Невеста оборотня - Билл Альфред. Страница 33

Другое преступление, совершенное Приблизительно через десять дней после смерти эсквайра Киллиана и приписанное всеми все тому же лесному волку-убийце, дало Сен-Лаупу новый крючок, на который он принялся нанизывать свои очередные остроты. Дело в том, что однажды утром было обнаружено, что холмик над могилой адвоката за ночь оказался разметан, земля раскопана, а груда наваленных нами с пастором камней разбросана во все стороны. Могила эсквайра была восстановлена в прежнем виде и на следующую ночь за ней было установлено наблюдение. Но утром открылось, что подобное же осквернение могилы совершилось и на самом кладбище. Место погребения Агги Ван Зайл было раскопано до крышки гроба. И действительно, по городку ходил слух, что свирепствующий зверь на этом не остановится. Во всяком случае, пастор, обнаруживший при утреннем обходе церковных участков раскопанную могилу, перед тем как позвать церковного сторожа и приказать ему привезти воз камней для ее надежного предохранения от дальнейших бесчинств, прежде всего собственноручно наполовину заполнил ее землей.

М-р Сэквил пришел отужинать к моему дяде в третью пятницу месяца, когда и я был у того в гостях. До свадьбы Фелиции и Сен-Лаупа оставалось менее недели, и разговор о приготовлениях к торжественной церемонии занял большую часть их беседы за столом. И после того, как подали традиционное вино и Фелиция на время оставила нас, Сен-Лауп не увидел в присутствии священника особой помехи для своих обычных забав. Еще раз напомнив все подробности, связанные с выплаченным за голову волка вознаграждением, и все последовавшие за этим ужасные происшествия, приписываемые исключительно этому страшному зверю, чья смерть уже была оплачена Городским советом, француз призвал пастора в свидетели праведности его порицаний.

— Вы, сэр, хотя и представляете здесь духовенство и несмотря на то, что почти неведущи в делах мирских, очевидно, знаете куда лучше, чем городские власти, как справиться с этой задачей. Не так ли? — привстав со своего стула, бросил он вызов пастору, и, опустившись на прежнее место, разразился своим низким рыкающим хохотом, с удовольствием предвкушая, как станет священник извиваться между правдой и ложью, делая тем самым своего сеньора Вердена причастным к чрезвычайно глупому и безрассудному поступку одного из настоятелей его епископата.

Но как все порочные люди, особенно если они очень умны, Сен-Лауп недооценивал отвагу и ум людей добродетельных. М-р Сэквил не проявил при словах француза ни малейшего смущения. Он так же мало опасался говорить правду моему дяде, как и той бедности, в которой он мог окончить свои дни, пожелай только этот член Городского совета сделать невозможным для м-ра Сэквила продолжать быть настоятелем церкви Святого Михаила. Голубые глаза священника наполнились ледяным холодом, когда он, перед тем как ответить, на мгновение остановил их на ухмыляющемся порочном лице торжествующего француза.

— Я не знаю, как бы я поступил в этих обстоятельствах, — ответил он наконец.

— О, давайте, сэр, давайте. Прошу вас, прочь сомнения, — настаивал француз. — Мы среди джентльменов. М-р Баркли не станет…

— Но зато я хорошо знаю, что сделал бы сейчас, — резко прервал поддразнивания Сен-Лаупа м-р Сэквил, — окажись я на месте любого из уважаемых городских советников. Я бы немедленно отдал страже приказ застрелить некоего иноземного волкодава и доставить его мертвое тело в муниципалитет для опознания. Вот что бы я сделал, сэр, и я был бы весьма удивлен, если бы после этого жители нашей округи еще хоть раз были бы потревожены теми преступлениями, которые позорили их в течение двух последних месяцев.

И долго после этих слов пастора никто не пошевельнулся — и никто не вздохнул. Наполненный сталью голос, которым говорил священник, казалось, продолжал звучать на всю комнату. Затем мой дядя, который как раз в это время в четвертый раз наполнял портвейном свой стакан, поставил бутылку на стол и решительным движением отодвинул ее от себя.

Не могу объяснить, откуда мне известна эта подробность происходящего за столом, ибо мои глаза в этот момент впились в лицо Сен-Лаупа; и если хоть один человек за столом увидел ослепительный блеск ненависти самого Дьявола в глазах француза, то этим человеком, увидевшим в долгое мгновение молчания этот вырвавшийся из мрачных глубин сузившихся глаз сатанинский блеск, был я. Дважды губы Сен-Лаупа открылись и дважды закрылись вновь, прежде чем он смог произнести хоть слово. Наконец француз вежливо произнес:

— Я думаю, сэр, вы забываете о том, что когда по здешним местам прокатилась первая волна этих ужасных преступлений, моего бедного Де Реца просто не было в этих благословенных краях.

— Неужели его не было? — возразил м-р Сэквил. Но весь прежний огонь исчез из его голоса. Когда пастор вновь заговорил, на лице его сияла добродушная и эксцентричная улыбка. — Однако я вспоминаю нашу с вами первую беседу в стенах этого дома, имеющую отношение к имени вашей собаки, и как из-за моего неверного представления о тезке вашего пса я соединил его имя со старым суеверием об оборотне. Не приходило ли вам в голову, мосье де Сен-Лауп, что в средневековой Европе все эти недавние преступления были бы отнесены именно к такой темной силе? И осквернения свежих могил лишь добавили бы последний завершающий штрих к такой уверенности, не так ли? — И с лицом, излучающим сияющую улыбку восторга собирателя древностей, слегка помешанного на своем предмете, он перегнулся через стол, ожидая ответа француза.

— Я тоже вспоминаю тот разговор, — ответил Сен-Лауп с улыбкой на губах, в то время как в его глазах можно было заметить нечто вроде сомнения, появившегося у него из-за столь явной и неожиданной смены пастором манеры говорить и держать себя. Возможно, он решил, что тот жар, с которым м-р Сэквил произносил свои слова, нахлынул на него всего лишь вследствие кратковременной вспышки досады, возникшей у него в ответ на колкости, подчеркивающие его зависимость от доброй воли моего дяди. И Сен-Лауп прервал себя своим глубоким рыкающим смехом. — Кроме того, — продолжал он, — я вспоминаю, что в тот раз ответил вам очень коротко, о чем впоследствии весьма сожалел, ибо мог бы дать вам более исчерпывающее разъяснение по этому вопросу, если бы смог заранее предугадать, насколько важен для вас этот предмет, позволивший бы мне в этом случае злоупотребить вашим вниманием. Такие незначительные, но досадные мелочи, а вносят в наши с вами отношения столь большие неудобства. Не так ли, м-р Сэквил?

— Для любой тонко чувствующей личности такие досадные мелочи являются веской причиной для искреннего сожаления, сэр, — сердечно ответил Сен-Лаупу пастор, добавив:

— В таком случае я беру назад свои слова, ибо вы не сможете просветить меня в тех суевериях об оборотне, которые касаются осквернения могил. Должен признаться, я надеялся, что, может быть, хотя бы одна из бабьих сказок, услышанных вами в детстве, смогла бы пролить для меня свет на этот вопрос. Приношу вам, мосье, свои извинения за то, что снова надоедал вам этими разговорами, а также и вам, сэр. — И пастор повернулся к хозяину.

— Ерунда! Извинения не требуются, — заверил священника дядя Баркли. — Вашей неожиданной схватки с волком в ту ночь, о которой вы нам рассказывали, более чем достаточно для того, чтобы оправдать ваш интерес к этой теме. Ведь с тех самых пор с наступлением темноты, если того требуют ваши обязанности, вы оставляете стены вашего дома вооруженным.

— Да, это так. В этих случаях я всегда держу в руке один из своих пистолетов.

— Но таким образом зверь может увидеть его и, дрожа от страха, спастись бегством, — легкомысленно усмехнулся француз.

— Матерый хищник способен отличить вооруженного человека от безоружного, — вставил дядя.

— Я читал, — начал м-р Сэквил, ив его глазах вспыхнул интригующий огонек, — что сейчас оборотень испытывает страх даже перед одной единственной глубокой царапиной на своем теле, достаточной для того, чтобы пустить ему кровь. И знаете, почему? Потому что, если его кожа разорвана и кровь начала вытекать из его жил, он тотчас принимает свой человеческий облик. И даже кровоподтеки, получаемые зверем, отражаются на его человеческом образе. Поэтому вид заряженного оружия должен быть вдвойне страшен для оборотня.