Звезды под дождем (сборник) - Крапивин Владислав Петрович. Страница 22
— Вот… — стесненно сказал Андрюшка и поежился.
Валька понял его: отвыкший от лета, Андрюшка чувствовал себя неловко и зябко при холодном свете замерзших окон и при этом вихре, который гулял по комнате.
Валька выключил вентилятор и бодро сказал:
— Ну, ты отлично выглядишь! Давай садись. Я тебя долго мучить не буду. А ветер я сделал нарочно, чтобы как на море.
— Хороший ветер, — заметил Андрюшка и повеселел.
Он опять устроился на кнехте, а Валька послал на него шуршащий воздушный вихрь. Воротник рванулся и захлопал, как синий флаг.
Андрюшке не сиделось спокойно. Он ворочался, двигал локтями, крутил головой, не мог поставить как следует ноги. «Что ты крутишься, как флюгер!» — чуть не сказал Валька. Но не сказал, а схватил карандаш и легкими длинными штрихами начал набрасывать Андрюшкину фигурку. Одну, вторую, третью. Скорей, скорей!
Это самое лучшее, что можно сделать. Пусть Андрюшка вертится, а он будет рисовать. Потом он выберет что нужно. Так же, как на киноленте выбирают лучший кадр для фотоснимка…
Первый набросок был совсем неудачный: голова вскинута, сам Андрюшка подался назад, локти растопырены, и колено торчит из-под руки острым углом. Остальные были лучше, но и они казались не очень хорошими. И Валькин карандаш метался по бумаге еще и еще.
Для Вальки время летело. А для Андрюшки оно, видимо, тянулось до ужаса медленно. И он не выдержал наконец:
— Валь, сколько уже на часах?
Было половина пятого. День за окнами начал синеть.
— В пять по телевизору мультик будет, — нерешительно высказался Андрюшка.
Валька устало распрямился:
— Ладно. Хватит. Беги смотреть телевизор.
— Получилось у тебя?
— Да. Спасибо, Андрюшка.
На самом деле он не был уверен, что получилось. Белый лист ватмана пестрел Андрюшкиными фигурками, но ни про одну из них Валька не мог сказать: «Это та».
Когда Андрюшка ушел, Валька взглянул на листок снова. Внимательней и спокойней.
И удивился.
Первый набросок вдруг показался ему удачнее всех. Именно здесь Андрюшка выглядел очень живым. Словно что-то увидел он над собой, вверху, и, чуть откинувшись, смотрит с удивлением.
«Шхуна!» — вдруг понял Валька. Шхуна подошла к самому берегу, и мачты ее кажутся Андрюшке высокими, как старые сосны.
Но парусники не подходят к берегу так близко при волне и ветре. Это же смертельно опасно!
И все-таки пусть подойдет. Пусть шхуна возникнет у самого берега, выйдет из влажного тумана и нависнет парусами над изумленным мальчишкой… А потом, накренившись влево, уйдет вдоль берега в штормовую мглу. На то она и Легенда океана.
Пусть паруса и мачты займут почти весь рисунок и станут громадными. И не темными они будут, а светлыми, почти белыми на фоне рваных облаков и свинцовых волн.
Валька сгреб со стола все листы и вытащил альбом. Теперь можно было рисовать уже в альбоме.
А когда-нибудь позже Валька напишет акварелью большую картину.
ПАРУСА И ЖЕЛЕЗО. ВЕЧЕР
На альбомном листе рисунок получался просто здорово. Вернее, начал получаться. Все выходило так, как Вальке хотелось. И чтобы не спугнуть удачу, он решил не торопиться, закончить его потом. Завтра или послезавтра.
Валька взглянул на тонкие мачты, на мальчишку со вздыбленным воротником матроски, улыбнулся им как живым. И прикрыл альбом.
Было уже около восьми часов. Мама и отец давно пришли с работы, но Вальке не мешали. В соседней комнате они вели долгий разговор о том, что, получив зарплату, необходимо купить Вальке новое пальто, недорогое, но хорошее, потому что старое уже совсем…
— Не надо пальто. Купите лучше транзистор, — подал голос Валька. Транзистор ему был абсолютно ни к чему, просто захотелось подурачиться.
— Еще не легче, — откликнулась мама, и после этого за дверью наступило молчание. Оно было негодующим и укоризненным.
— Хорошие такие транзисторы продаются, — жалобно сказал Валька.
— Совершенно не понимаю эту современную моду! — возмутился отец. — Таскать на животе громкоговорители и оглушать улицу разными твистами!
— Лучше бы вспомнил, на что похоже твое пальто, — вмешалась мама. — Ты в нем на беспризорника похож.
У других дети как дети. Вот Саша приходит — посмотреть приятно…
Пришел Сашка, и Валька захотел, чтобы родители выглянули из своей комнаты и посмотрели. Пальто на Бестужеве сидело каким-то удивительно перекошенным образом, верхняя пуговица висела на ниточке, а шапка лихо съехала на левый бок. При этом Сашка сохранял невозмутимый вид.
Валька оглянулся на дверь. Родители понизили голоса и не показывались. Жаль. Но не звать же их, чтобы нарочно посмеяться над Сашкой.
Бестужев сел верхом на стул, поискал в кармане платок, не нашел и шапкой начал протирать запотевшие очки. Он был явно не в духе. Наверно, облачное небо помешало его астрономическим наблюдениям.
— Разденься, — сказал Валька.
— Не буду. Я сейчас пойду. Что по немецкому задано? Я не записал.
— Завтра нет немецкого. Завтра арифметика, русский, рисование…
— Да знаю я, он послезавтра. А когда готовить? Завтра опять металлолом собираем. Забыл?
— Какой еще металлолом? — недовольно сказал Валька.
— Обыкновенный. Такой же, какой в субботу собирали, когда ты не пришел.
— И не приду, — буркнул Валька. — Надоело уже до зелени в глазах. Одно и то же…
— Ну и дурак, — отрезал Бестужев. — Вот обскачет нас пятый «Б», кому лучше будет?
— А кому хуже?
— Нам хуже.
— Почему?
— Что ты из себя глупого балбеса изображаешь?
Валька подумал, что умных балбесов не бывает, но вслух повторил:
‘ — Ну, скажи почему?
— Потому что соревнование, — устало сказал Сашка.
— Очень полезное соревнование. Консервные банки ищем. А на пустыре за Андрюшкиным домом старый башенный кран валяется. Разобрали и бросили. Он уже полгода ржавеет. Уже в газете писали. А потом говорят: нужен металл.
— Нужен, — сказал Сашка.
Вот и поговори с ним. Валька даже разозлился:
— Ну и ройся в свалках, если нравится.
— Нравится. По крайней мере, весело. Не то что одному дома торчать.
— Кому что… — сказал Валька.
— Конечно. Только могут подумать, что кое-кто плюет на весь отряд.
— Отряд… — сказал Валька. Даже без насмешки. С грустью. — При чем здесь отряд? Просто пятый «А». Даже барабана нет…
— Вот горе-то!
— «Кто не придет на сбор, пусть без родителей в школу не является», — голосом Анны Борисовны произнес Валька.
Сашка промолчал. Что уж тут скажешь.
— А Равенков ходит как фельдмаршал. «Встать! Сесть! Смирно!» Думает, если в военное училище собрался, значит, уже полководец… Вот у нас в лагере был вожатый сводного отряда…
— И пятнадцать барабанов, — вставил Сашка.
— Девятнадцать, — сухо сказал Валька и в упор посмотрел на Бестужева. Сашка опустил глаза.
— Вожатый у нас так себе, — согласился он. — Только я не про него, а про ребят говорю. Они-то чем плохие?
— А я разве сказал — плохие?
— Не сказал. Только они идут железо таскать, а ты дома рисуешь.
— Рисую, — с вызовом сказал Валька. — Когда каток заливали, я не рисовал, а работал, хоть у меня и коньков-то нет. А ерундой заниматься мне неохота. Жестянки собирать. А кран лежит и ржавеет. Сколько в нем тонн? Пусть сперва его переплавят, а потом банки.
— Переплавят и кран, и наши банки. И, между прочим, парусные корабли сейчас тоже строят из железа. И даже десяти кранов на один корабль не хватит.
— Между прочим, не строят. Из железа не строят. Раньше строили, уже давно. Были стальные барки. А сейчас баркентины с деревянными корпусами.
— Не верится что-то.
— То, что у кометы голова из ледяных глыб, тоже не верится. А я ведь не спорил, когда ты говорил.
Сашка молчал.
— Я тебе говорю не о кометах, а о тебе, — наконец возразил он. — А ты все виляешь.