Кики Страйк и гробница императрицы - Миллер Кирстен. Страница 22

— Доброе утро, Ананка.— Директриса придирчиво оглядела меня — жалкое зрелище, что и говорить.— Мне звонила твоя мама; сказала, ты уже едешь. И попросила тебя встретить и проводить в класс.

— Мне страшно жаль, директриса Уикхем,— пробормотала я.

— А уж мне-то как жаль,— откликнулась она, железной рукой направляя меня вверх по ступеням и в здание.— Ты ведь знаешь, чем тебе это грозит?

— Да, по дороге в школу я прочла рекламу Борландской академии.

Директриса рассмеялась, хотя лично я ничего потешного в своем положении не видела.

— Я знакома с учредителем академии,— проговорила она.— Человек он не из приятных, но я просто потрясена тем, что он в конце концов нашел способ совместить свои академические наклонности и страсть к животноводству. Твоя мама, кажется, считает, что Борландская академия — это самая подходящая для тебя обстановка, однако должна признаться, что я не вполне с ней согласна.

— Нет? — Я вновь ощутила прилив надежды.

— Нет. Собственно говоря, я намерена замолвить за тебя словечко. Не спрашивай почему, но я верю, что Аталанта еще будет тобою гордиться. И все же я тебя предупреждала; теперь последует наказание. Думаю, хватит того, что в течение двух недель тебе придется оставаться после уроков. Каждый день будешь сидеть здесь до шести и работать над заданным сочинением.

— Спасибо, директриса Уикхем,— выдохнула я.

— Рано благодарить.— Директриса Уикхем довела меня до дверей химической лаборатории.— Для того чтобы вновь завоевать мою благосклонность, потрудиться тебе предстоит немало. Твоя мама рассказывала, ты много всего прочла про город Нью-Йорк. Через две недели изволь сдать мне сочинение, посвященное одному из аспектов истории города. Объем — двадцать страниц. Выбирай тему с умом: так, чтобы произвести впечатление на мистера Дедли. Боюсь, в противном случае выше тройки тебе по его предмету не видать, а тогда даже я не сумею спасти тебя от Борланда. Так что после уроков марш в библиотеку, Ананка, и будь так добра... не нарывайся больше на неприятности.

Уже в лаборатории я надела защитные очки и обвязалась черным кожаным фартуком. Моя напарница Наташа, вообще ученица прилежная, но в химии — полный бездарь, переливала жидкости в стеклянную пробирку и едва кивнула мне в знак приветствия. Я глядела, как над смесью заклубился серный дымок, и гадала про себя, отчего все вдруг пошло наперекосяк. Мои подруги скрывают от меня важные тайны, мама следит за каждым моим шагом, я хронически не высыпаюсь, а сегодня еще и пообедать не удастся. Через два часа мои одноклассники усядутся за еду (съедят ее или нет — это вопрос другой), а мне тащиться на разведку в Центральный парк — к особняку Лестера Лю. И я рискую собственной свободой ради девчонки, которая даже правды мне говорить не изволит!

Над пробиркой заплясали языки пламени. Пока Наташа бегала вокруг, пытаясь их загасить, я вытащила из кармана клочок бумаги, исписанный почерком Уны — с адресом Лестера Лю на Пятой авеню. Меня терзало искушение отговориться и предоставить Кики, Уне и Бетти самим разрабатывать план операции. Но адрес меня заинтриговал. Апофеозом стало прибытие химички с огнетушителем, извергающим горы и горы белоснежной пены на прожженную парту. А Лестер Лю, между прочим, проживал в особняке Уорни.

В августе особняк Уорни угодил в «Новости»: обрушилась часть мраморного фасада здания — обрушилась прямо на проезжающее мимо такси, чудом не задев выставочного померанского шпица, любимчика светской львицы миссис Гвендолен Глюк. Не успела полиция оцепить опасный участок, как вторая мраморная плита расплющила почтовый ящик, а статуя нагой богини, что стояла на страже дороги вот уже сотню лет, опрокинулась и разлетелась вдребезги на тротуаре. В последовавшей суматохе отбитая голова богини куда-то исчезла. Три дня спустя ее нашли в районе Куинз, прикрученной к капоту навороченного «Транс Ам».

Будь это любое другое здание, никто бы и бровью не повел. Старый прокаженный Нью-Йорк то и дело теряет кусок-другой. Но в кафе и гостиных Верхнего Ист-Сайда шептались, что особняк в районе миллионеров неумолимо уничтожает отнюдь не время, но Сеселия Уорни.

Когда Сеселия Уорни появилась на свет — дочерью одного из нью-йоркских магнатов,— газеты окрестили ее «самой счастливой девочкой мира». Когда, девяносто лет спустя, она опочила в фамильном особняке, город знал ее под прозвищем Отшельница с Пятой авеню. То, что произошло между этими двумя датами, послужило темой для двух телефильмов и одного внебродвейского мюзикла; впрочем, точно все равно никто ничего не знал. В возрасте тридцати четырех лет роскошная светская львица внезапно развелась с очередным мужем — третьим в череде меркантильных плейбоев. А затем потрясла своих высокопоставленных друзей, отрекшись от них в пользу малоизвестных медиумов и предпочтя спиритические сеансы ночным клубам. В день своего тридцатипятилетия Сеселия Уорни нежданно-негаданно заперлась в особняке вместе с двумя доверенными служанками и парой шестипалых кошек (подарочек на день рождения от ее хорошего друга Эрнеста Хемингуэя). Отныне и впредь она не переступала порога дома; поговаривали, что там она и похоронена — где-то в подвале. Одна из служанок, пережившая миссис Уорни, уехала в такси одновременно с прибытием сотрудника похоронного бюро. Больше ее никто не видел.

В тот же день, как в «Нью-Йорк тайме» опубликовали некролог Сеселии Уорни, особняк осадили агенты по торговле недвижимостью — точно голодные гиены. Дом не только числился среди самых великолепных архитектурных построек Нью-Йорка; по слухам, он был битком набит бесценными коллекциями миссис Уорни. За пятьдесят пять лет она умудрилась промотать грандиозное семейное состояние, не побывав ни в одном магазине. Заказы ей доставляли под покровом ночи доверенные курьеры, поклявшиеся хранить тайну,— и молчание их неплохо оплачивалось. По слухам, миссис Уорни за годы собрала под своей крышей бесчисленные произведения искусства, что давно считались пропавшими или уничтоженными; весь город только и мечтал, чтобы взглянуть на ее сокровища хоть одним глазком. К несчастью, в завещании недвусмысленно указывалось, что и дом, и все, что в нем есть, должны остаться неприкосновенны. Все переходило в безраздельную собственность семидесяти шести кошек (потомков той, подаренной Хемингуэем пары), что бродили по коридорам и комнатам где вздумается.

То-то удивилась общественность, когда здание перешло в чужие руки спустя каких-то несколько недель после смерти Сеселии. По всей видимости, кошки исчезли бесследно. Даже последнего помета котят не удалось обнаружить. За отсутствием наследников особняк был выставлен на аукцион — и куплен целиком, как есть, неким загадочным миллиардером. Незадолго до того, как здание начало обрушиваться, одна из моих аталантских одноклассниц клялась и божилась, что своими глазами видела, как в двери входил низенький франтоватый человечек в светло-сером костюме, при тросточке. И как это я сразу не догадалась, что речь идет о Лестере Лю!

Уна с Бетти уже поджидали меня в Центральном парке, через улицу от особняка Уорни. Бетти, как всегда, была замаскирована (блондинистый парик, черный костюм, представительные очки); но на сей раз чужой показалась мне не она, а Уна. За одну ночь она превратилась из верной подруги в дочку Лестера Лю.

— Эй! — Уна глянула в мою сторону и вновь обернулась к Пятой авеню.— Что ты об этом думаешь?

Я внимательно изучила особняк: нетерпение мое мало-помалу улеглось. За распорками металлических лесов дом казался безжизненным; камень сиял белизной, точно изваянный изо льда. Все окна были темны; все — наглухо отгорожены ставнями от города. Большинство зданий в районе миллионеров — это блистательные памятники своим архитекторам. А вот особняк Уорни стал мавзолеем.

— А знаете, мы ведь будем едва ли не первыми, кто попадет внутрь,— заметила я.— Интересно, что у него там.

— Надо думать, с дюжину тайваньских школьников,— заметила Уна.— Небось, приставил их полы драить. Кстати, вы только задумайтесь: он живет здесь, а я вкалываю как каторжная в маникюрном салоне!