Грегор и проклятие теплокровных - Коллинз Сьюзен. Страница 25

— Что это означает? «Здравствуй»? Я немного говорю по-мышиному, но они говорят «здравствуй» вот так. — И Газард снова пискнул, на этот раз повыше, и все три крысы тут же поморщились.

— Что ж, в кои-то веки кто-то из людей пытается разговаривать не на своем языке, — сказал Живоглот. — Это было бы неплохой тенденцией для всех остальных, вынужденных учить человеческий язык, чтобы иметь возможность общаться с вами. А ты — ты тоже так можешь?

— Я немножко владею змеиным, — ответил Хэмнет. — Знаю несколько слов на остальных языках. Но у меня нет такого слуха, как у Газарда.

— Ты просто начал учиться слишком поздно. Смотри — вот она, если начать прямо сейчас, к концу нашего путешествия будет свободно говорить по-тараканьи, — ткнул кончиком хвоста в сторону Босоножки Живоглот. — Да даже наш доблестный Воин… впрочем, нет, про Воина забудь — он несколько месяцев безрезультатно практиковался в эхолокации. А ты, мальчуган, береги голову. Не хотелось бы, чтобы такие отличные мозги пропали зря.

Грегор ничего ему не ответил. Но про себя решил, что лучше выкинет креветки в сливочном соусе в расщелину с кипятком, чем даст хоть кусочек Живоглоту. Глупая, противная крыса!

— Итак, мы можем наконец выступать? — спросил Живоглот.

— Да уж, что-то мы засиделись, — ответил Хэмнет. — Гребешок пойдет впереди, я буду замыкающим. Помните: идти следует аккуратно. Старайтесь ничего не трогать. И не сводите глаз со своих продуктов. Летящие не стали бы называть это место Аркой Тантала просто так.

— А что такое этот Тантал? — спросил Грегор, проверяя, прочно ли закреплены у Найк на спине мешки с водой.

— Не что, а кто. Эта история из далекого прошлого. Тантал совершил ужасное преступление и в наказание обречен был вечно стоять по горло в воде посреди сада с чудесными сочными плодами. Его мучили страшные жажда и голод. Но когда он пытался попить — вода исчезала, а когда тянулся к фруктам — тяжелые ветки отодвигались от него.

— Поэтому он и умер? — уточнил Грегор.

— Он был уже мертв, — ответила Найк. — Это — вечная мука, которой нет конца.

Грегор недолго думал об услышанном. Очень скоро он переключился на мысли о том, что ждет их в джунглях. Тем временем их маленький отряд начал наконец движение через арку. Гребешок шла впереди, у нее на шее восседал Газард. Следующими были Пролаза и Коготок, потом Грегор с Темпом и Босоножкой. Живоглот шел сзади вместе с Хэмнетом, а Найк было совсем не видно, ведь она летела над лианами.

Как только они прошли через арку, все моментально переменилось, будто они открыли дверь в другую реальность. Под ногами вместо камня оказался мох. Воздух стал густым и насыщенным ароматами диковинных трав и цветов. И хотя точно измерить температуру воздуха они не могли, Грегор готов был поклясться, что она повысилась как минимум градусов на десять. А звуки джунглей, которые прежде были едва различимы, теперь стали громче и отчетливее.

Не прошло и нескольких минут, как его кожа покрылась липким потом, и он всерьез стал подумывать о том, чтобы сделать из штанов шорты. Лямки рюкзака впивались в плечи. В носу щекотало от теплого, влажного воздуха.

Прежде ему не бывало жарко в Подземье, а мерз он только тогда, когда оказывался вымокшим в воде. Обычно температура здесь была вполне комфортной, как бывает не особенно жарким летом.

Вскоре мягкий ковер мха сменился торчавшими из земли корнями. Они сплетались в причудливые узоры, и в неверном и смутном свете трудно было определить, как высоко поднимать и куда ставить ногу, чтобы не подвернуть ее и не споткнуться.

К тому же Грегор был в ботинках, замечательных ботинках. Но они были слишком ему велики. Так велики, что ему приходилось набивать их туалетной бумагой, чтобы они не болтались на ноге. Он так их любил, что носил не снимая, и родители подсмеивались, говорили, что в этих ботинках Грегор, видимо, будет ходить всю свою жизнь. Ботинки отдала ему миссис Кормаци. Их носил ее теперь уже взрослый сын, когда ему было лет тринадцать-четырнадцать. И теперь Грегору было трудно в них идти, трудно и неудобно.

Остальные, казалось, шли легко: Гребешок, крысы, Темп на своих тоненьких тараканьих лапках…

Грегор обернулся, чтобы взглянуть, как идет Хэмнет. И конечно, тут же споткнулся о корень, впечатавшись в спину шедшего впереди Пролазы.

— Почему бы тебе просто не снять эти кошмарные штуки?! — рявкнул Пролаза.

Но Грегор побоялся это сделать: кто знает, что за существа могут быть там, под ногами? Он подумал о ядовитых клыках и жалах, о шипах и колючках — и решил ботинки не снимать.

Босоножка, удобно устроившись на спине Темпа, славно проводила время, обучая своего шестиногого друга «Алфавитной песенке». Таракан уже справился с буквами до «эл», но все, что было дальше — это «элэмэнопэ», — вызвало у него затруднения: эта часть песенки пелась быстро, и Босоножка произносила названия этих букв как одно слово. Но в конце концов учительница была довольна своим учеником. Она громко пела «Элэмэнопэ!», а Темп безропотно вторил: «Элеменеопео!» — и у обоих мордочки светились радостью.

Некоторое время Газард просто наблюдал за ними, сидя на шее у Гребешок и слушая их пение с большим вниманием. Потом сполз с шеи Гребешок и подошел к певцам поближе.

— Что вы поете?

— Мы поем алфавит, — сообщила Босоножка. — Ты кто?

— Я Газард, — представился мальчик, легко перескакивая через мощный корень. — Научишь меня?

Научит ли она? Да конечно! Больше всего на свете Босоножка любила кого-нибудь чему-нибудь учить. И вскоре уже три голоса вовсю распевали немудреную песенку.

Грегор ожидал, что их пение приведет в бешенство крыс, но, как ни странно, Коготок и Пролаза спокойно шли впереди, о чем-то перешептываясь, а шествовавший сзади Живоглот посвящал Хэмнета в события, произошедшие за десять лет его отсутствия.

Единственным, кого это сводило с ума, был сам Грегор. Ему хотелось поразмышлять, собраться с мыслями, заново вдуматься в каждую строчку «Пророчества крови», но он никак не мог сосредоточиться под жизнерадостное трехголосое пение «Алфавитной песенки».

Наконец Хэмнет объявил привал. К этому моменту Грегор буквально взмок — от макушки до носков. Лямки тяжелого рюкзака больно впивались в плечи. Пить хотелось ужасно, он бы, кажется выпил целое озеро — но, подумав, решил сохранить бутылку с ледниковой водой, что дал ему Марет: вдруг Босоножка попросит пить или сам он потеряется в джунглях, отбившись от остальных?

Для привала Хэмнет выбрал полянку у подножия огромного, с одной стороны покрытого мхом валуна. Грегор слышал, как где-то журчит вода, — но вокруг были одни лианы, воды не было видно.

Крысы стянули с себя рюкзаки с припасами и распластались на земле. Грегор, оглядевшись по сторонам, тоже разгрузился и уселся на землю рядом.

С высоты спустилась Найк и поставила бурдюки с водой по соседству с ними. Хэмнет открыл один и каждому дал напиться. Газард помог Хэмнету раздать хлеб, мясо и какой-то овощ вроде морковки. Грегор не чувствовал голода — возможно, от жары, но тем не менее съел все, что ему дали. Босоножка смолотила всю свою порцию и в придачу часть хлеба Темпа — как обычно. Таракан готов был отдать все для своей принцессы.

После трапезы Босоножка, Темп и Газард затеяли возле камня игру.

— Ка — Камень, — сказала Босоножка.

И они снова затянули «Алфавитную песенку».

Коготок и Пролаза, грызшие прихваченные от Арки Тантала косточки, вздрогнули и поморщились.

— Снова они за свое! — возмутилась Коготок.

— Я знаю один способ заставить их прекратить, но он довольно болезненный, — сообщил Пролаза.

— Знаете, это пение ничуть не хуже тех звуков, которые вы издаете, когда грызете свои кости, — возразил Грегор.

— Но должно же быть средство заткнуть их! — взмолилась Коготок.

— Мне оно не известно! — отрезал Грегор.

— Ну что ж, тогда мне придется придумать его самому! — сказал Пролаза.

— Вы, крысы… у вас, похоже, проблемы с маленькими детьми, — произнес Грегор. Живоглот никогда не проявлял симпатии к Босоножке и к Мортосу оставался равнодушен. — Иногда мне кажется, вы даже своих детенышей не любите.