О смелых и отважных. Повести - Млодик Аркадий Маркович. Страница 74

— Согласен, но…

— Нет, нет! Это невозможно! — Свиридов перестал смеяться. — Итак, отказ?

— Безусловно!

— Тогда — лично моя просьба…

Понимая, что последует за этим, Платайс незаметно напрягся, подтянул ноги поближе к дивану, чтобы вскочить в любой момент.

— Я её выполню с удовольствием!

Подполковник склонил голову набок и просительно, почти умоляющим взглядом ощупал лицо Платайса.

— Взгляните на него!… На Бедрякова. Тот ли это человек?… Его сейчас приведут.

— Пожалуйста! — воскликнул Платайс с таким облегчением и с такими чистыми радостными глазами, что Свиридов подумал, стоит ли затевать эту комедию, разве не видно, что это настоящий Митряев, которому нечего бояться ни контрразведки, ни Бедрякова.

И все-таки подполковник, вероятно, приказал бы привести арестованного. Но с улицы долетели тревожные выкрики. Надсадно ударил и зачастил пожарный колокол.

— Что такое? — Свиридов недовольно поморщился и, перегнувшись через спинку дивана, посмотрел в окно. — Дым!

Платайс тоже повернулся к окну.

— Пожар, кажется…

— Пожар! — крикнул, вбегая в кабинет, адъютант Свиридова. — И говорят… — Он как-то по-особому взглянул на Платайса. — Говорят… ваш дом, господин Митряев!

— Что-о? Не может быть! — подполковник распахнул окно и выглянул, но ничего, кроме далёкого дыма, не увидел.

А Платайс покачнулся, схватился руками за голову.

— Деньги! Мои деньги! — пролепетал он помертвевшими губами и ринулся из кабинета, удивляясь счастливой случайности, которая пришла ему на помощь.

— Коляску возьмите! — крикнул ему вслед подполковник и приказал адъютанту: — Посадите его в коляску! И помогите — соберите солдат с вёдрами!

Офицер побежал за Платайсом, а Свиридов остался у открытого окна. На улице происходило что-то непонятное. Дым виднелся далеко справа, а люди и здесь суетились, метались и кричали, словно пожар был совсем рядом. Потом все бросились врассыпную. Часовые, охранявшие дом контрразведки, побежали в ближайший переулок. У подполковника мелькнула мысль: не ворвались ли в Читу партизаны? Но выстрелов не было. Слышался приближающийся грохот колёс, дикий перезвон и трубный яростный рёв.

Свиридов вышел на крыльцо.

По узкой улице мчалась обезумевшая тройка лошадей, запряжённых в длинную пожарную линейку. Все в пене, кони задирали головы, ржали и неслись с такой скоростью, что тяжёлый экипаж подпрыгивал, как игрушечный, а колокола, прикреплённые к деревянным стойкам, и ведра, висевшие на крюках, трезвонили на всю Читу. Пожарников на линейке не было. Вожжи волочились по земле. А сзади в клубах пыли, поднятой колёсами, бежал слон. Он остервенело размахивал хоботом и, прихрамывая, гнался за трезвонящим экипажем, приняв его за врага, увешанного свернувшимися в клубок змеями пожарных рукавов.

Напротив дома контрразведки вожжи зацепились за врытую у ворот тумбу и натянулись. Коренник, скаля жёлтые зубы, резко бросился влево, увлекая за собой пристяжных лошадей. Хрустнули и сломались оглобли, полетели разорванные ремённые постромки. Линейка с грохотом подмяла под себя забор, врезалась в сарай и остановилась.

На секунду наступила тишина. Но слон был уже рядом. Он настиг своего врага. Затрещали доски забора под его ногами. Забренчал колокол, вырванный хоботом вместе со стойкой. Взвился в воздух пожарный рукав. Заскрежетали ведра. Слон бросал их под ноги и превращал в железные лепёшки.

Подполковник опомнился и выхватил пистолет, но, взглянув на громаду слона, не выстрелил.

— Часовые! — крикнул он.

Никто не ответил. Многие солдаты впервые видели слона и попрятались от страха.

А слон продолжал крушить пожарную линейку.

— Не стреляйте! Ради бога, не стреляйте — услышал подполковник.

К крыльцу подскакал на статной холёной лошади какой-то бритоголовый человек в ермолке.

— Не стреляйте! Умоляю! — повторил он, спрыгивая на землю. — Это же тысячи! Многие тысячи!

— Цирковой? — спросил Свиридов.

— Так точно! — заторопился человек, боясь, что подполковник передумает и выстрелит в слона… — Сегодня приехали… Он смирный!… Но в дороге цепью натёрло ногу… Рассердился! А тут пожарники! Звон-перезвон!…

— Забирайте его! — сердито приказал Свиридов, кивнув на слона, который тужился перевернуть линейку.

— Оло! Оло! — закричал человек, боязливо подступая к задним ногам слона.

Подполковник с любопытством ждал, что будет дальше, но вдруг лицо его изменилось. Он вспомнил, что в этом полуразрушенном сарае был заперт Бедряков. Держась подальше от слона, который начал успокаиваться, Свиридов подошёл к противоположной стене сарая, где находилась дверь. Её заклинило перекосившимися досками. Подполковник отодвинул засов и с трудом вырвал дверь из гнёзда.

Бедрякова в сарае не было. Когда слон выдернул бревно из развороченного линейкой угла, в стене образовалась большая дыра, и Бедряков сумел выползти наружу. Это он сделал от страха. Сарай мог завалиться и придавить его. Но оказавшись на свободе, Бедряков решил, что глупо самому возвращаться в руки контрразведки. На поручительство Митряева он не очень рассчитывал, а на правосудие семеновцев — тем более…

Деревянный флигель пылал весело и ярко. С колокольни было видно, как упругое пламя вырывалось из окон, точно внутри горел гигантский примус.

— Керосину плеснул? — поинтересовался Трясогузка.

Мика не ответил. Перевесившись через перила, он смотрел не на пожар, а на дорогу, по которой увезли отца. А там, внизу, от окраинных домов бежали люди с вёдрами, с баграми, с лестницами.

Трясогузка уже все знал и понимал, куда смотрит и кого ждёт Мика. Командир обнял друга за плечи.

— Ты не думай… Твой батя знаешь какой? Да он и без пожара выкрутится!

Но Мика так ничего и не сказал, пока не увидел ту же самую коляску, на которой увезли отца. Тот же солдат-ездовой нахлёстывал гнедую лошадь. Сзади сидели отец и офицер, который приходил утром.

Мика с шумом выдохнул воздух и, схватив Трясогузку, чуть не поднял его. Трясогузка обрадовался не меньше Мики.

— А я что тебе говорил?… Твой батя — он такой!…

Коляска промчалась мимо забора, который уже начинал дымиться, и влетела во двор.

— Слава богу — дом цел! — дрожащим голосом произнёс Платайс и спрыгнул на крыльцо.

Адъютант Свиридова выскочил за ним.

В кабинете, увидев распахнутую дверь сейфа, Платайс застонал, боязливо, бочком приблизился к нему, взял лежавший на виду лист бумаги, пробежал глазами и, обессилев, опустился в кресло. Офицер подхватил упавшую на пол бумагу и прочитал записку управляющего Алексея Ицко.

МИКА ГОТОВИТ ПЕРЕВОРОТ

В царстве Хряща порядок был строгий. С утра все беспризорники уходили «на работу». В разрушенной лесопилке оставался только он сам, два его телохранителя и караульный, который всегда сидел наверху за трубой и подавал сигнал, если кто-нибудь приближался к развалинам.

До обеда Хрящ играл в карты с телохранителями — на щелчки. Проигрывал он редко, но и проиграв, не подставлял свой царственный лоб. В этом случае телохранители тянули жребий и тот, кому не повезло, получал щелчки вместо Хряща.

К обеду беспризорники начинали по одному возвращаться «с работы». Несли все, что удавалось стащить или выпросить за день. Добыча целиком поступала в распоряжение Хряща, и он делил её, но не поровну, а как ему вздумается. Никто не имел права съесть до прихода «домой» ни кусочка. За это не только лишали порции на несколько дней вперёд, но и били без всякой жалости. Обмануть Хряща было невозможно. Посмотрит — и горе тому, кто утаил или съел хотя бы селёдочный хвост.

В тот день первым вернулся «с работы» Конопатый — любимчик Хряща. Конопатый не голодал даже тогда, когда несколько дней подряд приходил пустой. Царёк всегда выдавал ему порцию из общего котла.