Тайна Соколиного бора - Збанацкий Юрий Олиферович. Страница 80

…Теперь Верочка больше не отходила от Петрика. Прислушиваясь к шуму далекого боя, по-старушечьи скрестив ручонки, она сидела у постели мальчика и не спускала глаз с его бледного лица.

С Петриком, который был старше ее на год, Верочка особенно подружилась в лагере. Они помогали Тимкиной матери чистить на кухне картошку, вдвоем лепили снежных баб, играли, прячась за бараками. С наступлением весны, когда начал таять снег, они делали лодочки из березовой коры и следили за тем, как журчащий ручеек выносит утлое суденышко прямо на холодную поверхность собравшихся в озеро талых вод.

Сейчас Петрик не играл с Верочкой.

Он был тяжело ранен. Осколок, ударившись о дерево, отскочил рикошетом и, пробив мальчику грудь, застрял в спине. Петрик был без сознания. Его перенесли на островок, где расположились теперь женщины и дети. Бледный, с запавшими глазами и потрескавшимися губами, лежал он в шалаше, наспех сооруженном из ветвей и прошлогодней, почерневшей за зиму осоки. Очнувшись, мальчик тяжело стонал, и эти стоны разрывали сердце каждого. Любовь Ивановна давала Петрику лекарства, но ничем не могла облегчить его страданий. Нужна была операция.

Петрик время от времени открывал глаза, жалобно смотрел на Верочку и просил:

— Водички!

Верочка подносила к его запекшимся губам алюминиевую фляжку с желтоватой болотной водой. Мальчик делал несколько жадных глотков и снова закрывал глаза.

— Петрик, тебе уже не больно? — с надеждой спрашивала девочка.

— Больно, — шепотом отвечал Петрик, и новый стон вырывался из его груди.

— Поешь хлебца, — просила Верочка.

У изголовья Петрика — там, где безмолвно сидела его окаменевшая от горя мать — лежали два кусочка зачерствевшего хлеба. Петрик еще не успел прикоснуться к своему кусочку, а Верочка уже положила рядом и свой. Ей очень хотелось есть, но она отказалась от своей порции. «Пусть это будет Петрику, — говорила она. — Ему нужно, чтобы скорее выздороветь».

Мальчик пытался сдерживать стоны, но это ему не удавалось.

— Что тебе, сынок? Где у тебя болит? — склонялась над ним мать. Слезы ее капали прямо на пылавшее жаром лицо сына.

Так она сидела долго, не сводя глаз с Петрика. И он, точно просыпаясь, на миг открывал глаза и изменившимся голосом говорил:

— Я, мама, не буду кричать… Немец не услышит. Я тихонечко… Болит же как!.. Жжет…

Петрик знал: кричать нельзя. Неровен час, услышат фашисты, придут на этот островок, и тогда конец всем. Мальчик крепко стискивал зубы и молчал. Вскрикивал он лишь тогда, когда забывался в тяжелом бреду.

— Водицы… — все чаше шептал он.

Верочка снова поила его из фляжки. Потом она выползала из шалаша, тихонько пробиралась мимо вооруженных партизан к воде, наполняла фляжку и бегом возвращалась к Петрику.

— Тебе лучше? — спрашивала она.

Но Петрик все чаще и чаще отвечал на ее вопросы лишь тихим, жалобным стоном…

У Любови Ивановны сердце разрывалось на части. Она вслушивалась в яростную стрельбу, раздававшуюся неподалеку, и не знала, что делать. Если бы могла, она бы пташкой полетела на помощь окруженным. Она понимала, как трудно сейчас Ивану Павловичу, но ни на минуту не могла допустить, что гитлеровцы одолеют партизан.

Дед Макар нашел на Безводном болоте такое место, куда не пробрался бы никто. Женщины и дети укрылись на небольшом сухом островке, среди непроходимого болота. Вела сюда одному деду, наверное, известная тропинка. Женщины и пионеры не расставались с оружием. И каждый из них думал о том, как бы помочь окруженным. К Любови Ивановне приходили женщины, от имени пионеров говорил Ваня Семенец: «Ведите нас, Любовь Ивановна, на помощь нашим!» А ей самой разве не хотелось помочь? Но что могла сделать она с такой «командой»?..

Чтобы успокоить людей, Любовь Ивановна выслала в разведку деда Макара и Ваню. Просила их быть осторожными, но они, должно быть, не послушались. Вот уже минула ночь, наступило утро — время шло, а их все не было.

Между тем дед Макар и Ваня подошли к самым вражеским траншеям. Понимая, что со своими пионерами и женщинами они выручить окруженных не смогут, дед Макар решил отправиться на поиски партизан и привести их на помощь Ивану Павловичу.

К утру дед и Ваня были уже далеко от места боя. Утомленные, они присели отдохнуть и обсудить, как быть дальше. Увлекшись разговором, они не заметили, как около них появились какие-то люди. Старый Макар не растерялся. Он заранее научил Ивася, как вести себя, если им встретятся немцы или полицаи. Дед решил притвориться слепым, а Ваня должен был играть роль поводыря.

Но вдруг дед широко раскрыл глаза. Его звал чей-то знакомый голос:

— Дедушка Макар! Здравствуйте, дедушка Макар!.. Здоров, Ванька!

Это был Тимка, а с ним — незнакомые партизаны.

— Дедушка, а вот и Василь наш! Живой-здоровый!

Через несколько часов отряд Калачова болотной тропинкой прошел к островку, где расположилась Любовь Ивановна с женщинами и детьми.

Иван Павлович был уверен, что им помогут. И когда неожиданно по вражеским траншеям ударили партизанские автоматы и пулеметы, он понял, что помощь пришла. Торжественным голосом командир передал долгожданную команду:

— Приготовиться!

Атака началась с такой стремительной силой, как будто все эти дни партизаны не знали усталости и голода. Одним броском они ворвались во вражеские окопы. Гитлеровские солдаты спасались бегством. Партизаны били их наповал.

Иван Павлович шел в первых рядах наступавших. По всему лесу не стихала стрельба. Возбужденный горячим боем и преследованием, командир не сразу понял, что ранен. Только когда, доставая на ходу бинты, его остановил испуганный Соловей, Иван Павлович увидел окровавленный рукав своей рубахи…

Раненый командир сидел под деревом, не чувствуя никакой боли. Тревожная мысль не давала покою: где Макаров?

К ним приближалась группа партизан. Среди них Иван Павлович увидел Любовь Ивановну. Так, значит, это она привела партизан на помощь окруженным?!

С нею были какие-то незнакомые партизаны. Хоть и много было людей в отряде Ивана Павловича Сидоренко, но он знал всех, а этих никогда не видел. Только одно лицо показалось ему знакомым.

А Василек уже бежал навстречу своему командиру.

— Иван Павлович! Товарищ командир! — воскликнул он, прижимаясь к Сидоренко. — Вы ранены?

Иван Павлович здоровой рукой обнимал Василька, прижимал его к своей груди, целовал в голову:

— Василек! Орел мой!..

Любовь Ивановна заканчивала перевязку. Иван Павлович предоставил ее заботам раненую руку, а другой, здоровой, продолжал держать возле себя Василька:

— Жив, Василек? Рассказывай, как же ты?

Василек только теперь вспомнил, что должен сказать командиру:

— Мы пришли со своим отрядом. Отряд Калачова — «За свободу народов»… Встретили Любовь Ивановну и узнали о вас… А вот и наш командир.

К группе приближалось несколько человек.

— Федор Иванович! Встретились! Встретились! Это же Иван Павлович! — закричал Василек.

Сидоренко поднялся навстречу Калачову, подал ему здоровую руку, благодарно посмотрел в умные глаза нового друга.

Федор Калачов видел перед собой заросшего густой щетиной, измазанного высохшей землей человека. По рассказам Василька он представлял себе Ивана Павловича Сидоренко великаном-богатырем. А он был таким же простым и обыкновенным, как и сам Калачов.

— Так вот ты какой, товарищ Сидоренко! — радостно сказал он. — Спешили. Знали, что встретим. И, кажется, прибыли во-время?

— Вовремя, товарищ Калачов! Спасибо.

Они трижды поцеловались. Не выпуская руки Ивана Павловича, Федор Калачов торжественно заявил:

— Имею шестьсот штыков! Люди боевые, закаленные. Мы готовы выполнить любое ваше задание.

— Спасибо, товарищ Калачов!

В это время перестрелка, которая уже затихала, отдаляясь, вспыхнула с новой силой в той стороне, куда отходили фашисты.

На выручку командиру шел его комиссар.