Девочка и птицелет (с илл.) - Киселев Владимир Леонтьевич. Страница 40

— Вот вы и помирились с Колей, — так равнодушно, словно речь шла не обо мне и Коле, а об очень далеких, незнакомых людях, сказала Елена Евдокимовна. — Будете опять вместе уроки делать?

— Будем, — ответила я.

— Ну хорошо, занимайтесь… А я пока чай поставлю.

С тех пор как погиб Богдан Осипович, Елена Евдокимовна очень изменилась. Во-первых, у нее с лица не сходила какая-то приклеенная улыбка, а во-вторых, Коля говорил, что она с тех пор ни разу не заплакала. Я где-то читала или слышала, что о каком-то человеке говорили, будто бы он «окаменел». Прежде я себе не представляла, как это может быть, а теперь понимаю, что так бывает в жизни.

Елена Евдокимовна все забывала. Она уже, наверное, в пятый раз говорила, что мы помирились с Колей. И ничему не удивлялась. Она ничуть не удивилась, когда Коля сказал, что поедет на день в Черкассы, не спросила даже, для чего.

Я думаю, что Коле совсем не нужно было выдумывать целую историю о том, что он хочет повидать фронтового друга Богдана Осиповича, полковника Романенко, чтобы он помог им получить пенсию. И когда Коля вернулся, она его не спросила о результатах поездки. Это я ждала результатов с огромным нетерпением.

Но никаких результатов не было. Коля сказал, что побывал в Черкассах в адресном бюро. Там ему дали адреса нескольких Романенко. И все оказались не те. Кто-то из этих Романенко посоветовал ему пойти в военкомат. А в военкомате Коле сказали, что полковник в отставке Романенко больше года тому назад переехал куда-то в Крым, кажется, в Ялту.

Колю это все так расстроило, он так надеялся на эту поездку в Черкассы, что он даже со мной перестал разговаривать о всей этой истории. Но сегодня, как только я вошла, по Колиному лицу я поняла, что появилось что-то новое. И действительно, он сказал, почти не разжимая губ:

— Есть новости. Потом расскажу.

Когда Елена Евдокимовна вышла на кухню, я подошла к Коле, а он наклонился ко мне и стал шептать на ухо:

— Понимаешь… Матя складывает сейчас всякие вещи. Ну, чтобы переезжать… А я ей, ну, помогал. И в этом шкафу, — мы стояли в простенке между шкафом и окном, — у нас там одежда и всякое такое…

Коля не закончил фразы, потому что открылась дверь, и мы невольно отскочили друг от друга, а в двери показался тот самый дяденька из нашего дома с усами и палкой.

Он как-то нехорошо посмотрел на нас и сказал:

— Здравствуйте, здравствуйте…

Я знаю, что он подумал. Он подумал, что мы с Колей целовались. Как только не стыдно ему такое думать, когда у Коли погиб отец, и вообще…

— Здравствуйте, Юрий Митрофанович, — ответил Коля. — Я все хотел у вас спросить одну вещь… Батя перед уходом говорил, что вы придете, а вы потом не пришли…

Я так насторожилась, что услышала, как стучат мои маленькие часики и как не в лад им стучат часы за дверью на кухне.

— А разве я тебе не говорил? — сказал Юрий Митрофанович, усаживаясь на стуле и ставя свою тяжеленную палку между коленями. — Я его встретил…

— Где? — быстро спросила я.

Юрий Митрофанович с удивлением и, как мне показалось, с насмешкой посмотрел на меня и ответил, обращаясь к Коле:

— На троллейбусной остановке.

— Значит, вы были последним, кто его видел. — Коля помолчал, подошел к столу, сел против Юрия Митрофановича и спросил: — Что он вам говорил?

— Да ничего не говорил… Сказал, что вернется часа через два. Извинялся, что уходит.

— А по какому делу вы должны были увидеться с ним в тот вечер?

— Без всякого дела, — не сразу ответил Юрий Митрофанович. — Мы с твоим отцом были друзьями. А встреча с другом — сама по себе дело.

Я знала, что мне теперь следовало спросить. Мне нужно было спросить: «А куда вы пошли после того, как встретились с Богданом Осиповичем на троллейбусной остановке?» Но Юрий Митрофанович мог ответить: «Пошел домой». И что я могла возразить против этого? И, может быть, он действительно пошел домой… Но все равно я с отвращением смотрела на зажатую между колен налитую свинцом толстую бамбуковую палку.

Елена Евдокимовна принесла чайник, и мы пили чай с болгарским сливовым вареньем, которое называется «конфитюр», и за чаем шел разговор о ближайшем переезде. Юрий Митрофанович сказал, что он говорил с Семеном Алексеевичем это с милиционером дядей Семеном — и что милиция даст машину, чтобы перевезти мебель, и он тоже придет помогать. А Елена Евдокимовна сказала очень спокойно, — что жалко, что Богдан Осипович не дожил до этого времени.

Я выпила чай очень быстро, потому что мне хотелось поскорей услышать то, что начал рассказывать Коля, но Елена Евдокимовна налила мне еще стакан, и я его тоже быстро выпила, хотя чай был горячий, и мне обварило язык, а потом не выдержала и сказала:

— Нам еще нужно выучить географию… Коля меня понял и поддержал:

— И сделать задачки по физике.

Юрий Митрофанович посмотрел на нас как-то странно и скоро ушел, а Елена Евдокимовна тоже ушла на кухню. И тогда Коля сказал:

— Когда складывали вещи, матя сказала, чтобы я примерил батин пиджак. Я уже с ним одного роста. Только худее. И в пиджаке лежал этот блокнот… Коля вынул из кармана небольшую записную книжку в зеленой пластмассовой обложке… — Тут всего две записи, — сказал Коля, не выпуская книжки из рук. — Вот.

Он дал мне блокнот. Довольно разборчиво в нем было написано:

После этого на отдельной страничке было записано и обведено овальной чертой слово Титан. Я перевернула еще несколько страничек, но там уже не было никаких записей.

— Дальше пусто, — сказал Коля.

— Что же это значит?

— Кое-что значит. Видишь, запись про вещественные доказательства сделана пером, чернилами? А «Титан» записан карандашом?

— Вижу.

— Значит, они сделаны в разное время. Ну, вещественные доказательства это у них, наверное, такие занятия были. Или лекция. У бати в тетрадках много таких штук записано. Я ж тебе давал книжку про следы… А вот «Титан»… Как ты думаешь, про что это?

— Может быть, про какого-нибудь сильного человека?.. Который ходит с пудовой палкой?..

— Ты что — сдурела? — удивился Коля. — Юрия Митрофановича матя вынесла на себе совсем без сознания… Ее ранили, когда она его тащила. Они потом вместе в госпитале лежали. У него одного легкого совсем нету, а в другом осколки.

Мне стало очень стыдно. Мне стало так стыдно и жарко, что у меня выступили слезы.

— Да ты не реви, — сказал Коля. — Я — ничего… «Титан» — это, помнишь, мастерские… когда мы на Подол ходили?..

— Помню.

— Важно было понять, куда ходил батя. И теперь мы, кажется, это поняли.

— Нет, — ответила я, — я не понимаю. Вспомни сам, это было в субботу. В субботу — короткий день… Для чего Богдан Осипович мог пойти после работы в мастерские, когда там никого нет?

— А если там что-то хотели украсть? Ну, вот, скажем, передать через забор какие-то вещи, а батя про это узнал и пошел туда. А они на него напали.

— Почему же он пошел один, и в обыкновенной одежде, а не в милицейской? И никому не сказал про это?

— Да, — согласился Коля, — и без оружия? А кроме того, это не его район. Но, может, там работают в две смены?.. В общем, в этом нужно разобраться…

— Послушай, Коля, — сказала я. — Когда мы с тобой поссорились… и я сказала на тебя Самшитик, ну, и вообще… Так я тогда была неправа. Я это давно хотела тебе сказать.

Коля грустно улыбнулся, осторожно взял меня за косичку и несколько раз подергал ее. Он прежде никогда этого не делал. А я ему растрепала волосы. Я тоже прежде этого никогда не делала. Затем Коля отпустил косичку и сказал: