Истории про девочку Эмили - Монтгомери Люси Мод. Страница 75

В следующий месяц история полностью отходила на задний план, а ее место занимала география. И тогда школа и школьный двор расчерчивались на страны, и вы наряжались населяющими их животными или торговали всевозможными товарами на берегах их рек или на улицах их городов. Когда Рода Стюарт обманывала вас на продаже шкур, вы отлично помнили потом, что она купила свой товар в Аргентине, а когда Перри Миллер в жаркий летний день совсем не пил воды, так как, пересекая Аравийскую пустыню со своим караваном верблюдов, не смог найти оазис, а потом выпил так много, что у него начались ужасные спазмы и тете Лоре пришлось сидеть возле него всю ночь… вы уже никогда не забывали, где находилась упомянутая пустыня. Кое-что из происходившего в школе вызывало немалое возмущение у попечителей, которые были уверены, что дети слишком весело проводят время, чтобы действительно чему-нибудь научиться.

Тому, кто желал заниматься латынью и французским, приходилось делать все упражнения устно, вместо того чтобы писать в тетради, а в пятницу после обеда все уроки отменялись, и мистер Карпентер заставлял детей читать стихи, произносить вслух речи выдающихся ораторов и декламировать отрывки из Шекспира и Библии. Илзи особенно любила этот день. Мистер Карпентер набросился на ее талант, как голодный пес на кость, и муштровал ее без пощады. Они без конца ссорились. Илзи топала ногой и давала ему разные оскорбительные названия — в то время как остальные ученики с удивлением думали о том, почему ее за это не наказывают, — но в конце концов обычно бывала вынуждена уступить и сделать так, как он хочет. Илзи теперь посещала школу регулярно — чего с ней никогда не бывало прежде. Мистер Карпентер сказал ей, что, если ее не будет в школе хоть один день без уважительной причины, она не сможет принимать участие в пятничных «занятиях», а такое наказание было для нее хуже смерти.

Однажды мистер Карпентер взял с парты Тедди его грифельную дощечку и нашел на ней собственное изображение в одной из своих излюбленных, хоть и совсем изящных поз. Тедди назвал свой эскиз «Черная Смерть»: половина учеников школы умерли в тот день от Великой Лондонской чумы [90], и тела их были унесены полными ужаса выжившими на носилках к Поттерс-Филд.

Тедди ожидал услышать грозный рев осуждения, так как накануне Гарретт Маршалл был, фигурально выражаясь, повергнут во прах, когда на его грифельной дощечке обнаружилось изображение безобидной коровы… во всяком случае, по словам Гарретта, он изобразил корову. Но на сей раз этот непостижимый мистер Карпентер лишь сдвинул свои кустистые брови, серьезно посмотрел на дощечку Тедди, положил ее назад на парту, остановил взгляд на лице Тедди и сказал:

— Я не рисовальщик… я не могу помочь тебе, но… чтоб мне… думаю, впредь тебе лучше бросить эти дополнительные арифметические задачки, которые ты решаешь во второй половине дня, и заниматься в это время рисованием.

После чего Гарретт Маршалл пошел домой и сказал отцу, что «старый Карпентер» ведет себя нечестно и «выбрал себе в любимчики» Тедди Кента.

Мистер Карпентер в тот же вечер отправился в Пижмовый Холм и посмотрел рисунки Тедди в его мастерской на чердаке сенного сарая. Затем он зашел в дом и поговорил с миссис Кент. Что он сказал ей и что сказала она ему, никто так никогда и не узнал. Но мистер Карпентер удалился с мрачным видом, словно неожиданно столкнулся с равным по силам противником. После этого он очень внимательно стал относиться к учебе Тедди в целом и откуда-то добывал для него кое-какие учебники по основам рисования, которые вручал ему вместе с предупреждением ни в коем случае не брать их домой — предупреждение, в котором Тедди не нуждался. Он отлично знал, что, если бы только принес их, они исчезли бы так же таинственно, как его кошки. Он последовал совету Эмили и сказал матери, что разлюбит ее, если что-нибудь случится с Лео, и в результате Лео процветал, становился все упитаннее и обретал все новые собачьи достоинства. Но Тедди был слишком мягкосердечным и слишком любил свою мать, чтобы прибегнуть к этой угрозе во второй раз. Он знал, что, после того как в доме побывал мистер Карпентер, она всю ночь плакала, почти весь следующий день молилась, стоя на коленях в своей маленькой спальне, и целую неделю смотрела на него затравленным, полным горечи взглядом. Ему очень хотелось, чтобы она больше походила на матерей других мальчиков, но все же мать и сын очень любили друг друга и проводили вместе немало счастливых часов в маленьком сером домике на поросшем пижмой холме. Миссис Кент становилась странной и ревнивой лишь тогда, когда рядом были другие люди.

— Она всегда просто прелесть, когда мы с ней вдвоем, — заметил Тедди однажды в разговоре с Эмили.

Что же до остальных мальчиков, то Перри Миллер был единственным, с кем мистер Карпентер усердно занимался ораторским искусством… и к кому был так же безжалостен, как к Илзи. Перри усердно трудился, чтобы угодить ему, и практиковался в амбаре и в поле. Он даже пытался произносить речи великих политиков по ночам на кухонном чердаке, пока этому безобразию не положила конец тетя Элизабет. Эмили никак не могла понять, почему, когда Недди Грей отбарабанивал какую-нибудь речь без запинки и без всякого выражения, мистер Карпентер любезно улыбался с ласковым «очень хорошо», а затем накидывался на Перри, заявляя, что тот «сущий тупица и… чтоб мне… болван», так как не сумел правильно выделить интонацией определенное слово или сделал жест рукой на долю секунды раньше, чем следовало.

Не могла она понять и того, почему он возвращал ей все ее сочинения сплошь в исправлениях, внесенных красным карандашом, устраивал ей разнос за неверно построенное предложение или неумеренное употребление определений и, расхаживая взад и вперед по проходу между рядами, осыпал ее упреками за то, что у нее «не хватило… чтоб мне… ума понять, где пора ставить точку», а потом, возвращая Роде Стюарт и Нэн Ли их сочинения почти без поправок, говорил: «Очень мило». Но, несмотря на все это, день ото дня он нравился ей все больше. Так миновала осень, и пришла зима с прекрасными силуэтами обнаженных деревьев и нежным жемчужно-серым небом, на котором днем появлялись сверкающие золотом разрывы и которое ночью прояснялось, открывая взгляду великолепие алмазных звезд над белыми холмами и долинами вокруг Молодого Месяца.

Эмили так выросла в ту зиму, что на всех ее платьях тете Лоре пришлось выпустить ткань из складочек. Тетя Рут, приехавшая погостить на неделю, сказала, что девочка растет слишком быстро в ущерб своему здоровью — так всегда бывает с детьми, предрасположенными к чахотке.

— Я ничуть не предрасположена к чахотке, — возразила Эмили и с утонченным коварством — чего едва ли можно было ожидать от девочки, которой не исполнилось и тринадцати, — добавила: — Старры все высокие.

Тетя Рут, которая была очень чувствительна к намекам на свою полную, приземистую фигуру, раздраженно фыркнула:

— Было бы хорошо, если бы ты походила на них только в этом отношении. Как у тебя дела в школе?

— Очень хорошо. Я самая способная ученица в моем классе, — спокойно отвечала Эмили.

— До чего ты самодовольный ребенок! — воскликнула тетя Рут.

— И ничуть я не самодовольная. — Эмили взглянула на нее с презрением и негодованием. — Это сказал мистер Карпентер, а он никому не льстит. Да и я сама не могу не замечать очевидного.

— Что ж, остается надеяться, что у тебя есть мозги, так как внешностью ты похвастаться не можешь, — сказала тетя Рут. — Ни о каком румянце и говорить не приходится… а при такой бледности лица эти чернильного цвета волосы просто пугают. Я вижу, что ты будешь очень некрасивой девушкой.

— Вы не сказали бы такого в лицо взрослому человеку, — произнесла Эмили медленно и серьезно, что всегда раздражало тетю Рут, которая не могла понять, откуда у ребенка такое глубокомыслие. — Думаю, вас не убыло бы, если бы вы были так же вежливы со мной, как с другими людьми.