Тарантул (худ. А. В. Яркин) - Матвеев Герман Иванович. Страница 70

— Хороший парень. Правда?

— Вообще да, — согласился Коля. — Серьезный. Но я мало его знаю.

В лаборатории стоял туман с удушливо-кислым запахом, от которого першило в горле. Химик возился около электропечи, а на полу сидела дочь и что-то растирала в фарфоровой чашке.

— Папа, имей в виду, если она опять рванет, ты спалишь себе глаза, — предупредила девочка.

— Ни в коем случае… Абсолютно уверен… На сто пять процентов уверен, — говорил ученый, просовывая щипцами в печь маленькую посуду.

Иван Васильевич внимательно следил за работой химика. Это был высокий, сухой старик в больших роговых очках. Седые волосы на голове открывали широкий лоб, а узкая бородка удлиняла лицо, и оно было похоже на неправильный треугольник. Старик был в одной рубашке с засученными рукавами выше локтя. Заметив вошедших, он спустил очки на кончик носа и взглянул поверх них.

— А-а… Валерий Кузьмич. Извините, я вас не заметил.

— Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Я еще не видел сегодня вас. Знакомьтесь. Это товарищ из Ленсовета к вам по делу.

— Очень приятно. Очень, очень, — приветливо сказал ученый и крепко пожал руку Ивана Васильевича.

— Как успехи? — спросил директор.

— Нашел, Валерий Кузьмич. Нашел заменитель, но только сильно детонирующий. Что-то надо делать. Да. Надо делать, делать. Вот поставил еще пробу. Это уже триста тридцать пятая.

— Значит, можно считать…

— Нет, нет… подождите считать, — перебил его Завьялов. — Этот считать нельзя. Никак нельзя. Саперы на фронте народ аховый… Сами могут подорваться. Не могу на свою совесть такую ответственность взять. Да, не могу.

— Ну что ж… Время терпит. Подождем.

— Да, да. Вы лучше подождите, а я потороплюсь.

— Папа, долго еще мешать?

— Мешай, Аля. Чем больше, тем лучше.

— Мы, кажется, не вовремя пришли? — спросил Иван Васильевич. — Вы заняты?

— Наоборот. Очень вовремя. Очень, очень. Пойдемте ко мне, а то здесь воздух такой… с непривычки трудновато дышать. Но должен вас предупредить, что весьма полезно… Сильно очищает легкие. Да, да. Очень сильно. Прошу вас. Я здесь и проживаю… Они вышли в коридор.

— Сергей Дмитриевич, я вас оставлю. Вы поговорите с Иваном Васильевичем. Меня в конторе ждут.

— Пожалуйста, пожалуйста. Ничего не имею против. Проходите, Иван Васильевич. Очень рад видеть у себя гостя, — говорил ученый, входя в комнату. — Ну-ка, Колюша, устрой нам по стакану чайку.

— Мне некогда, папа. Скажи Але.

— А ты уходишь?

— Да.

— Ну, тогда я сам. Вот видите, Иван Васильевич. Дети взрослые, спорить бесполезно. Когда росли, думал — на старости помощники будут, — говорил добродушно химик. — А выходит все наоборот. Да. да. Наоборот. Этот в моряки, а дочь в консерваторию метит. Что с ними делать! В химии, говорят, романтики нет. Сухая наука.

С этими словами Завьялов налил два стакана крепкого чая и поставил на стол. Коля надел шинель, взял долевую сумку с учебниками и направился к выходу.

— Я пошел, папа! Приду поздно, — сказал он, закрывая дверь.

— Прошу вас за компанию. Вот сахар, конфеты. А может быть, вы есть хотите? — спохватился старик.

— Нет. Спасибо, Сергей Дмитриевич. Я сыт,

— А вы не стесняйтесь. В такое время живем. А? Каши хотите? Овсяная каша. Великолепная вещь, я вам скажу. В мирное время мы ее недооценивали. Положить? А?

— Нет, нет. Стакан чая выпью с удовольствием.

— Ну, как желаете. А то бы съели? А? Иван Васильевич решительно отказался и, пользуясь тем, что они остались вдвоем, приступил к разговору.

— Сергей Дмитриевич, знаете, где я сейчас был? На вашей квартире.

— Да что вы говорите! Ну и как? Опять бомба или снаряд?

— Нет. Я думаю, что ремонтировать ее надо.

— Надо, надо, — вздохнул ученый. — Да ведь как сейчас ремонтировать? Рабочих нет, материала нет. А кроме того, боюсь я, что они опять залепят какую-нибудь неприятность. Такой дом у нас хороший был. Обидно.

— Вот я главным образом к вам за этим и пришел. Мы решили вам отремонтировать квартиру. Вы много делаете для войны, много работаете…

— Что вы, что вы, Иван Васильевич! Мало делаю. Надо больше, да сил нет. Хочешь не хочешь, а, к сожалению, спать приходится ежедневно… Столько времени зря пропадает! И сон у меня, знаете ли, паршивый. Стыдно сознаться. Как закрою глаза, так и аминь. Обязательно кто-нибудь разбудить должен, — с огорчением признался химик. — Сам не понимаю, где я научился так крепко спать.

— Это хорошо, — с улыбкой сказал Иван Васильевич. — У меня наоборот. Сонные порошки иногда принимаю. Так вы не возражаете, Сергей Дмитриевич? Ремонт мы сделаем в самое ближайшее время.

— Конечно, я рад. Очень рад… Но может быть, не следует сейчас людей отрывать на такие пустяки? Я здесь обжился, привык.

Ивану Васильевичу нравился Завьялов. В каждой фразе его было много искренней, почти детской непосредственности. Такой человек не мог быть двуличным. Однако письмо Тарантула было адресовано ему и требовало особой осторожности. Поговорив о ремонте и получив согласие Завьялова, подполковник попросил ключ от квартиры.

— Ключ? — переспросил химик. — Одну минутку. Где же у нас ключи? Ах, да! Свой ключ я отдал Марии Андреевне. Это наш управхоз и начальник обороны дома. Великолепная женщина! Превосходная! Я напишу ей записку, а вы… если это не затруднит вас, возьмите у нее ключ. Она вам все покажет и расскажет.

— Так уж мы тогда будем хозяйничать в вашей квартире по своему усмотрению, Сергей Дмитриевич. Доверяете?

— Пожалуйста, пожалуйста. Кроме мусора, там ничего и нет. Книги я перевез… Все, что нужно было, тоже здесь. Я бы сам помог, но времени у меня мало.

— Нет, уж вы лучше делайте взрыватель.

— Вот, вот…

Ученый написал записку управхозу и отдал ее гостю. Иван Васильевич подробно расспросил, в какой цвет красить стены в квартире, уточнил план расположения комнат и их назначение и заговорил о детях.

— Значит, дочь ваша тоже не собирается идти по стопам отца? — спросил он.

— Нет, нет. К сожалению, нет… Перед самой войной вдруг надумала в консерваторию. Музыка. музыка… Профессия отцов не увлекает. А может быть, я и сам в этом виноват. Не сумел увлечь…

— Я когда-то собирался учиться на химическом.

— Да что вы говорите! Ну и как?

— Не вышло. Жизнь судила иначе. Вы, случайно, не знаете Мальцева Григория Петровича? — неожиданно спросил Иван Васильевич.

— Мальцева? Позвольте… Где-то я слышал такую фамилию.

Ученый нахмурил брови и задумался. Иван Васильевич напряженно следил за выражением его лица.

— Ах, Мальцева! — вдруг вспомнил химик. — Ну как же! Знаю, конечно. Превосходный человек. Умница. Знающий. Ну как же, как же, отлично знаю.

— И давно вы с ним знакомы?

— Нет. Познакомились перед войной. Был я в доме отдыха ученых. Вместе отдыхали и познакомились. Он москвич. Григорий Петрович Мальцев! Как же это я забыл? Очень знающий человек. Собирался ко мне в гости приехать, да война помешала.

— Он как будто в Ленинграде был в прошлом году.

— Неужели! Что же это он не зашел?

— А впрочем, я не уверен. Мне говорили, что видели его, но могли и обознаться.

— Обознались, Иван Васильевич, обознались. Он бы непременно зашел ко мне. А скорей всего просто остановился бы. С гостиницами сейчас трудновато… А я его приглашал.

— А разве он у вас никогда не бывал? — спросил Иван Васильевич и покосился на бушлат, висевший в углу.

— Нет. Весной сорок первого года мы познакомились в доме отдыха, и с тех пор о нем ни духу ни слуху.

— Сергей Дмитриевич, а вы отдыхали с детьми? — прямо спросил Иван Васильевич, видя, что ученый ничего не подозревает. — Я хотел узнать: видел ли Мальцев ваших детей?

— Ну что вы! Детям в доме отдыха, да еще ученых, — скука! Они у меня каждое лето в деревне у тетки жили. Она там в совхозе коровами командует. Зоотехник. Там у нее раздолье. Лес, озеро… А вы давно знаете Мальцева? — спросил Завьялов.