Артамошка Лузин - Кунгуров Гавриил Филиппович. Страница 16

Саранчо смотрел бешеным волком, злобно скрежетал зубами, на побагровевшем лице дрожали мускулы, руки еще крепче сжимали лук.

В чум просунулась голова старой Чагады:

— Лючи глазами шарят, народ наш ищут.

И Панака и Саранчо пожалели, что ночь прошла так быстро. «Зимой, подумал Панака, — ночи тянутся долго-долго: успеешь и выспаться и у очага насидеться».

Тимошка и Войлошников поднялись рано и быстро начали выполнять то, что задумали вечером. Весь товар они вынесли из чума и разложили на земле ровными рядами. Даже бисер Тимошка высыпал из мешочка в чашку и поставил на видное место. Сумы с мукой развязал, пряники и леденцы разложил мелкими кучками. Оставив товар, Тимошка вместе с хозяином скрылись в тайге.

Чалык первый заметил, что лючи ушли в тайгу, и сообщил об этом всем. Из чумов вышли люди и понять не могли, что случилось. Саранчо поглядел вокруг:

— Ушли в тайгу без походных сумок. Значит, придут скоро.

Возле товара образовался круг. Все с любопытством рассматривали диковинные предметы.

Панака сказал:

— Положим рядом половину нашей добычи и уйдем. Если лючи добычу возьмут, а товар останется — добрая мена. Согласны ли?

Все молчали — думали. Наконец согласились. Около товара выросла большая куча пушнины. Шкуры серебристых белок, черно-бурых лисиц, дорогих соболей, белых, как снег, песцов искрились и переливались.

Положив добычу, люди разошлись по чумам, с тревогой и нетерпением ждали прихода лючей.

Тимошка издалека заметил кучу пушнины.

— А, проняли мы тунгусишек! Проняли! — зашептал он.

Войлошников был доволен таким торгом.

— Увезем ли все? — усомнился он.

Но Тимошка деловито заметил:

— Повадки тунгусишек мне известны: тут половина добычи, а то и меньше. У них такой закон!

Купец от удивления заморгал часто-часто, но тут же сделался строгим, нахмурился:

— Да, столь добра отдавать за эту пушнину обидно, бесприбыльно… Ишь, нашли дурня!

— Все отдадут! — уверенно заявил Тимошка. — Я к ним с подходцем, они у меня отдадут.

Из чума выглянула чья-то голова. Тимошка с насмешкой крикнул:

— Эй ты, талалай-балалай, подь-ка сюда! — и поманил пальцем.

Голова мгновенно скрылась за покрышкой чума.

Из чума вышли Панака и Саранчо. Они несли по соболю. Подойдя к Тимошке, они низко поклонились и протянули дорогие подарки. Тимошка с превеликой важностью принял подарки и с большим трудом разъяснил им: приходите — менять будем. Панака и Саранчо поняли.

Тимошка размахивал руками, сердился:

— Мы весь товар клали, а вы — половину. Какая же это мена!

Панака в страхе подумал: «Лючи в наши сумки не смотрели, а все знают!»

У места торга вновь собралась толпа. Войлошников прикидывал: на двадцати оленях, пожалуй, не увезти столь добра. Зародилась тревога. Тимошка выбивался из сил; он держал в каждой руке по чайнику и назойливо совал их Панаке и Саранчо.

— Вот дурень! — прошипел Войлошников. — Видно, запамятовал — и наш дорожный чайник отдает гунгусишкам!.. Чай в дороге в твоей шапке варить будем, что ли? — шепнул он на ухо Тимошке.

Тимошка хмуро сощурился, смешно щелкнул языком; без слов, мол, понимай и не мешай верному слуге твоему дело делать.

…Торг подходил к концу. Сели пить чай. Разливать взялся сам Тимошка. Незаметно в каждую чашку он подлил водки. Выпили люди, повеселели и стали смелее. Тимошка вынул из мешка бутылку с водкой:

— Хорошо меняли, угощаю! — и разлил водку по чашкам.

Панака, Саранчо, Одой и другие мужчины сидели взлохмаченные и потные. Тыкыльмо дважды уронила чашку — плохо слушались руки, плохо видели глаза.

Тимошка опять наполнил чашки мужчин.

— Пей, другом будешь! — подмигнул он Саранчо.

Панака и Саранчо сидели обнявшись. Они раскачивались и ударялись головами, шапки слетели у них на траву, косички смешно болтались. Плыли перед глазами и лес и горы, а небо, казалось, свалилось на землю. Одой громко смеялся. Саранчо и Панака пытались встать на ноги и падали. Тимошка помог им подняться. Они взялись за руки, пошли плясать, но опять свалились. Одой дергал Войлошникова за рукав, пальцем показывал на склон горы, покрытый голыми камнями:

— Я богатый стал… Видишь, сколько оленей! Все мои.

— Твои! Твои! — хохотал Тимошка и добавлял в чашки водки.

Ползали люди по земле, барахтались, плакали, смеялись, обнимали друг друга и вдруг затихли.

Чалык и Агада сидели в чуме и боялись выглянуть наружу.

— Лючи всем в голову худой ветер пустил. От этого люди попадали и встать не могут.

— Как кочевать будем? — затревожился Чалык.

— Боюсь! — задрожала Агада.

Тимошка поглядел вокруг мутными глазами:

— Пора.

— Ага, — мотнул головой Войлошников.

Они отправились в чумы.

— Пошарим! — хитро сощурился Тимошка. — Авось бог поможет — чем-либо поживимся.

В чумах хозяйничали сколько хотели. Тимошка нашел хорошенькие унты. Он тут же сбросил свои старые бродни и натянул на ноги обнову. В другом чуме попала ему шапка из лучших белок, искусно подобранных, опушенная голубым песцом. Тимошка мигом сунул ее за пазуху. Пушнины не нашли. В одном чуме сбились ребятишки в кучу; при виде лючи они шарахнулись в сторону и тихонько заплакали.

— Этих берем? — указал Тимошка на Чалыка и Агаду.

— Товарец добрый, берем! — обрадовался Войлошников. — Торопиться бы надо. Не опамятовались бы тунгусишки — убьют.

— У меня долго не опамятуются: зелье готовить я большой умелец! загордился Тимошка и важно взглянул на хозяина.

— Все по земле валяются, кто же в поводырях пойдет? — забеспокоился Войлошников.

— Эти, — показал Тимошка на Чалыка и Агаду. — У тунгусишек такие тайгу всю знают, нюх у них с малолетства волчий.

Вместе с Чалыком и Агадой пошел Тимошка ловить оленей. Чалык не мог поймать чужих оленей — не давались. С трудом поймал только своих. Тимошка поймал оленей, на которых приехали они в стойбище с Войлошниковым. Всего пригнали сорок оленей. Вьючили долго. И когда всю пушнину разложили ровными тюками на спины оленей, Войлошников сказал:

— Товарец-то тоже можно погрузить. Чего ж ему пропадать.

Тимошка сделал вид, что не совсем понимает хозяина. Купец не дал вымолвить Тимошке и одного слова.

— Жили же без нашего товарца? Жили. Ну и теперь, бог милостив, не пропадут. Зверья вокруг хоть отбавляй — пусть добывают, не ленятся. — И купец показал рукой на темные просторы тайги.

Торопливо навьючили товар.

Чалыку и Агаде сдавила горло тоска, сдавила крепко и больно, как ременная петля.

Солнце показывало за полдень. Все было готово.

Тимошка заторопился, на оленей посмотрел с опаской. «Большой караван, — подумал он, — но ничего, бог поможет — доберемся».

Но когда около оленей не оказалось ни Чалыка, ни Агады, Тимошка пришел в ярость:

— Ах, звери! Неужели в тайгу сбежали?

Тимошка нашел Чалыка и Агаду в чуме. Он вытолкнул их и погрозил кулаком:

— Убью! — и для большей острастки повертел перед носом Чалыка огромный пистолет.

«Огненная палка! — подумал Чалык. — Это у лючей самое страшное…» и побледнел.

Тимошка важно выпятил грудь. Видя испуг Чалыка, он захохотал, взвел большой, как молоток, курок пистолета и выстрелил над головой Чалыка.

Чалык упал на землю, спрятал голову под паркой и притаился испуганным зверьком, вздрагивая всем телом. Агада забилась под шкуры.

Войлошников крикнул:

— Тимошка, не дело задумал! Торопись!

Тимошка поднял Чалыка, вытащил из-под шкур Агаду и, показывая на оленей, крикнул:

— Давай! Давай!

Олени, построенные гуськом, беспокойно качали рогатыми головами. Чалык и Агада последний раз взглянули на родное стойбище. И Саранчо, и Панака, и Одой, и Тыкыльмо — все лежали на земле.

— Умерли все… — заплакала Агада.

Чалык нахмурился.

— И маленькая Литорик умрет — она ведь больная, и Катыма, и Чапко, плакала Агада.