Стожары - Мусатов Алексей Иванович. Страница 34

Федя и Степа переглянулись.

Так вот оно что! А ведь вчера чего они только не передумали! Семушкин решительно заявил, что Санька помял их лучшую пшеницу из-за мести. И, что греха таить, «векшинцы» почти согласились с Семушкиным.

Только одна Маша продолжала упорно твердить, что Санька «не такой».

— Эх, вы! — упрекнула Маша мальчишек Большого конца. — Знали — и молчали до сих пор!

— Мы бы не молчали, — вздохнул Тимка, — мы Девяткина все утро не могли найти… Нужно, чтобы он сам во всем признался.

Из избы вышел Иван Ефимович, и вслед за ним — Катерина.

Мальчишки моментально окружили их.

— Ну что ж, — прощаясь с Катериной, сказал фельдшер, — пока с вашим молодым тореадором ничего страшного. Подождем до завтра. Поднимется температура — привозите в больницу. Держите его в постели. Посторонних, конечно, никого. — И он выразительно покосился на ребят.

Те еще немного постояли около избы и начали расходиться по домам.

Но в сумерки Маша и Федя вновь прибежали к дому Коншаковых. Они принесли с собой свежих огурцов и недозревших яблок. У крыльца уже стоял Тимка и упрашивал Катерину принять для Саньки кузовок лесной малины.

— Ничего он не желает сейчас… Лежит, стонет, — отмахнулась Катерина и упрекнула ребят: — Наломали вы дров! Охота вам была бугая дразнить!

— А мы не дразнили. — И Маша рассказала, как все случилось.

— Вот оно что! А я думала, созорновал Санька. — Катерина посмотрела на Федю: — Так это ты его из беды выручил? Ну, спасибо тебе. Теперь побратимы с ним будете.

Из избы выбежала Феня. Она держала в руках вещевой Санькин мешок, молоток и пару сапожных колодок.

— Мама, а молоток с колодками зачем? Санька же за рыбой собрался… Ой, — испуганно шепнула она, — я ж догадалась… он не за рыбой, Санька, он в город, в сапожники собрался…

Катерина долго держала в руках молоток и колодки. Неужели не сохранила она семьи, как наказал Егор, не пристрастила мальчика к земле, к крестьянскому труду, к школе?

— Тима, был у вас такой сговор — в сапожники податься? — спросила Катерина.

— Ну, был… — потупив глаза, признался Тимка. — Только меня мамка не пустила.

Лицо Катерины омрачилось.

— А меня вот сынок ни в грош не ставит. Только слава, что под одной крышей ночуем.

— Тетенька, — разжалобилась Маша, — не говорите так!.. Может, он, Санька, из-за пшеницы перепугался… А… а теперь мы его никуда не отпустим…

Катерина устало махнула рукой:

— Идите-ка вы по домам.

«Не отпустим», — вспомнила Маша свои слова, когда вместе с Федей и Тимкой шагала по улице. Легко сказать, но как это сделать? К Саньке за последнее время и так не подступишься.

— Колодки сапожные видели? — остановилась Маша.

— Они с Девяткиным давно в сапожники идти надумали. Им Евдокия все уши прожужжала, — пояснил Тимка.

— Да как он смел из колхоза уйти? — возмутилась Маша. — Тут все работают я не знаю как… И мать его старается…

— А просто он свои Стожары не любит, — задумчиво сказал Федя. — Был бы я из вашего села… — Он не договорил и долго смотрел вдоль улицы.

— В самом деле, — не унималась Маша, — а дядя Егор с войны вернется. «Где мой Санька? — спросит. Как он тут?»

Неожиданно Тимка издал странный звук, словно ему сдавило горло.

Маша удивленно обернулась:

— Ты что, Тимка?

— А то… судите, рядите! А ничего вы… ничего по-правильному не знаете! А… а если не вернется дядя Егор?

— Как — не вернется?

Тут Тимка вспомнил про свою клятву и замолчал.

Но Маша с Федей, почуяв неладное, не отступились от него.

Тимка подумал, что тайна тайной, но Саньку выручать как-то надо. И он рассказал про его горе.

Ребята долго стояли молча.

Клочковатые, рваные тучи затягивали небо. Тревожно заскрипели от ветра старые дуплистые липы. Вдалеке, за лесом, вспыхивали зарницы. В избах зажигали лампы и коптилки. Вот вспыхнул огонек в оконце у Андрея Иваныча.

Сколько уж раз в своей маленькой жизни дети приходили на этот огонек!

— Ты куда, Маша? — спросил Тимка, когда девочка круто повернула в сторону.

— К нам пойдемте, к Андрею Иванычу.

— Я же слово Саньке дал…. — испугался Тимка. — Теперь по всему свету пойдет…

— Андрею Иванычу можно сказать. Ему все можно.

Глава 30. В НОЧНОЙ ЧАС

Санька лежал в сенях. Боль понемногу утихала. Только когда он поворачивался или сильно вздыхал, в левом боку поднималась острая, колющая резь, отчего трудно становилось дышать.

Осторожно ступали через сени мать, Феня, Никитка. За бревенчатой стенкой сеней шептались мальчишки. Сквозь щели Санька не раз ловил их любопытные взгляды.

Потом на крыльце мать долго разговаривала с ребятами. О чем, Санька толком разобрать не мог, но по отдельным словам догадался, что речь шла о нем. И от этого было неловко и беспокойно.

«Подумаешь, прославился!.. Быку на рога попал», — досадовал он на себя. Хотелось задремать. Но голова была свежа, сон не шел. В памяти оживали все события последних дней: игра в лапту, помятая пшеница, собрание, слова матери: «Осрамил он нас, Коншаковых».

— А это правда, что вся пшеница у вас на участке погибла? — услышал Санька голос Тимки. — И помочь ничем нельзя? А? Маша?

— Как ей поможешь, если она помята… — ответила Маша.

— Тетя Катя, а вы какого-нибудь такого лекарства не знаете? — допытывался Тимка. — Только бы в колхозе зла на Саньку не имели.

— Ох, ребята, — вздохнула Катерина, — боюсь, что ничем вы не поможете пшенице. Вот разве Андрея Иваныча спросить или деда Захара. Может, они что посоветуют.

Санька закрылся одеялом.

«Только бы зла не имели», — не выходили у него из головы слова Тимки.

Сумерки сгущались.

Ребята с крыльца разошлись.

По улицам с тяжелым топотом прошло стадо. Корова шумно ввалилась во двор. Мать вышла к ней с подойником и, присев на корточки около тяжелого теплого вымени, завела с коровой длинный разговор о том, как ей сегодня гулялось, хороша ли была трава на пастбище, вкусна ли вода на водопое.

Санька приподнялся с постели и охнул от боли. Но потом схитрил — не стал поднимать левую руку, кое-как оделся и бесшумно вышел на крыльцо.

Ноги сами повели его к дому учителя.

Вот и огонек в окне.

Ноги у Саньки сразу отяжелели, словно дорожку около избы занесло сыпучим, вязким песком. Что он скажет Андрею Иванычу? Как посмотрит на него? Уж не вернуться ли обратно? Все же Санька пересилил себя, вошел в дом и замер.

У книжной полки, освещенной светом лампы, рылись в книгах Тимка, Маша и Федя. Они с удивлением посмотрели на Саньку. Первый бросился к нему Тимка:

— Ты почему встал? Тебе же лежать надо!

— Андрей Иваныч где? — растерянно спросил Санька.

— А он… он к вам ушел… Тебя проведать, — сказала Маша и почему-то переглянулась с Федей и Тимкой. — Вы разошлись, наверное. Ты садись, Саня, подожди… Тебе не очень больно?

Федя пододвинул ему табуретку. Санька осторожно присел, искоса поглядел на ребят.

— А нам Андрей Иваныч книжку какую нашел! — сказала Маша. — Про пшеницу.

— Что — про пшеницу? — вздрогнул Санька.

— Слушай, я тебе прочту… очень интересно. — Федя раскрыл тоненькую брошюру: — «В конце июля неожиданно прошел ливень с градом, и пшеница у нас полегла. Что было делать? Но мы не сдались и вышли всей бригадой в поле. Пять дней поднимали прибитые к земле стебли пшеницы и клали их на бечевки, натянутые поперек делянки на колышки. Потом пшеницу подкормили, и она вскоре оправилась и пошла в рост…»

— Это кто пишет? — спросил Санька.

— Колхозница одна… из своего опыта. Андрей Иваныч говорит: обязательно надо по ее примеру сделать. Может, и наша пшеница поправится.

— Только вот у нас бечевки нет, — заметила Маша.

— Это пустяки, — оживился Санька. — У нас с Тимкой лыко в пруду мокнет. Хорошую бечевку можно сплести. Правда, Тимка?

— Само собой… А колышки в роще нарубим.