Обменный ребенок - Нёстлингер Кристине. Страница 15

Мы кивнули, будто услышали самые обычные слова.

— Ну? — спросила мама, посмотрев на папу.

— Я не против,— пробормотал папа,— прыщей у меня и так хватает. Рим не добавит. Но ехать в неизвестность... Отель у фонтана — слишком неопределенно. Да и август — не конкретная дата.

В отеле папа подошел к портье. Из толстого справочника они выписали все римские отели, расположенные вблизи фонтана Треви. Потом портье принялся обзванивать своих римских коллег. Длилось это долго, так как итальянская телефонная связь не из лучших. Иногда ему приходилось по двадцать раз набирать номер, прежде чем дозвониться до какого-либо из отелей и спросить, проживают там господин и госпожа Гольденер. Все это время Джаспер стоял возле стойки и кусал ногти.

Маму раздирали сомнения. Вправе ли мы вмешиваться в жизнь других людей? — беспокоилась она и еще сомневалась: вряд ли господин и госпожа Гольденер отыщутся. Легко сказать — рядом с фонтаном Треви! В прошлом году мы жили в отеле, рекомендованном нам как отель «у озера». На самом же деле к воде надо было идти целую вечность.

Но портье повезло. Спустя час ему ответили, что господин и госпожа Гольденер действительно проживают по этому номеру. Но их сейчас нет. Папа попросил передать Мэри Гольденер, что мы с Джаспером во Флоренции. Джаспер хочет ее видеть. Ехать ли нам в Рим? Назвал наши имена и номер телефона. Римский портье обещал все в точности записать, а записочку положить рядом с ключом Гольденеров.

Ночь была невообразимой. Но на этот раз Джаспер не храпел, потому что не спал. Он говорил. Говорил столько, сколько не наговорил за все предыдущие дни. Как хороша собой Мэри! Увидев ее, мы вытаращим глаза. Как она мила, как добра! Одним словом, «wonderful» («чудесная»). Наверное, теперь он не вернется в Англию, а поедет с нами в Вену. Подождет, пока у Мэри с мужем не кончится «Europe trip» («путешествие по Европе»), а потом полетит в Америку. Ему ведь уже четырнадцать. А с четырнадцати дети могут выбирать, с кем из родителей жить.

— Но она ведь не родитель,— сказал я.

— Нет, родитель! — настаивал Джаспер. Госпожа Пикпир «подарила» его Мэри. А подарки не возвращают.— Когда я был с Мэри,— сказал Джаспер,— госпожа Пикпир меня не навещала и даже не писала. Разве матери так поступают?

— Но закон...— настаивал я.

Джаспер плевал на закон. На этом я сдался. Я очень устал и заснул. Еще некоторое время я слушал его сквозь сон. Слушала ли его Билли или тоже спала, сказать не могу. Во всяком случае, я что-то бурчал, когда просыпался. Чтобы он думал, что меня интересует его рассказ. А то ведь какой ужас — говорить в пустоту. Билли потом сказала, что поступила точно так же. Правда, она проявляла внимание по-другому: просыпаясь, отыскивала в темноте руку Джаспера и гладила ее. Я не делал этого из-за расположения наших постелей. Единственное, что я мог, обосновавшись на диване,— это дотянуться до ног Джаспера.

Четверг, 20 августа

Этот день я опишу по возможности подробно и точно, хотя мне тяжело.

Проснулся я оттого, что к нам в комнату вошла мама. Она села на краешек двуспальной кровати со стороны Джаспера. Тот вскочил и спросил, звонила ли Мэри. Мама кивнула, Джаспер хотел было выпрыгнуть из постели. Наверное, чтобы побыстрее одеться и ехать. Мама сдержала его порыв. Она сказала очень медленно и очень спокойно, по-немецки:

— Мэри не хочет, чтобы мы приезжали.

Джаспер, остолбенев, уставился на маму. Мама повторила то же самое по-английски. Джаспер молчал. Он сидел в кровати, как статуя.

— Мэри сказала, не нужно этого делать,— продолжала мама,— нет смысла. Разумнее, если вы не увидитесь.

Джаспер покачал головой:

— Ты врешь! Это неправда!

— Мама хотела притянуть его к себе, утешить, как после пропажи чемодана, но Джаспер вывернулся и застыл в кровати.

— Почему? — закричал он.— Почему?

Мама не ответила, лишь беспомощно пожала плечами.

— Tell me! (Скажи мне!) — закричал он еще громче. Так, что мама вздрогнула.

— Почему она не хочет? — спросила Билли.— Это же глупо! Я думала, она его любит!

— Конечно, любит! — подтвердила мама.— Она говорит, что не может изменить жизнь. А Джаспер уже большой, почти взрослый и должен смириться. Эта встреча, сказала она, разбередила бы старые раны.

— Ты не поняла ее,— сказал Джаспер.— Ты плохо говоришь по-английски, Она так не думает!

— Нет! — сказала мама.— Я поняла ее. И господина Гольденера. Он хорошо говорит по-немецки. С ним я тоже разговаривала. Года через два, сказала Мэри, когда ты повзрослеешь, вы увидитесь.

Джаспер все еще не верил маме. Тогда мама сняла телефонную трубку, набрала восьмерку и попросила портье соединить ее с римским отелем.

Ожидая звонка, она сказала Джасперу:

— Мэри не хотела этого. Но лучше поговори с ней сам.

Джаспер кивнул. Четыре пальца правой руки он засунул в рот и грыз ногти. Тут позвонил римский портье, и мама попросила пригласить к телефону госпожу Мэри Гольденер. Джаспер вынул пальцы изо рта и потянулся к трубке. Сначала он молчал, потом заорал: «Мэри! Мэри!» И опять замолчал. Говорила Мэри. Мы слышали ее голос. Высокий и даже крикливый. Я ее голос представлял себе другим.

Мама встала и кивнула нам, чтобы мы покинули комнату. Мы выкарабкались из постелей и вместе с мамой проскользнули через коридор в родительскую комнату. (Мы были еще в пижамах.)

Папа лежал в постели. Жутко возбужденный. Он сказал:

— Эта Мэри — настоящая гусыня! Что плохого в том, что они увидятся! Глупость какая!

Когда я рассказал о желании Джаспера поехать в Америку, папа немного утих. А мама заметила:

— Мы не настолько хорошо знаем Джаспера, чтобы решать, что для него лучше.

На это папа возразил:

— Жизнь Джаспера не из лучших. Он нуждается в доброте. А повидаться с ней — это и есть доброта.

Как только мама сказала, что Джаспер, вероятно, уже поговорил и надо о нем позаботиться, из коридора донесся ужасный грохот. Будто там бушевал разъяренный бык. Ну, а раз там находился только Джаспер, он и был этим быком. Слышались и другие звуки. Какой-то шум, треск, удары.

Мы кинулись в коридор. Папа был в пижаме. В комнате Джаспер, сидя на полу, рычал. Рычал оглушительно! Рядом с ним лежал чемодан с камнями. И Джаспер швырялся ими. Другие вещи он уже разбросал. Мои джинсы висели на лампе, Биллина сумка раскачивалась на двери. А все, что в ней было, валялось на полу. Один из камней угодил в зеркало и расколол его.

Мама кинулась к Джасперу. Навстречу ей полетел камень и ушиб колено. Она с трудом вырвала у Джаспера чемодан. Потеряв «боеприпасы», Джаспер стал биться об пол, и кричать, и плакать. У открытых дверей собрались горничные. Они беспомощно молчали. Появился официант в черном фраке. Постучал себе по лбу. Нагрянули любопытные жильцы. Папа схватил Джаспера.

— Jasper, shut up! (Замолчи!) Джаспер, послушай! Послушай же!

Мама, потирая колено, просила Билли:

— Может, ты его успокоишь. Он всегда тебя слушает.

Тем временем папа перенес орущего, трясущегося, отбивающегося Джаспера в постель и придавил его всей своей тяжестью. Билли нерешительно подошла к кровати и склонилась над Джаспером. Хотела ему что-то сказать. Но тут у Джаспера высвободилась рука, и он взмахнул ею. Билли получила настоящую пощечину. Неумышленную, конечно. Билли даже не пискнула. «Оставь его!» — сказала она папе.

Мама закрыла дверь перед носами любопытных зрителей. Папа отпустил Джаспера. Тот еще пару раз двинул кулаком в воздух, перевернулся на живот и уткнулся в подушку. Билли села рядом и стала тихонечко его гладить. Очень-очень нежно. Нам она кивнула, чтобы мы ушли. У дверей теперь стояла только горничная. Чуть позже мы спустились на лифте сообщить о разбитом зеркале. Мама сказала в лифте, что не хочет здесь больше оставаться. Все слышали крики. Теперь будут на нее пялиться. А ей от этого не по себе.

Папа заплатил по счету и за зеркало, и за долгий телефонный разговор. В обед мы покинули Флоренцию. Джаспер сидел сзади, между мной и Билли. И молчал. После приступа бешенства он не произнес ни слова. Только реагировал на приказы: «Иди оденься! Мы уезжаем», «Садись в машину!», «Выходи из машины!», «Пей кофе».