Что я видел (сборник) - Житков Борис Степанович. Страница 55

Я сказал, что останусь. И мы пошли в шалаш.

Дядя Опанас ушёл, а дедушка мне сказал:

— Ты лягай. Поспи трохи. А сказку потом.

Я лёг и стал слушать.

И услышал, что птички ходят сверху по шалашу. И спросил дедушку про птичек.

А дедушка сказал, что это не птички, это ветерок. И это листики сухие на шалаше шелестят, потому что он сделан из веток.

Я слушал, слушал и заснул.

А когда я проснулся, то солнышко совсем в шалаш попадало. А дедушки не было. Я из шалаша выглянул и тоже дедушки не увидал. И собак тоже не было. Я совсем из шалаша вышел.

И я увидал, что дедушка далеко-далеко. Там уже баштан кончается и идёт дорога.

Там стояли лошади. И там складывали арбузы на подводу. И очень много уже наложили, большим горбом. Люди не передавали арбузы, а кидали, как мячики. Один дядя кинет, другой поймает. А потом дальше кидает. И опять его ещё один дядя поймает. И кидает тому, который у самого воза. Он кладёт арбузы на воз.

Я всё боялся, что они уронят арбуз. А они ни одного не уронили. И стали накладывать на другую подводу.

Я всё один стоял, а дедушка не приходил. Я не хотел дедушке кричать, а крикнул собаке. Пусть собака прибежит. Я её не боюсь, потому что в шалаш убегу. Она не смеет туда ходить. А дедушка услышит, что я уже встал, и, может быть, скорее придёт ко мне.

Я закричал громко:

— Собачка, собачка, иди сюда!

Большая собака стала смотреть на меня. Она голову подняла и глядела. Я стал рукой её звать. Она как побежит! И вдруг повернула и со всей силы побежала не ко мне. Я посмотрел и увидел, что там какая-то тётя идёт, а собаки прямо на неё — и лают.

Я стал кричать: «Ай, ай!» — и побежал к тёте и потом кричал, как дедушка: «Геть! Геть!» Я пробежал немного и увидел, что это не тётя, а бабушка моя идёт.

Собаки лают на неё, а она идёт, и собаки её не кусают, и она их не боится.

Я тоже, как дядя Опанас, схватил кусок земли и замахнулся на собак и опять крикнул: «Геть!» Они отскочили даже — так я на них бежал — и не стали лаять, а только немножко.

А бабушка засмеялась и сказала:

— Ишь ты, какой молодец! Только зачем листья топчешь?

И села на корточки. И стала мне с лица счищать и говорит:

— Ты дыню ел. Вон сколько семечек налипло.

И показала мне семечки: они у меня к щекам присохли, а я не знал.

Дедушка тоже прибежал и говорит:

— Здравствуйте, Марья Васильевна!

А я сказал, что вот какой маленький арбуз мне дедушка дал, и показал бабушке арбузик: он у меня за пазухой был.

Бабушка сказала, что надо идти, что сейчас ужин скоро будет. А я сказал, что дедушка обещал сказку.

Дедушка стал говорить:

— Ну, другим разом, придёшь ещё.

А я сказал, что он обещал, потому я и спал, а то бы я не стал спать.

Дедушка сказал:

— Ну, пойдём.

И мы пошли в шалаш.

Дедушка рассказал, что вот тут раньше ничего не росло. И никакого баштана не было. И какое семечко ни садили, ничего не вырастало. А рос бурьян. Это трава такая высокая, прямо как дерево, с человека ростом. И её косили косами и потом пахали — это значит — всю землю перерывали — и сеяли зёрна в эту землю.

А всё равно вырастал бурьян. Там даже волки жили. И все боялись туда ходить. Только один был охотник, он не боялся и убил там волка, очень большого.

Этот дядя-охотник ничего не боялся. Он бурьян этот поджёг со всех сторон, а с одной стороны не поджёг. Волк испугался и побежал. А никуда нельзя — всё огонь да огонь. Только в одну сторону можно, где огня нет. Волк туда и побежал, а там дядя-охотник стоял с ружьём. Он волка — бух! — и застрелил.

Дядя-охотник сказал, что земля очень хорошая, только надо очень сильно её перекопать. Охотник уехал. А перекапывать всё равно никто не хотел, и очень боялись все. И говорили, что земля эта заколдованная.

А вот теперь привезли сюда машину. Она — как автомобиль, только на ней один человек может ехать. Один шофёр — и больше никого. Она только для того, чтобы к ней плуги прицеплять, — она потянет, прямо как паровоз. Она очень хлопает и называется трактором.

Я засмеялся и сказал:

— Знаю: потому что трах! Потому она трахта.

Бабушка сказала, что не «трахта», а трактор, и совсем не потому, что «трах».

И мы все смеялись. А я сказал тихонько:

— Всё равно — трах!

Дедушка сказал, что как прицепили к трактору шесть плугов — это которыми землю пашут, — они как стали перерывать весь бурьян, так только корешки посыпались. Бурьян опять пробовал расти. Опять плугами всякими перекопали землю.

И потом ещё два раза перекапывали.

А потом посадили семечки и от арбуза, и от дыни, и от кабаков, и стал баштан. А бурьяна и не видно, ни одной даже травинки.

Дедушка сказал, что вот вся сказка. А теперь мы сидим, где был бурьян. И вот кабаки растут из семечек.

Я сказал:

— Дедушка, а семечек кабаковых дашь?

Дедушка сказал:

— А як же!

Это значит: «А как же!»

И дедушка стал в углу искать. Потом вытащил узелок. Это в платке были семечки завязаны. Они белые и плоские, а там зелёное зёрнышко. Очень вкусное. Потом дедушка достал тыкву, как бутылочку. Она сухая и сверху открыта. И пустая в середине. Дедушка насыпал туда семечек и подарил мне. Я взял и ничего не говорил. Бабушка на меня поглядела. Очень сильно на меня поглядела. Я вспомнил и сказал:

— Спасибо, дедушка.

А дедушка говорит:

— На здоровье.

Бабушка сказала дедушке, что она ему глазные капли привезла и ещё лекарства из Киева.

Дедушка сказал:

— Вот это спасибо!

И мы пошли. Дедушка тоже шёл с нами до дороги, и собаки тоже. Бабушка собакам давала хлеба: она кидала, а они ловили зубами прямо на воздухе, даже подскакивали. И потом по дороге с нами пошли, только дедушка их назад позвал. Это чтоб они баштан стерегли.

Солнце совсем над землёй было, очень красное и прямо нам в глаза. Я глаза закрывал.

Бабушка меня за руку вела, я спотыкался и очень пыль ногами поддавал. И потом смотрел: пыль всё стояла, потому что ветра не было.

Мы пришли в столовую.

Потом мы ужинали. И там много людей было, и все говорили.

Только я не очень понимал, потому что по-украински.

Потом бабушка уложила меня спать.

Сад

Утром мне бабушка сказала, что я пойду с девочкой с одной смотреть яблоки. Я просил, чтобы потом, после яблоков, всё равно пойти к дедушке, который мне дал кабак, как бутылочка.

Я уже всё молоко выпил, что бабушка принесла, и тут пришла девочка.

Она совсем большая. Её зовут Маруся. А потом ещё девочка пришла и тоже сказала, что пойдёт с нами. Бабушка сказала, что этой девочке нельзя, потому что она должна учиться представление показывать. Бабушка её не пустила.

Мы с Марусей пошли, и Маруся говорила, какое интересное представление будет, и один мальчик будет красноармейцем, а другой ещё мальчик есть — он собакой будет. И он будет лаять, и кусаться тоже будет, и совсем весь будет в собачьей коже, и на четырёх лапах будет бегать.

Это вечером будут показывать, и все будут смотреть.

Маруся немножко непонятно говорила — она по-украински говорила.

И я не всё понимал и тоже говорил:

— Як? Як?

По-русски «как», а по-украински «як». Маруся говорит, а я, когда не понимаю, кричу: «Як? Як?» Она тогда опять говорит, и мы так всё шли за ручку.