Выстрел с монитора (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 60

Настоятель Петр, однако, продолжал ровным своим тоном:

— Жития Хранителей, кстати, еще неисследованная тема. Целый пласт нашей цивилизации. Масса бродячих, меняющихся сюжетов, сказок, легенд. Не переходят ли они из пространства в пространство?.. Взять хотя бы легенды о трубачах. Может быть, это кочующий сюжет об одном герое? Смотрите, как можно проследить трансформацию имени: Иту Дэн, Итудан, Итан, Ютан, Юханл. Впрочем, извините. Я начал развлекать вас темою, которая интересна лишь мне…

Корнелий сидел все так же, упираясь ладонями в край топчана. От напряжения болели мышцы предплечий. Особенная, горячая боль ощущалась в точке локтевого сгиба. Корнелий вдруг понял, что разболелся под пиджачным рукавом след от шприца. И сразу вспомнился такой же бурый бугорок на ноге у малыша Чижика… «Сволочи…»

— Я слышал о трубаче Юхане, — медленно, через силу сказал Корнелий. И с натугой поднялся. В брючном кармане нащупал среди легких, как лепестки, алюминиевых монеток одну — тяжелую. Взял на ладонь. Монетка показалась очень теплой, почти горячей. — Настоятель Петр, я должен сказать… я солгал вам…

Тот сделал от стены два легких шага. Наклонил набок голову:

— В чем же?

— Когда сказал, что ничто не держит меня здесь… Помните, я говорил о ребячьей сказке? Вот эти дети…

…Подземный ход был как в кино из рыцарских времен: каменный, извилистый. Лишь вместо факелов — редкие электрические огоньки в желтых плафонах.

Настоятель Петр легко и с шелестом шагал впереди. «Прелат…» Шли молча, и в такт шагам вспоминался Корнелию недавний разговор…

— А чем вы поможете им, если останетесь? Скрасите им несколько дней или недель? Соразмерна ли цена — собственная жизнь?

— Я не говорил — остаться. Я подумал: а если взять их с собой? На Луга… Это можно?

— Это… наверно, можно… Больше дюжины, крупный переход, решать должен Круг Настоятелей, но нет времени… Я обязан рискнуть. В конце концов, наша общая вина, что безындексные дети до сих пор были почти вне нашего внимания… Эта проклятая беспомощность, мы можем так мало…

— У вас будут неприятности?..

Петр коротко засмеялся:

— Не в этом дело… Нарушение Устава всегда несет опасность непредсказуемых последствий. Но это я возьму на себя… В конце концов, мы все в служении своему делу достаточно эгоистичны. Знать, что сделал больше, чем был обязан, и лишний раз прославил Хранителей, — это ли не награда? — Петр опять усмехнулся.

«А ведь я тоже эгоистичен в том, что делаю, — подумал Корнелий. — Так ли уж близки и важны для меня эти ребята? Я боюсь за себя — что не смогу потом жить спокойно, если предам их…»

— Я знаю, о чем вы думаете, — осторожно проговорил Петр.

— Не трудно догадаться, — буркнул Корнелий. И не почувствовал смущения.

— Детям не так уж важны ваши побуждения. Главное, что они увидят Луга…

— Вы уверены, что им там будет хорошо?

— Я знаю… Я несколько раз встречал мальчика, он приходит оттуда. Он обычный ребенок того мира. Удивительная отвага и ясность души. Если все они такие, можно верить, что дети там не знают обид…

— Да помогут нам Хранители… — шепотом сказал Корнелий и сжал в кулаке монетку.

— Да будет так.

…Теперь они шли и шли к тайному выходу, о котором, по уверению Петра, не ведали уланы. Петр оглянулся.

— Это маленькая дверца под аркой каменного моста через овраг, сверху идет монорельс. Дверцу все принимают за вход в каналы коммуникаций, она заперта. Я дам вам ключ… Детей старайтесь подвести незаметно. Для меня это, кстати, главная тревога. Если власти узнают про тайный ход, нашему делу будет нанесен большой урон…

— Я понял. Нельзя ли будет дождаться темноты?

— Нет. «Открытие врат» происходит лишь в течение нескольких минут. До этого момента осталось не более двух часов.

— Я успею.

Он успеет. Он все сделает как надо. Корнелий ощущал нервную решимость, и не было ни капли страха. Была цель. Вот, оказывается, что нужно для жизни, черт возьми! Знать, чего ты хочешь! Тогда возможен любой риск. Тогда удача — твой сторонник.

«Это не твоя мысль. Это говорил бородатый шкипер Галс из фильма «Красный огонь маяка Санта–Клара».

«Не все ли равно! Значит, не зря я смотрел эту ленту. Значит, хоть что–то в моей жизни было не зря…»

Он пробьется! У него талисман — монетка Цезаря… Уланы не успели тогда, на улице, уловить его индекс, а храм крепко экранирован, Петр сказал… Главное, переулками и садами проскользнуть к тюрьме. А на обратном пути вряд ли кто заподозрит воспитателя с ребятишками в школьных костюмах…

Коридор уперся в каменную кладку с железной дверью. Настоятель Петр из складок сутаны вынул тяжелый ключ, вставил в скважину. Замок сработал неожиданно мягко.

— Возьмите…

Ключ оттянул брючный карман. Звякнул о монетки.

— Можно идти?

— Постойте… — Петр прислушался, еле заметно отвел дверь. В сумрак вошел зеленый травянистый свет. — Сейчас пойдет поезд. Как зашумит — шагайте.

Послышался нарастающий свист и гул монорельсовые вагонов. Дверь приоткрылась пошире.

— Ну… давай. Будь осторожен… — Петр неожиданно обратился к нему на «ты».

Корнелий коротко вздохнул, кивнул. И когда поезд был уже над головой, шагнул в лопухи.

Сначала тропинкой по дну оврага, затем через большой заросший парк, а дальше глухими переулками — такой был путь Корнелия до тюрьмы. Хвала городу, где высотные районы со стеклянными офисами то и дело перемежаются путаницей старых кварталов с домами, церквями и бастионами прошлых веков.

Корнелий шел быстро, но с большой оглядкой. Конечно, он понимал, что уланы если и не махнули рукой на беглеца, то караулят его у храма. Но во–первых, можно было опять напороться на какую–то случайность. А во–вторых, трезвые мысли — одно, а нервы — другое. Они натянуты были так, что порою в ушах начинался обморочный звон.

«А ведь это мой первый в жизни настоящий риск, — скользнула позади лихорадочной тревоги самодовольная мысль. — Мое первое приключение».

«Дурак! — тут же оборвал он себя. — Это тебе не кино».

«А что делать, если кино въелось в мозг и печенку? — с трезвой насмешкой рассудил он о себе. — Поневоле примеряешь штаны и шпоры киногероя…»

В какое–то мгновение и вправду показалось, что перенесся в глубь стереоэкрана, в середину фильма, где режиссер умело перемешал фантастику, смертельные опасности и надежду на счастливый исход.

«Зато я живу! Черт побери, не гнию, как в последние дни, а живу!»

Возможно, это мысленное соединение с хладнокровным, решительным героем кино и помогло Корнелию Гласу в следующие полчаса.

В квартале от школьной проходной Корнелий увидел, что навстречу ему бежит старший инспектор Альбин Мук.

— Ты где?.. Ты… куда… — Альбин задыхался. Капли усеивали лоб и скулы. И паника металась в глазах. — Господи, куда ты девался?

Четко понимая, что произошло страшное, Корнелий упруго зажал в себе отчаяние. Не дал растечься по мускулам тошнотворной слабости. Сказал с изумительным хладнокровием:

— Чего ты бесишься? В соседнюю лавку ходил, ребятишки попросили.

— Пойдем… Ну пойдем же! — Альбин ухватился за рукав. — Скорее…

— Да что случилось?

— Комиссия… Будет через сорок минут! Кто–то им капнул. Или про тебя, или что–то другое… не знаю. Но надо это… Ты извини… Все равно когда–то надо. Если тебя обнаружат, мне хана…

Он трясся. Была в нем смесь жалкой виноватости, отчаянного страха и какой–то хорьковой агрессивности. В рукав он вцепился намертво.

«А ведь что–то такое должно было случиться, — сказал себе Корнелий. — Ты это знал. Ты этого ждал. Ну–ка, не теряй головы, мальчик…»

— Нашел, что ли, исполнителя? — спокойно, даже с каплей насмешки спросил он.

— Нет… Я сам. Ампулу раздобыл… Или ты сам? А… Ты извини…

— Ну, пойдем, пойдем… Да не цепляйся так, никуда я не денусь. Мужик ты или истеричная девица?

— Да? Вот хорошо… Ты извини. Ты же знаешь, я к тебе всей душой. Все, что мог. А теперь — никак…