Тайна Соколиного бора - Збанацкий Юрий Олиферович. Страница 59

— Подумаешь! Командиры знают, что делать. Для этого и совещаются. — И, многозначительно подмигнув Виктору, он добавил:— Партийное совещание, вот что.

Это сообщение полностью успокоило Виктора;

— А-а… Тогда так, если все партизаны вместе…

Разговор снова принимал нежелательный для Виктора оборот. Ему не нравилось, когда Тимка подчеркивал, что он, Виктор, далек от серьезных дел отряда. И он заговорил о другом;

— А я хотел, чтобы командир или комиссар посмотрели, как работают наши пионеры.

— Есть на что смотреть!

— А что же, не на что?

— Нам сейчас не до этого.

— Идем, сам увидишь. Хочешь?

Одно мгновение Тимка колебался; остаться здесь или, может быть, действительно пойти? Но он уже знал по опыту, что партийные совещания продолжаются долго, а ему очень хотелось пройтись по лагерю.

Прежде всего Виктор повел Тимку на конный двор. Здесь они встретили звено пионеров-шефов. Ребята старательно чистили партизанских лошадей. Дед Макар, который стал в партизанском лагере старшим конюхом, с довольным видом наблюдал за ними и иногда весело покрикивал:

— Эй, скворчата-гусенята, кончайте вашу работу!

Виктор спросил у деда;

— Дедушка, как наши ребята — хорошо работают?

Дед Макар удивленно посмотрел на мальчика, глаза его заулыбались, он вынул изо рта трубку;

— Ишь ты, генерал! «Работают!» Вот сам бы взял скребницу да и прошелся бы разок. А то, видишь, «хорошо ли работают»!..

— У меня другие дела, дедушка.

— Какие же у тебя дела? Ворон ловить?

— Я, дедушка, председатель пионерского отряда.

Дед Макар снова улыбнулся одними глазами:

— Ишь ты!.. Старший, значит, над ними? То-то я смотрю: отчего это они так за работу взялись?.. А это, значит, потому, что начальство увидели…

С конного двора Виктор с Тимкой зашли в оружейную мастерскую. Оружейники чинили винтовки, минометы.

Девочки и мальчики сидели над грудой патронов и старательно счищали зеленый налет. Возле каждого пионера лежала кучка патронов, таких блестящих, словно они были только сейчас получены с завода.

— А я больше всех вычистила! — встретила Виктора и Тимку одна из девочек. — У меня уже восемьдесят шесть!

— А у меня восемьдесят!

Они задержались на несколько минут, а затем пошли в санчасть. Пионеры давали концерт.

Палата партизанского госпиталя была невелика, но отличалась особенной чистотой. Стены ее были завешены шелком от парашютов. Больные лежали на нарах, застланных чистыми одеялами.

Посреди комнаты сидели два пионера: один играл на мандолине, другой — на гитаре. Раненые слушали их — кто сидя, кто лежа, опершись на локоть или просто повернувшись на бок, чтобы лучше видеть юных артистов.

К Тимке подбежала Верочка:

— Ой, Тимка, ты опоздал!.. Я стихотворения читала, даже три, и пела!

— Правда?

— Честное пионерское!..

Потом она приблизила губы к самому уху Тимки и радостно зашептала:

— Ох, и хлопали! Я даже два раза пела.

— Какую же песню, Верочка?

— О Сталине пела…

Наверное, никто в мире не был в эту минуту так счастлив, как маленькая Верочка.

— Хочешь, я еще спою?

Кто-то взял Тимку за плечо. В человеке, который радостно и вместе с тем болезненно улыбался ему, мальчик узнал Ивана Карпенко. Тимка вспомнил тот вечер, когда все они уходили за Днепр и встретили его, окровавленного, израненного. И вот сейчас ему бросились в глаза красно-синие шрамы на лице Ивана и затянутые красными жилками белки.

— Как дела, сынок?

Тимка хоть и обрадовался этой встрече, но смущенно посмотрел на раненого. Ему вспомнилось все то, что начал он постепенно забывать в отряде: смерть Саввы, расправа фашистов над колхозниками, дым и пламя над родным селом…

— Хорошо, дядя. А вы как? — поспешно спросил он.

— Ничего, зажило уже… Правый глаз еще побаливает немного, но я скоро выпишусь. Как твоя мама?

— Работает на кухне.

— А этого… Василия Ивановича нет?

При воспоминании о Васильке Тимка печально опустил голову:

— Погиб, наверно, Василек…

— Жаль хлопца! Умница был.

Тимка еще ниже опустил голову. Карпенко увидел, что его вопрос расстроил мальчика:

— Ничего не поделаешь… Сколько людей уничтожил проклятый фашист! Будет и на него погибель.

Тимка уже не слышал и не видел выступлений пионеров. Воспоминание о Васильке больно отозвалось в его сердце. Он незаметно вышел из палаты.

Начиналась вьюга. По небу низко плыли тяжелые тучи, сильные порывы ветра наметали снежные сугробы; пригибаясь к земле, стонали деревья.

Иван Павлович провожал гостей в дорогу. Тимка подошел к командиру и услышал его слова, обращенные к командиру отряда имени Пархоменко:

— Ежедневно будем поддерживать связь. Нельзя ждать, пока фон-Фрейлих начнет наступать. Мы должны быть готовы.

Заметив Тимку, Иван Павлович приказал:

— Тимка, командиров батальонов и рот немедленно ко мне!

— Есть!

Борясь с ветром, Тимка мчался от батальона к батальону, вызывая командиров на новое совещание.

Тимка в бою

После событий этих трех дней Тимка сразу почувствовал себя не только взрослым, но и воином. Он побывал в бою. В самом настоящем бою… А на поясе его блестела теперь небольшая кобура с пистолетом. Ого, пусть теперь Виктор попробует сравняться с ним! Все говорил: «Подумаешь, адъютант! Я, мол, председатель пионерского отряда, а если бы только захотел, тоже стал бы адъютантом у Михаила Платоновича…»

Возвращаясь в лагерь после боя, Тимка долго не мог заснуть. То он представлял себе, как встретят его теперь пионеры, то припоминал со всеми подробностями событие, которое сделало его настоящим партизаном.

Еще три дня тому назад он узнал, что командиры отряда решили разгромить гитлеровский гарнизон в большом селе.

Фашисты заняли каменное здание средней школы и чувствовали себя, казалось, в безопасности. Замуровав окна кирпичом, они превратили их в бойницы. На широком дворе проложили траншеи, а по краям усадьбы построили надежные укрепления. Попробуй до них добраться!.. Все это было хорошо известно Ивану Павловичу.

Он с начальником штаба сидел над картами, а Тимка волновался, боясь, что командир и в этот раз не возьмет его с собой.

Несколько раз пытался Тимка заговорить с Иваном Павловичем, попросить его, но все не мог выбрать подходящего момента. Командир то сидел над планами — и тогда нельзя было мешать ему думать, то разговаривал с начальником штаба, то кратко приказывал: «Тимка, позови такого-то» — и Тимка, как ветер, мчался по лагерю; то приходили к нему командиры… И так весь день. С мрачным видом сидел Тимка у порога и вздыхал.

Вот зашел командир роты Баранов. Он был одет по-военному: хотя его шинель (в ней он, вероятно, перенес немало невзгод и опасностей) вся обтерлась и износилась, Баранов не хотел с ней расставаться. Командир роты доложил, что рота его в полной боевой готовности и ждет приказания о выступлении для выполнения задания.

Командир отряда о чем-то расспрашивал Баранова, но Тимка не слышал их разговора. В ушах у него звенело, сердце сильно билось, а мозг сверлила одна мысль: «Не возьмет!..»

Как буря, влетел в землянку Кирпичов. Тимка и любил и побаивался его. Это был молодой донской казак с лихо закрученными светлыми усами и большим шрамом через все лицо. Из-под кубанки его выбивался такой же, как усы, светлый чуб, а глаза всегда смеялись.

На нем были широкие синие галифе с черными леями и короткий тулуп, обтянутый ремнями, на которых с одной стороны висела сабля, а с другой болталась большая кобура маузера. Любил пощеголять командир кавалерийского эскадрона!

Придет к нему бывало Тимка с приказом: «Товарищ командир кавэскадрона, вас вызывает командир», а он козырнет ему лихо — даже шпоры зазвенят колокольчиками, — да и ответит: «Слушаю, ваше высокородие, товарищ адъютант!» И все кавалеристы смеются. А Тимке не до смеху. Он никак не может понять, почему смеется над ним Кирпичов. Наверное, думает: «Тоже вояка — по лагерю бегает, приказы передает. А пошел бы он в бой, как мы, кавалеристы…»