Истории про девочку Эмили - Монтгомери Люси Мод. Страница 52

— Пожалуйста, мистер Надменный Джон, — просительно сказала она, — пожалуйста, оставьте мне эту чудесную рощу, которую я так люблю.

Надменный Джон сдернул с головы свою старую мятую фетровую шляпу.

— Разумеется, оставлю. Настоящий ирландец всегда сделает то, о чем его просит леди. Это нас и погубило. Мы отданы на милость женского пола. Если бы ты пришла и сказала мне это прежде, тебе не пришлось бы ходить в Уайт-Кросс. Но помни, ты должна выполнить и другую часть нашего уговора. «Маленькие красные» созрели и «паршивые» скоро созреют… а все крысы отправились на тот свет.

Эмили ворвалась в кухню Молодого Месяца, как маленький ураган.

— Тетя Элизабет, Надменный Джон не вырубит рощу… он сказал мне, что не вырубит… но мне придется иногда заходить к нему… если вы не возражаете.

— Думаю, если бы я и возражала, на тебя это не слишком подействовало бы, — сказала тетя Элизабет. Но ее голос звучал не так резко, как обычно. Она ни за что не призналась бы, какое громадное облегчение испытала, услышав известие, принесенное Эмили, но было очевидно, что оно смягчило ее. — Вот тут письмо для тебя. Я хочу знать, что это означает.

Эмили взяла письмо. Впервые в жизни к ней по почте пришло настоящее письмо, и она затрепетала от восторга. На конверте жирно, черными чернилами было выведено: «Мисс Эмили Старр, Молодой Месяц, Блэр-Уотер». Но…

— Вы его распечатали! — воскликнула она с негодованием.

— Разумеется. Никаких писем, которых я не могу прочесть, вы, мисс, получать не будете. Я желаю знать, как это вышло, что отец Кассиди пишет тебе… и пишет такие глупости?

— Я ходила к нему в субботу, — призналась Эмили, понимая, что тайное уже стало явным. — Я спросила его, не может ли он как-то помешать Надменному Джону вырубить рощу.

— Эмили!

— Я сказала ему, что я протестантка! — воскликнула Эмили. — Он все понял. И он точно такой, как все другие люди. Он понравился мне больше, чем мистер Дэр.

На это тетя Элизабет ничего не сказала. Похоже, ей нечего было сказать. К тому же роще теперь ничто не угрожало. А тому, кто приносит добрые вести, прощают многое. Так что она удовольствовалась тем, что свирепо посмотрела на Эмили. Но та была слишком счастлива и взволнована, чтобы обращать внимание на свирепые взгляды.

Она убежала со своим письмом к чердачному окошку и несколько мгновений пожирала глазами марку и адрес на конверте, прежде чем достать вложенный в него листок.

«Дражайшая и прекраснейшая из всех Эмили на свете, — писал отец Кассиди. — Я посетил нашего надменного друга и не сомневаюсь, что твой зеленый островок страны фей будет сохранен и ты сможешь веселиться там в лунные ночи. Я же знаю, что ты танцуешь там при луне, когда смертные сладко похрапывают во сне. Думаю, тебе придется обратиться к мистеру Салливану с формальной просьбой пощадить эти деревья, но ты увидишь, что упрямиться он не станет. Надо лишь знать, как взяться за дело и выбрать нужную фазу луны. Как идут дела с эпической поэмой и новым языком? Надеюсь, у тебя не возникло никаких затруднений с освобождением Дочери Моря от ее обетов. Продолжай быть другом всех добрых эльфов и твоего восхищенного друга Джеймса Кассиди.

P. S. Бой шлет почтительный привет. Какое слово в твоем языке означает „кот“? Наверняка даже ты не можешь придумать ничего котистее, чем кот, правда?»

Надменный Джон повсюду с удовольствием рассказывал историю о визите Эмили к отцу Кассиди, считая всю историю отличной шуткой и посмеиваясь над самим собой. Рода Стюарт сказала, что всегда знала, какая нахальная девчонка эта Эмили, а мисс Браунелл заявила, что впредь не удивится никакому поступку Эмили Старр, а доктор Бернли назвал ее «маленькой чертовкой» с еще большим восхищением в голосе, чем обычно, а Перри сказал, что отваги ей не занимать, а Тедди поставил себе в заслугу то, что предложил идею обратиться к отцу Кассиди, а тетя Элизабет отнеслась к произошедшему снисходительно, а тетя Лора выразила мнение, что могло быть и хуже. Но больше всех обрадовал Эмили кузен Джимми.

— Если бы рощу вырубили, сад был бы загублен, а мое сердце разбито, — сказал он ей. — Ты просто прелесть, что не допустила этого.

Месяц спустя, когда тетя Элизабет взяла Эмили с собой в Шрузбури, чтобы купить ей зимнее пальто, они встретили отца Кассиди в магазине. Тетя Элизабет лишь кивнула ему, очень величественно, но Эмили протянула худенькую ручку.

— Получено ли из Рима освобождение от обета? — спросил шепотом отец Кассиди.

Одна Эмили в ее душе ужасно испугалась, как бы тетя Элизабет случайно не подслушала его слова и не подумала, что племянница имеет тайные сношения с папой римским, каких не должна иметь ни одна добрая пресвитерианка и к тому же наполовину Марри из Молодого Месяца. Но другая Эмили затрепетала, наслаждаясь волнующим ощущением тайны и интриги. Она серьезно кивнула; ее глаза красноречиво говорили об удовлетворении.

— Я получила его без всяких затруднений, — прошептала она в ответ.

— Прекрасно, — сказал отец Кассиди. — Желаю тебе удачи… желаю от всей души. До свидания.

— Прощайте, — сказала Эмили; ей казалось, что это слово больше подходит для конспиративных бесед, чем обычное «до свидания». Всю дорогу домой она наслаждалась впечатлениями от этого почти тайного разговора, и чувствовала себя так, словно сама была героиней эпической поэмы. Несколько лет после этого разговора она не видела отца Кассиди — он вскоре был переведен в другой приход, — но всегда вспоминала его как очень приятного и чуткого человека.

Глава 20

Эфирной почтой

«Дорогой папа!

В этот вечер у меня ужасно тяжело на сердце. Сегодня утром умер Майк. Кузен Джимми говорит, что он, должно быть, чем-то отравился. О, папа, дорогой, я чувствовала себя ужасно. Майк был таким прелестным котенком. И я плакала, и плакала, и плакала. Тетя Элизабет была очень недовольна. Она сказала: „Ты не проливала столько слез, даже когда умер твой отец“. Какие жестокие слова! Тетя Лора была добрее, но, когда она сказала: „Не плачь, дорогая. Я подарю тебе другого котенка“, — я почувствовала, что она тоже меня не понимает. Я не хочу другого котенка. Если бы у меня появились миллионы котят, они не заменили бы мне Майка.

Мы с Илзи похоронили его в роще Надменного Джона. Я так рада, что земля еще не замерзла. Тетя Лора дала мне обувную коробку для гробика и немного розовой гофрированной бумаги, чтобы завернуть его бедное тельце. И мы поставили камень на могиле, и я сказала: „Блаженны мертвые, умирающие в Господе“ [52]. Когда я сказала об этом тете Лоре, она пришла в ужас и воскликнула: „Эмили, какой ужас! Ты не должна была произносить этого над котом“. А кузен Джимми сказал: „Ты не думаешь, Лора, что невинное маленькое бессловесное создание имеет часть в Господе? Эмили любила его, а вся любовь — часть Бога“. А тетя Лора сказала: „Может быть, ты и прав, Джимми. Но я рада, что Элизабет ее не слышала“.

Может быть, у кузена Джимми чего-то и не хватает, но все, что имеется, очень славное.

Но ох, папа, мне так одиноко без Майка в этот вечер. Вчера вечером он был здесь и играл со мной, такой хитрый, и хорошенький, и смушовый, а теперь лежит, холодный и мертвый, в роще Надменного Джона.

18 декабря.

Дорогой папа!

Я снова здесь, на чердаке. Женщина-ветер отчего-то грустит в этот вечер. Она так горестно вздыхает за окном. И вместе с тем, когда я сегодня в первый раз услышала эти ее вздохи, ко мне пришла вспышка. У меня было такое чувство, словно я увидела что-то, что случилось давным-давно — что-то такое прелестное, что мне стало больно.

Кузен Джимми говорит, что сегодня будет метель. Я рада. Мне нравится слушать по ночам вой бури. Тогда бывает так приятно свернуться калачиком под одеялами и чувствовать, что она не может до тебя добраться. Только, когда я сворачиваюсь калачиком, тетя Элизабет говорит, что я верчусь веретеном. Подумать только, что кто-то не понимает разницы между „свернуться калачиком“ и „вертеться веретеном“.