать Большому Лене. Большой Леня был мрачен, как туча.

Пульки нет. Со вчерашнего дня не показывалась. Вот они и кричат — от голода. Я по писку ихнему гнездо нашел. Знаете, где она котят спрятала? За обшивкой вашего дома.

Сразу вспомнилась тень на балконе, бесследно исчезавшая при чьем-нибудь появлении, и напряженный Марсик у маленькой дырки в стене. Между досками обшивки и бревенчатой стеной дома было некоторое пространство, но лишь полукошка Пулька могла выбрать такую узкую щель для своих котят. Никто, кроме нее, не смог бы туда пролезть.

Писк становился все громче и отчаянней. Костик больше не мог читать, взял книжку и пошел в сад. В самом дальнем его конце уже сидел Гришка и с видом глухого Бетховена щипал гитару. Не отпуская струн, Гришка взглянул поверх Костиковой головы и, как бы между прочим, спросил: «Ну, как? Все кричат?» Костик кивнул, сел рядом и стал смотреть на деревья.

Здесь писка котят слышно не было.

Через щель в заборе было видно, как в соседнем дворе то и дело появляется Большой Леня и бессмысленно ходит туда-сюда.

«Жду до вечера, — договаривался он сам с собой. — Что мне с котятами-то делать? Без матери?»

Пулька так и не появилась. И к вечеру писк стал непереносимым. Костик увидел, как Большой Леня идет через двор с топором в руках.

— Мам, зачем Лене топор?

— Наверное, хочет вскрыть обшивку. По-другому до котят не добраться. А пойду-ка я с ним поговорю, — вдруг решила мама, накинула куртку и быстро вышла.

Тук. Тук. Кряк. Крах!

Костик прислушивался к звукам топора, и сердце у него прыгало то вверх, то вниз. Гришка уже не мучил гитару, а играл на компьютере в какое-то «Догони-убей», не желая принимать близко к сердцу неисправимую реальность.

В стену перестали колотить, а писк котят, наоборот, стал вдруг очень громким. Потом все стихло.

Еще через некоторое время Большой Леня позвал маму:

— На вот! Вишь — беленький какой. Попробуй воспитать.

Мама вернулась, прижимая к груди пищащий комочек.

— Пулькино наследство, — коротко сказала она, показывая крошечного котенка. — Хорошо, что глазки открыл уже. Давайте попробуем его покормить.

Когда-то в детстве мама кормила из соски щенка. «Щенок, конечно, — не шестидневный котенок, но какой-то опыт у меня есть, — сказала она. — И вообще, я слышала, как это делают.

Нужен маленький пузырек и резинка от пипетки».

Мама разбавила молоко теплой водой и налила в чистый пузырек, где когда-то хранились капли от насморка. Гришка натянул на пузырек резинку от пипетки и проделал в этой кошачьей соске дырочку.

«Если удастся заставить его пить, мы его выкормим!»

Мама села на стул, положила котенка к себе на колени брюшком кверху, слегка разжала ему челюсти, капнула на розовый язычок молока и вложила в рот соску.

Почувствовав молоко, котенок сглотнул и этим своим движением выдавил из соски новую каплю. Что-то он, видимо, понял, потому что молоко в пузырьке стало убывать.

— Гляди, гляди, пьет! — с облегчением зашептал Костик. Пузырек опустел наполовину, котенок выпустил соску изо рта и заснул.

Все перевели дух.

— А чего так мало выпил-то? — посетовал Гришка. — Полпузырька всего.

— В этом вся беда. Он же маленький. И желудочек у него маленький. Есть ему надо понемногу, но часто. Так что придется нам друг друга подменять. Как запищит — сразу кормить.

Мама взяла маленькую корзинку, постелила туда мягких тряпочек, а сверху затянула большой тряпкой, чтобы Марсик без спросу не сунул туда любопытный нос.