Девочка ищет отца (с илл.) - Рысс Евгений Самойлович. Страница 2

Долго разговаривали дед и внук. Кругом было тихо, монотонно верещал сверчок, собака позвякивала цепью, в хлеву иногда шевелилась корова, и, если бы не зарево дальних пожаров, можно было бы подумать, что войны нет.

— Знаешь, Коля, — сказал наконец старик, — пойдём-ка мы с тобой в наш лесной домик! Встанем завтра пораньше да и пойдём. Отсюда недалеко, к вечеру дойдём до деревни, переночуем, а послезавтра дома будем. Думаю, что ничего случиться там не могло. Места глухие, пустынные, гитлеровцы вряд ли туда доберутся. Поживём пока, а выгонят фашистов — вернёмся в город.

Коля сразу же согласился.

Лесной домик стоял в стороне от дороги. Тропинка, которая вела к нему, давно заросла травой. Соломин и сам чуть не заблудился, а не бывавшему тут человеку ни за что бы сюда не добраться.

Прежде всего новые жильцы занялись осмотром своих владений.

Сохранился дом отлично. В нём никто не бывал с тех пор, как умер отец Соломина. Столы и лавки, кровати и табуреты требовали лишь небольшой починки.

В шкафу оказалось четыре чашки, два ножа и три ложки. В русской печке стояли три чугунных горшка разной величины. С посудой было более или менее благополучно. Ещё лучше оказалось с инструментом. Отец Соломина был хозяйственный человек. Две простые пилы и одна лучковая, колун, два топора, три косы, бруски для отбивки кос, напильники для правки пил, набор плотничьих инструментов, изрядный запас гвоздей — всё это было аккуратно уложено и очень мало попорчено. Одно из двух вёдер ржавчина проела насквозь, другое же, оцинкованное, было совершенно цело. В погребе стояли три кадки. Они рассохлись, но, после того как их несколько дней помочили в озере, разбухли и перестали пропускать воду.

На следующий день Соломин пошёл в деревню, чтобы забрать отцовские вещи, хранившиеся у знакомого старика. Там оказалось много полезного: и праздничное платье матери Соломина, и старые, но исправные сапоги — их, видимо, надевали только по большим праздникам, — и бельё, и штук пять русских рубах, и два одеяла, и большой запас иголок и ниток. Но больше всего обрадовался Соломин, найдя два больших овчинных тулупа и две пары валенок. Иван Игнатьевич не мог унести всё сразу, и пришлось ходить несколько раз. Только через неделю всё было перенесено. Тогда развязали узлы, разложили вещи по местам.

Пока всё убирали, стемнело. На лучинках согрели воду. Выпили кипятку. Лене постелили постель, и она сразу заснула.

Иван Игнатьевич и Коля вышли и сели на крылечко. Деревья стояли не шевелясь. Серебряное озеро сверкало внизу. Отсюда, с холма, на котором стоял дом, на много километров виден был бесконечный лес. Нигде ни деревеньки, ни дома, ни дыма костра. Только ели, берёзы, озёра. Это безлюдье и пугало и успокаивало.

— Ничего, — сказал Иван Игнатьевич. — Проживём как-нибудь, а там и наши скоро вернутся. Не может быть, чтобы не вернулись.

Глава вторая

Жизнь в лесном домике

Всё-таки сначала им было очень трудно. Питались они рыбой, грибами и ягодами. Правда, рыба клевала, как только крючок уходил под воду, земляники, малины и черники было столько, что даже Лена без труда собирала большую корзинку, а ведро грибов можно было набрать возле самого дома. Но без хлеба и соли жить было невозможно. Соломин принёс из деревни немного, но запасы очень скоро кончились.

Первое время пришлось Соломину часто ходить в деревню. Лена скучала без деда, к которому очень привязалась, а Коле было не только тоскливо, но и страшно. По ночам, когда Лена спала, Коля часами сидел без сна. Луна заглядывала в окна, деревья шевелили ветвями, но кто его знает, деревья это или чужой человек? Может, тут и дикие звери водятся — волки, медведи? Выйдет огромный волк из лесу, поднимет окровавленную морду к луне и завоет. Страшно! Шуршали мыши под полом, половицы порой потрескивали… Коля засыпал только на рассвете.

Иван Игнатьевич приносил из деревни соль, муку и однажды купил даже немного ржи для посева. Жизнь в лесном домике понемногу налаживалась.

Однажды на закате Коля с дедом пилили дрова, и Коля забыл пилу на полянке перед домом. Хватились, когда уже было темно. За ночь пила могла заржаветь от росы. Коле очень не хотелось выходить из дому, но он постеснялся признаться деду и вышел, тени деревьев расплывались, принимали странные формы, двигались. Было страшно, а пила, как назло, запропастилась куда-то. Всё-таки Коля нашёл её и уже подходил к дому, как вдруг отчётливо услышал тяжёлый вздох. Он остановился и стоял не двигаясь, весь замирая от страха. И так же отчётливо он услышал шаги. Трава и сухие листья шуршали под чьими-то ногами. Коля заставил себя обернуться. Освещённое лунным, неверным светом, на полянке стояло животное — не то огромный волк, не то что-то ещё более страшное. Коля вбежал в дом и слова не мог выговорить, только дышал и указывал рукою на дверь.

Иван Игнатьевич схватил топор и выскочил. Через минуту он, смеясь, позвал Колю. У крыльца стояла рыжая с белыми пятнами корова и смотрела на Колю глупыми добрыми глазами.

Очевидно, корова пришла откуда-то издалека, из разорённой гитлеровцами деревни. Если даже её хозяева и остались живы, найти их всё равно было невозможно, а без хозяев корова погибла бы. Соломин решил оставить её у себя.

Дела прибавилось. Пришлось, отточив косы, взяться за косьбу, чтобы заготовить на зиму сена. Научиться доить тоже было не так уж просто. Но теперь у них всегда было молоко, простокваша, творог. Осенью вскопали участок земли и посеяли рожь.

Зимою Соломин ещё несколько раз ходил в деревню.

Коля и Иван Игнатьевич целые дни были заняты: пилили и кололи дрова, задавали сено корове, убирали навоз, через день ходили на озеро ловить в проруби рыбу. Коля научился изрядно плотничать, сделал почти без помощи деда хорошие санки и многое починил в доме. Один тулуп распороли и из овчин сигали Лене отличную шубу. Лена много была на воздухе, каталась на санках, лепила снежных баб и за всю зиму не болела ни разу.

Темнело зимой рано. Когда, закончив дневную работу, садились обедать, уже синело за окнами. После обеда зажигали лучину. В доме было тепло, почти жарко. Лена, забравшись на кровать, тихо играла с тряпичной куклой: укладывала её спать, готовила ей обед или пересказывала ей слышанные от деда сказки. Иван Игнатьевич и Коля чинили что-нибудь по дому, штопали или шили. Тогда открывалась «вечерняя школа».

Иван Игнатьевич был учителем, Коля — учеником, а Лена — просто любопытным слушателем. Иван Игнатьевич рассказывал о южных и северных странах, о путешествиях Ливингстона и Стэнли, об открытии Южного и Северного полюсов. Иногда они устраивали долгие путешествия, тянувшиеся три или четыре вечера. Они садились на большой океанский корабль и отправлялись вокруг света. Тёплые ветры дули над океанами. Обезьяны резвились на пальмах. По ночам страшно ревели львы. Плавно покачиваясь на верблюдах, пересекали путешественники пустыню. Но вот холодный ветер дует им в лицо. Близко север. Тюлени резвятся на льдинах. Погоняя оленей, мчатся путешественники по гладким ледяным полям. Скоро полюс. Ветер вздымает и крутит снег. Но путешественникам не страшна непогода. Сквозь пургу и ветер идут они всё вперёд.

Иногда они отправлялись в прошлое. Они видели, как войска Грозного штурмуют Казань, как работает русский плотник Пётр на голландской верфи, торжествовали, когда шведов разбили под Полтавой. С Суворовым они шли через Альпы, и у них кружилась голова — такие страшные пропасти открывались под ногами…

Допоздна затягивалось путешествие. Ветер выл и свистел в лесу, шумели и гнулись деревья. Снег доверху заносил замёрзшие маленькие оконца.

Наигравшись, засыпала Лена. Лучина, догорев, падала в кадку с водой. Так кончался день.

По ночам волки подходили к дому. Утром ясно видны были их следы. Пришлось сделать крепкий запор в хлеву и наглухо заколотить оконце.

Прошла первая зима. Перед весной Соломин сходил в деревню и, продав две рубашки всё из того же неиссякаемого сундука, купил посадочного картофеля. Как только сошёл снег, начались полевые работы.