Дом отважных трусишек - Ермолаев Юрий Иванович. Страница 14

Надя внимательно посмотрела на доктора: не пугает ли он её зря. Нет, лицо у него серьёзное, а глаза такие внимательные и добрые, что закравшийся было в неё испуг исчез. Надя пододвинулась к нему ближе и заговорщически прошептала:

— А что если не говорить об этом никому. Будто вы оперируете меня по-старому.

— Не имею права не сказать, — закачал головой главный доктор. — Но я думаю будет лучше, если об этом раньше меня скажешь своей маме ты. Ведь ты моя союзница?

— Ага! — воскликнула Надя и смутилась этому не подходящему для ответа слову.

— Вот и расскажи о нашем разговоре маме. Если она не будет возражать, пусть зайдёт ко мне.

— Про всё, про всё ей рассказать? — переспросила Надя.

— Про всё, о чём мы говорили, — повторил доктор. — Про то, что ты будешь первая, и про то, что могут быть непредвиденные осложнения, как во всём, что делается впервые. Разве что про молодогвардейцев не говори.

— Можно, я ещё не скажу про того доктора, который придумал сыворотку? — тихо попросила разрешения Надя. — Ведь он умер.

Главный доктор понимающе кивнул головой и, как взрослой и своей союзнице, крепко пожал Наде руку. Вся её ручонка так и утонула в его мускулистой ладони. Надя сразу заметила на руке Кирилла Андреевича, чуть выше пальцев, выпуклые жилки. Такие жилки бывают у спортсменов-тяжелоатлетов, которые поднимают штангу. Главному доктору тоже нужно иметь сильные руки. Вот почему он каждое утро упражняется с гантелями. А иногда и колет дрова у себя во дворе, хотя у него в квартире паровое отопление. Но во дворе есть несколько деревянных домиков с печками. Их хозяйкам Кирилл Андреевич с удовольствием и колет дрова. Он и на турнике может подтянуться не хуже настоящего спортсмена. Разве ж можно такому человеку не доверять? Конечно, у него всё должно быть хорошо, и через год Надя непременно станет здоровой.

Глава четырнадцатая. Разговор с мамой

«Сказать или не сказать девочкам, о чём говорил со мной главный доктор?» — думала Надя, как только вышла из кабинета. Ей очень хотелось сказать, но в то же время было немного страшно: вдруг этим всё испортишь. В больнице она стала мнительной и немножко суеверной. Тут почему-то все больные начинают верить в приметы. Галя-Цибуля, например, радуется, когда у неё в супе плавает лавровый лист. «Это к письму из дома», — говорит она. А перед сном Галя почти каждый вечер просит, чтобы все девочки сплюнули три раза через левое плечо. Тогда у неё ночью не будет болеть нога. А если кто из девочек не хочет плевать, она сердится и называет её «врединой».

Надя не испугалась бы примет и непременно всё рассказала бы девочкам, но ведь ей ещё предстоял разговор с мамой.

«Нет, ни к чему говорить об этом раньше времени», — решила она, хотя была уверена, что мама согласится на такую операцию. Но молчать так трудно, что Надя кое-что всё же сказала своим подружкам:

— Мне хотят сначала голени оперировать, а бёдра от них, может, сами исправятся.

А о том, что такая операция будет у главного врача первая, что, может быть, ею ему придётся доказать новый метод исправления бёдер, Надя хоть и с трудом, но умолчала.

— Голени гораздо дольше в аппаратах держат, — заметила Галя-Цибуля.

Как же Наде захотелось возразить ей и объявить:

«Сколько ни держи, а через год я буду здорова».

Хорошо, что Джаннат Шамхалова опередила её:

— Зато с бёдрами сидеть нельзя. Только ходи да лежи, а с голенями сиди сколько угодно.

— Голени врачам легче делать, а больным переносить операции труднее, снова возразила Галя-Цибуля.

«Пусть больнее, зато вместо четырёх операций у меня будет одна», мысленно ответила ей Надя.

А Варя молчала-молчала, а потом высказалась:

— Ну и противная ты, Галка! Только и знаешь, что вредничаешь. Да если ты правильно говоришь, зачем же Наде знать, что эта операция тяжелее. А ты, Надь, не слушай её. Раз главный доктор так решил, значит, считает, что это лучше.

— А я и не слушаю, — ответила Надя и улыбнулась Варе. Ведь она в самом деле ни капельки не расстроилась и даже не рассердилась на злюку Цибулю за её неприятный разговор. Надя знала теперь то, о чём её подруги даже не подозревали.

Поздно вечером, когда все девочки крепко спали, Надя всё ещё думала про предстоящую операцию и про доктора, который не побоялся на себе испытать найденную им сыворотку. Думала она и о главном докторе. Думала и шептала в тёмный потолок:

— Пусть у нас всё будет хорошо, пусть всё будет…

Уснула Надя совсем неожиданно. Просто провалилась куда-то и ни о чём не стала думать. А уже к утру ей приснились какие-то незнакомые врачи, которые приехали смотреть её после операции. Все они, точно мальчишки из пятой палаты, столпились у входа и с восхищением смотрят на её прямые как струнки ноги. И конечно, все поздравляют главного доктора, который держит в руках снимки с кривыми Надиными ногами и не знает, куда их деть. А потом взял и выкинул в окно. Тут раздался какой-то шум, и Надя проснулась. Нянечка Нина открыла в их палате окно. Тихое летнее утро наливалось солнцем.

— Скоро мне сделают операцию, — сказала Надя нянечке.

— Вот и хорошо, — певуче протянула нянечка, — одной операцией меньше будет. Всё ближе к дому.

— Всё ближе к дому, — глядя на маленькую нянечку, радостно повторила Надя и подумала: «Если б она узнала, что меня будут оперировать всего один раз, вот удивилась бы!»

За завтраком у Нади был великолепный аппетит. Она даже попросила добавки. Съела ещё одно яйцо и выпила второй стакан кефира. А вот ждать маму оказалось ужасно трудно. Время шло так медленно, что Надя даже подумала: «Уж не испортились ли висящие в холле часы, не отстают ли они?» Ведь ей так не терпелось поскорее передать маме свой разговор с главным доктором и порадоваться вместе с ней. Чтобы время шло быстрее, Надя принялась помогать медсестре раскладывать по ящикам лекарства. Потом приманила на подоконник двух воробьёв и вдоволь накормила их хлебными крошками. После карантина девочки не так регулярно кормили птиц. Да и летом везде корма много. Ещё Надя помогла «Стиральной машине» ввезти в лифт два кресла-коляски. Наконец настал час посещения, и пришла мама. Надя тут же увела её в конец коридора, к окну, и слово в слово передала весь разговор с главным доктором. Даже вынула у мамы из сумочки карандаш и высчитала сроки своего лечения. Но только Надя заикнулась, что её будут оперировать так впервые, как мама страшно побледнела и сказала:

— Нет, нет, пусть экспериментируют на ком угодно, но не на тебе. Мы не торопимся. Было бы только всё хорошо.

И, уже не слушая Надю, мама заторопилась к главному доктору, просить делать операцию дочери старым, проверенным методом.

Надя так и осталась стоять у окна, растерянная и убитая.

Глава пятнадцатая. Маленькая надежда

После маминого отказа с Надей стало твориться что-то странное. Вместо того чтобы обрадоваться — ведь старый, уже испытанный метод операции надёжнее, — она загрустила, сделалась замкнутой, неразговорчивой и ко всему безразличной. Раньше Надя волновалась, когда почему-либо задерживался утренний обход, старалась, чтобы в её тумбочке и на ней всё было чисто и красиво. Теперь Наде всё это было безразлично. Просыпаясь утром, она лежала, глядя в потолок, до тех пор, пока нянечка Нина или «Стиральная машина» не заворчат на неё и чуть ли не силой отправят умываться. Надя даже не радовалась маминому приходу. Подружкам по палате отвечала на вопросы только «да» или «нет». И все решили, что Надя боится приближающейся операции.

— Ну и трусиха ты, Ермакова, — хихикала Галя-Цибуля, — такой, наверное, во всём детском отделении не было.

Джаннат и Олечка думали про себя то же. Только наблюдательная Варя догадывалась, что с Надей случилось что-то другое. Когда девочки уходили из палаты, она садилась к ней на кровать и рассказывала что-нибудь забавное, а потом, когда Надя старалась улыбнуться, торопливо спрашивала: