Синий город на Садовой (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 6

— Слышите, вы! — торопила Ксения.

Но Федя знал, что минут десять можно еще поваляться.

Степка потерся щекой о поцарапанное плечо и сообщил:

— Мне уже через неделю семь лет будет…

— Вот новость!

— Ты мне что подаришь?

— Ремень…

— Да ну тебя, — надул губы Степка. — Одно и то же…

— Что — одно и то же? — не понял Федя.

— От мамы только и слышишь: "Сейчас ремня получишь…" Катерина в садике тоже: "Сейчас как всыплю, будете знать!.."

— Опять, что ли, руки распускает?

— А ты думал! Вчера как вляпала, аж зачесалось…

— За что?

— Мы с Дрюшкой подрались. Помнишь, толстый такой…

Федя всех в Степкиной группе помнил. Андрюшка Сотин был тихий, добродушный человек. И к тому же Степкин приятель.

— Ненормальные, да? Чего не поделили-то?

— А чего он… Услыхал где-то считалку дурацкую и целый день, как магнитофон… — Степка сердито, но с выражением прочитал:

И, покосившись на дверь, Степка полным словом назвал то, что ободрал в лесу.

— А потом еще:

Федя хихикнул:

— Подумаешь. Это же детское народное творчество. С давних лет. Во всех садиках такие дразнилки. Даже интересно.

— Это если про других — интересно. А когда про себя…

— Без этого в детсаду не проживешь, — философски разъяснил Федя. — Сам небось знаешь, не первый год там…

— А тебя тоже дразнили?

— Естественно… "Дядя Федя съел медведя…"

Степка обрадованно подскочил у него на животе, и Федя опять охнул:

— Тихо ты, аппендикс выскочит…

— А ты вырежь, как у меня. — Степка потер на животе светлый рубец со следами-точками от ниток. Он гордился, что год назад перенес настоящую хирургическую операцию…

— Чтобы я свой родной аппендикс отдал добровольно? — возмутился Федя. — Брысь умываться!

— Счас… А Бориса тоже дразнили?

— Еще как! Хуже всех…

— Мы с ним тогда и подружились первый раз, — вспомнил о раннем детстве Федя. — В средней группе. Я за него заступился, и мы двое… против толпы…

— А когда он приедет? Скоро?

— Через неделю, наверно. Если в Москве не задержится…

— Я про Бориса тоже стихи сочинил, — сообщил Степка.

Федя не пощадил автора:

— Это ведь не твои стихи. Такие уже есть, только не про Бориса, а про киску…

— Ну и что! Я же переделал!

— Так нельзя. Настоящим поэтам за такие дела знаешь как попадает!..

— Я ведь еще не настоящий, — опять надул губы Степка.

— "Еще"… — усмехнулся Федя. Степкина склонность к рифмотворчеству была всем известна.

— А какие ты еще дразнилки знаешь? — ушел Степка от неприятной темы.

— Да такие же, наверно, как и вы там…

— Это все знают.

— А еще:

— Ой, эту я не слыхал! — обрадовался Степка. — Игорешка у нас как раз есть!..

— Да ты что! — спохватился Федя. — Я тебе для этого, что ли, рассказываю? Чтобы ты людей изводил, да?

— Я же для запаса! Если они первые полезут!..

Ксения сунула голову в дверь:

— Да это что за лодыри! Еще и не думали одеваться!..

Федя дотянулся, взял со стула заряженный водяной пистолет и пустил в сестрицу струю. Ксения пообещала из-за двери:

— Подожди, попросишь еще нашивку…

— Ну Ксю-уша!.. — Федя вскочил, свалив на пол Степку. — Мы хорошие!..

ЭТОТ ДЕНЬ С УТРА ДО ВЕЧЕРА…

Красивый ярлык от иностранных шмоток нужен был, чтобы рассчитаться с Гугой.

Гуга — Федин одноклассник. Кличку свою он получил благодаря географичке Анне Григорьевне. Что-то ехидное сказал на уроке, и Аннушка не выдержала:

— Ох и змея ты, Куприянов!

До этого Гошка Куприянов был просто Купер. Но тут кто-то из девчонок находчиво хихикнул:

— Не змея, а Большой Змей. Из романа Ку-пера.

Ну и пошло: Большой Змей — Чингачгук — Гук — Гуга…

Было это еще в начале пятого класса. С той поры Гуга крепко повзрослел, обогнал многих одноклассников не только в росте, но и, как говорится, в "жизненных интересах". Имел касательство к компании некоего Герцога, что тусовалась в большом дворе на улице Мира. Завел себе в классе двух приятелей-адъютантов, на остальных же "пионерчиков" глядел снисходительно. Впрочем, агрессивности не проявлял, на прозвище не обижался, учился прилично и ни на каких "учетах" не состоял.

В конце мая Гуга спас Федю от большой беды. Учитель немецкого языка Артур Яковлевич — сухой, язвительный, но, надо сказать, справедливый — долго вытягивал из стоявшего у доски Федора Кроева путаные ответы и наконец сообщил:

— Сударь мой, ваша годовая оценка — в состоянии шаткого балансирования между спасительной тройкой и… вы сами понимаете чем. Поэтому — последний шанс. Если переведете предложение, можете гулять с ощущением спасшегося грешника. Если же нет — нас ожидают частые встречи на летних занятиях… — И начертал на доске немецкую фразу, в которой Феде был знаком лишь глагол "sterben", что означает "умирать". Ну, Федя и начал помирать от безнадежности. Старый Артур с подчеркнутым терпением смотрел на семиклассника Кроева, а тот — с тоской на класс… Тут-то Гуга вдруг и поднял тетрадный лист с крупными буквами перевода. На две секунды. Феде хватило.

Он опустил глаза, почесал для видимости в затылке, потом без излишней торопливости и вроде бы даже с некоторым сомнением написал русские слова на доске: "Я смотрел фильм "Никто не хотел умирать".

— Фортуна оказалась благосклонна к вам, — заметил Артур Яковлевич. — Однако ежели вы и в следующем классе станете демонстрировать столь прохладное отношение к языку Гете и Шиллера… Впрочем, нотация — не лучший вид напутствия перед каникулами. Ступайте с миром…

После урока Федя выдохнул с искренним чувством:

— Ну, спасибо тебе, Купер…

Гуга, однако, не воспринял прочувствованного тона:

— "Спасибо" — это чересчур. А вот троячок — в самый раз.

— Че-во? — изумился Федя.

— А что? Разве дорого?

Федя сперва не поверил. Потом понял.

— А как насчет совести?

— Насчет чего? А-а… — Гуга был малость толстоват, но в общем-то симпатичный. И улыбался славно. — Вопрос этот неоднозначный. Пойди тогда к Артуру и расскажи, как ты перевел фразу про шедевр советского кино. Раз уж речь о совести… Я, между прочим, рисковал, а за риск в наше время платят.

Логика была убийственной. И Федя пообещал, что, раз такое дело, трояк он выплатит. Сейчас не может, в кармане пусто, но принесет на летнюю практику, где они все равно встретятся.

— Ну, гляди, — сказал Гуга. — Я проценты не начисляю, будь и ты джентльменом.

Удивляться в общем-то было нечему. "Рыночные отношения" в седьмом "А", как и во всей школе номер четыре, давали себя знать. Девчонки, например, торговали косметикой. Алка Щепахина — та вообще притащила однажды целую коробку всяких заграничных тюбиков, пенальчиков и баночек. Одноклассницы налетели и завизжали: сперва от восторга, потом — узнав цены. Однако платили, у кого было чем. Кончилось, правда, скандалом. Алку поволокли к завучу, товар учительницы изъяли в свою пользу. Впрочем, Алка хвасталась, что заплатили честно…