Истории про девочку Эмили - Монтгомери Люси Мод. Страница 42

Она направилась к печи. В первое мгновение Эмили не поняла ее намерений. Но когда мисс Браунелл открыла дверцу печи, Эмили обо всем догадалась и подскочила к ней. Она вцепилась в свои бумаги и вырвала их из рук мисс Браунелл, прежде чем та успела стиснуть их крепче.

— Вы не сожжете их… Вы их не получите… — задыхаясь, сказала Эмили. Она засунула бумаги в карман своего „младенческого передника“ и взглянула в лицо мисс Браунелл с каким-то спокойным гневом. Мисс Браунелл увидела „взгляд Марри“… и, хотя на нее он произвел не такое глубокое впечатление, какое прежде произвел на тетю Элизабет, тем не менее ощущение, вызванное им, было довольно неприятным, как будто она пробудила к жизни силы, продолжать борьбу с которыми не смела. Судя по виду этого страдающего ребенка, он вполне мог наброситься на нее, точно бешеный.

— Дай мне эти бумаги, Эмили… — сказала она, но в ее тоне не было уверенности.

— Не отдам! — заявила Эмили мятежно. — Они мои. Вы не имеете на них никакого права. Я писала все это на переменах… я не нарушила никаких правил. Вы… — Эмили с вызовом взглянула в холодные глаза мисс Браунелл, — несправедливая и деспотичная особа.

Мисс Браунелл отвернулась к своему столу.

— Сегодня вечером я схожу в Молодой Месяц и поговорю об этом с твоей тетей Элизабет, — сказала она.

Сначала Эмили, обрадованная тем, что спасла свои драгоценные стихи, была слишком возбуждена, чтобы обратить внимание на эту угрозу. Но когда возбуждение прошло, его сменил холодный страх. Она чувствовала, что ее ждут неприятности. Но ее стихов у нее в любом случае не отнимут — ни одного! — какому бы наказанию ни подвергли ее саму. Вернувшись домой из школы, она сразу же бросилась на чердак и спрятала их на полочке под старым диваном.

Ей ужасно хотелось заплакать, но она не заплакала. Придет мисс Браунелл, а мисс Браунелл не должна видеть ее с красными глазами. Но гнев кипел в ее груди. Какой-то священный храм ее существа был осквернен и поруган. И это, как страдальчески говорила себе Эмили, был еще не конец. Тетя Элизабет непременно займет сторону мисс Браунелл. Предчувствуя, что ее ждет тяжкое испытание, Эмили содрогалась в мучительном страхе, какой вызывает у всякой чувствительной, впечатлительной натуры перспектива возможного унижения. Ее не испугал бы правый суд, но она знала, что тетя Элизабет и мисс Браунелл не те судьи, от которых можно ожидать справедливости.

„И папе я об этом написать не могу“, — думала она, и ее грудь вздымалась от подавленных рыданий. Нанесенное ей оскорбление было слишком глубоким и личным, чтобы описать его на бумаге, и потому она не могла найти способа облегчить свои страдания.

Зимой в Молодом Месяце за ужин садились поздно — лишь после того, как кузен Джимми кончал все хозяйственные работы и возвращался в дом, чтобы остаться в нем на ночь. Так что никто не беспокоил Эмили на чердаке до самого вечера.

Из чердачного окошка она смотрела вниз, на волшебный вид, который обычно приводил ее в восторг. Над отдаленными белыми холмами сквозь темные кроны голых деревьев пламенел, как громадное красное зарево, закат; по всему саду на снежном насте лежали нежно-голубые тени ветвей; небо на юго-востоке было залито бледным, эфирным, красноватым сиянием, а над рощей Надменного Джона висел прелестный маленький серпик молодого месяца. Но ничто не могло доставить радости Эмили.

Вскоре она увидела мисс Браунелл, приближающуюся своей решительной, почти мужской походкой, к дому по дорожке, под белыми ветвями берез.

— Если бы мой папа был жив, — пробормотала Эмили, с презрением глядя на нее, — он живо выставил бы тебя за дверь.

Проходила минута за минутой — каждая казалась Эмили очень длинной. Наконец на чердак поднялась тетя Лора.

— Эмили, твоя тетя Элизабет хочет, чтобы ты спустилась в кухню.

Голос тети Лоры звучал ласково и печально. Эмили подавила рыдание. Ей было ужасно неприятно, что тетя Лора считает ее провинившейся, но она не настолько полагалась на свою выдержку, чтобы пуститься в объяснения. Тетя Лора наверняка выразит сочувствие, а тогда она, Эмили, совсем потеряет самообладание. Она молча прошла два длинных пролета лестницы впереди тети Лоры и вышла в кухню.

Стол был накрыт для ужина, свечи зажжены. Большая кухня с ее черными потолочными балками выглядела пугающе и причудливо, как это всегда бывало при свете свечей. Тетя Элизабет неподвижно сидела у стола, и ее лицо было очень суровым. Мисс Браунелл расположилась в кресле-качалке; ее бесцветные глаза блестели злобным торжеством. Казалось, было что-то пагубное и ядовитое в самом ее взгляде. И нос у нее был очень красным… что не добавляло ей привлекательности.

Кузен Джимми, в своей толстой серой блузе, уселся на краешке дровяного ящика, насвистывая и глядя в потолок, и выглядел при этом как никогда похожим на гнома. Перри нигде не было видно. Эмили пожалела об этом. Присутствие Перри, который был на ее стороне, стало бы для нее большой моральной поддержкой.

— Я очень сожалею, Эмили, что мне пришлось выслушать очень неприятный рассказ о твоем сегодняшнем поведении в школе, — сказала тетя Элизабет.

— Нет, я думаю, вы об этом не сожалеете, — серьезно возразила Эмили.

Теперь, когда настал решающий миг, она чувствовала, что способна встретить его хладнокровно… нет, даже более того, способна, несмотря весь свой тайный страх и стыд, найти в нем нечто любопытное, словно какая-то часть ее существа отделилась от нее и с интересом впитывала впечатления, анализировала мотивы действующих лиц, описывала обстановку. Она подумала, что, когда будет писать потом об этой сцене, непременно должна упомянуть странные тени, которые в свете свечей отбрасывал нос тети Элизабет на верхнюю часть лица, делая ее похожей на скелет. Что же до мисс Браунелл… неужели она когда-то была младенцем… пухлым, в ямочках, смеющимся младенцем? Это казалось невероятным.

— Не дерзи, — сказала тетя Элизабет.

— Вот, вы сами видите, — вставила мисс Браунелл многозначительно.

— Никакой дерзости тут нет. Вы действительно ни о чем не сожалеете, — повторила Эмили. — Вы сердиты, так как считаете, что я опозорила Молодой Месяц, но вам даже немного радостно — ведь вы нашли кого-то, кто согласен с вами в том, что я плохая.

— До чего благодарный ребенок, — иронически пробормотала мисс Браунелл… воздев на миг глаза к потолку… где им открылся удивительный вид. Голова Перри Миллера — одна лишь голова и ничего больше — высунулась из „черной дыры“, макушкой вниз, с самой непочтительной и озорной гримасой на лице. Лицо и голова мгновенно исчезли, а мисс Браунелл продолжала глупо таращиться на потолок.

— Ты недостойно вела себя сегодня в школе, — сказала тетя Элизабет, не видевшая этой побочной немой сцены. — Мне стыдно за тебя.

— Ничего недостойного, тетя Элизабет, я не сделала, — сказала Эмили твердо. — Понимаете, произошло вот что…

— Я не желаю больше слышать об этом, — сказала тетя Элизабет.

— Но вы должны выслушать меня! — воскликнула Эмили. — Будет несправедливо, если вы выслушаете только одну сторону. Я немного провинилась… но не так ужасно, как она утверждает…

— Ни слова больше! Я уже слышала всю историю, — мрачно перебила тетя Элизабет.

— Вы слышали сплошное вранье, — сказал Перри, неожиданно снова высунув голову из черной дыры.

Все буквально подпрыгнули — даже тетя Элизабет, которая сразу еще сильнее рассердилась оттого, что подпрыгнула.

— Перри Миллер, сию же минуту спускайся с чердака! — приказала она.

— Не могу, — отвечал Перри лаконично.

— Сию минуту, говорю!

— Не могу, — повторил Перри, дерзко подмигивая мисс Браунелл.

— Перри Миллер, сейчас же спускайся! Я требую! Пока еще я тут хозяйка.

— Ну что ж, — сказал Перри бодро. — Если я должен…

Он спустил из черной дыры в кухню нижнюю часть тела и повис на локтях. Тетя Лора взвизгнула. Все остальные, казалось, онемели от ужаса.

— Только что снял мои мокрые одежки, — сообщил Перри весело, продолжая висеть на локтях и помахивая ногами в попытках достать пальцами до верхней ступеньки стремянки. — Упал в ручей, когда водил коров на водопой. Как раз собирался надеть сухое… но раз вы настаиваете…